— Думаю, плеть собьет ее.
Норд вздрагивает, но он доволен. Уйти живым — уже удача. И, стараясь не смотреть на белое как снег лицо Торвальда, он начинает стягивать рубаху.
А Торвальда трясло. Он… он и просил, и умолял, бросить все, уехать:
«Торвальд метался по дому, как загнанный в ловушку зверь. Он бесцельно перекладывал подушки и переставлял крынки с горшками. Пару раз принимался тереть стол и чуть не сломал табурет, проверяя крепления ножек на прочность. Норд же сидел на скамье и, скрестив руки на груди, неподвижно следил за ним одними глазами.
— Видят боги, ты сумасшедший! Опасен сам для себя! Ну какой тебе тинг, коли сам конунг убрать тебя решил? Свяжу. Свяжу и увезу в мешке!
Норд хмыкнул:
— Я, кажется, уже говорил, что не баба.
— Баба? — замер на мгновение Торвальд.
— Это вы бабам, чтоб не дергались, мешок на голову одеваете.
— Тор всемогущий! — выдохнул викинг. — Сколько можно, а? Ну почему ты никогда не слушаешь?
— О, нет. Ты же знаешь, я прекрасно все слышу.
— Ну, да. Только вот не то, что надо. Норд, — сломленным голосом прошептал Торвальд, — тебя убьют.
Норд вздохнул, уперся локтями в колени и склонил голову. Зарылся пальцами в волосы и стал нервно теребить пряди. А затем быстро забормотал:
— Как же ты не понимаешь? А? Ну они же сами мне шанс дали. Шанс говорить так, чтоб меня куча народу слышала. Я ж… быстрее же все пойдет-то. Ежели пройдет все как надо, можно будет Олафу весточку слать. Этот тинг может стать началом краха Хакона.
— Или концом твоей жизни. Если пойдет как не надо.
Норд тогда поднял на Торвальда огромные глаза с какими-то неестественно большими и темными зрачками:
— Просто верь в меня».
И Торвальд верил. Вот прямо сейчас, глядя, как Норда за запястья привязывают к толстому шершавому столбу, верил. И когда коренастый викинг со шрамом, превращающим нос в отвратительную кривулину, и рассеченной верхней губой отвел руку, замахиваясь, верил. Но стоило плети горько зажужжать, рассекая воздух, он зажмурился. Крепко-крепко, до белых пятен перед глазами. Поэтому он не видит, как Норд вздрагивает от жалящего удара, который оставляет на спине толстую багровую полосу. Как сжимает зубы, чтоб даже не застонать: стон — это слабость. Викинги не признают слабых. Хочешь быть вожаком — не смей ныть. Ты должен быть сильнее боли. Поэтому Норд молчит. Второй удар приходится чуть ниже первого, третий — пересекает предыдущие два, и на местах скрещения кожа лопается и выступает кровь. Еще несколько раз свистит плеть. Еще несколько раз она звонко хлещет по телу. Ранок становится все больше и больше, и вот уже спина блестит от крови. Держать голос под контролем все сложнее и Норд прикусывает губу. Еще через пару ударов по подбородку начинает бежать алая струйка.
Исполняющий приговор на мгновение опускает руку и трясет кистью, сгоняя напряжение, а Норд судорожно хватает воздух открытым ртом. И еле успевает сомкнуть губы, чтоб не выпустить крик. А это сложно. Видать, палач решил, что хватит баловаться и пора за дело браться всерьез. Норду кажется, что он врезался в солнце: вспышка боли и яркого света накрыли его с головой. На мгновение в ране показалась белая кость — ее тут же скрыла кровь.
Следующий удар, как ни странно, привел Норда в себя. Он снова мог думать, хоть и как-то заторможенно. В голову настойчиво лезли изодранная в клочья спина Торвальда и отвары Годивы. Теперь кожа Торвальда зажила, и ночами Норд часто ласкал жгуты шрамов: руками, губами, языком. Загладить, зализать прошлое. Вымолить прощение за грехи деда.
Мелькает дурная мысль, что теперь Торвальд будет так же тереться о следы порки. Ну, не прямо сейчас, конечно. И вообще не скоро — такое за один день не заживет.
В полубреду Норд и не замечает, когда все закончилось. Просто вдруг веревки перестали удерживать запястья, и он чуть не повалился. Но устоял. Вместе со свободой вернулся и разум. А еще боль, от которой почти удалось сбежать.
Должна была болеть спина, но почему-то горело все тело. Норд тряхнул головой и медленно провел ладонью по лицу, смазывая пот и кровь. Стало только хуже.
Найдя в толпе Торвальда, явно желающего броситься на помощь, Норд остановил его взглядом и, прокашлявшись, тихим, но твердым голосом произнес:
— Я надеюсь, все удовлетворены.
Слегка шатаясь, он подошел к границе суда. Опершись на веху, Норд перевалился через веревку и двинулся дальше. Викинги уважительно расступились.
Лишь уйдя от площади на почтительное расстояние, Норд позволил себе упасть. Впрочем, до земли он не долетел — хорошо, когда есть руки, всегда готовые подхватить.
__________
* Форсети — древнескандинавский бог правосудия, справедливости, третейского суда и примирения, чье имя означает «председательствующий»; успокаивает любые раздоры; другими словами, он основной миротворец. Он разрешает все сомнения с такой любовью, что все, участвующие в споре, неизбежно примиряются. Глитнир — его небесные чертоги.
** Улль — бог зимы, снега, охоты, стрельбы из лука.
*** Браги — бог поэзии и искусства. Его обычно изображали бородатым стариком с арфой, а его именем скрепляли торжественные клятвы, произносимые над так называемой Чашей Браги.
========== Глава 18 ==========
<right>Толпа — это сборище купленных шлюх,
Где каждая мнит из себя королеву…
Но не разорвать им порочный тот круг!
…
В орущей толпе — каждый праведник глух,
И все собрались, жаждя хлеба и зрелищ,
суровый палач — это брат им и друг…
("Казнь" Соколовская Аля)</right>
— Нет! Пустите! Куда вы меня тащите? — дикий визг Ингеборги отражался от каменных стен коридоров и усиливался эхом. — Пустите! Пустите меня! Нет! Не хочу!
— Закрой рот, — один из волочивших Ингеборгу мужчин раздраженно ударил ее по макушке. Голова девушки дернулась, клацнули зубы, прикусывая губу, солоноватый привкус крови наполнил рот. Ингеборга жалобно всхлипнула и, потрогав ранку языком, рванулась с новой силой. Ей удалось освободить одну руку, она тут же ударила ею, царапая лицо второму викингу. Тот, растерявшись, на мгновение ослабил хватку, и Ингеборга кинулась бежать в глупой надежде спастись. Однако уже через пару ударов сердца, она чуть не упала из-за резкого рывка и боли в затылке: ее поймали за косу. Взвыв, Ингеборга вновь принялась лягаться и верещать, но ее конвоиры, похоже, уже устали, поэтому лишь синхронно покачали головами, а потом один из них — тот, что теперь был с расцарапанной рожей — хлестко ударил ее по щеке. В ушах Ингеборги зазвенело, глаза на мгновение заволокло тьмой, а силы как-то резко оставили тело.
— Пшли, — прошипел викинг и подтолкнул девушку вперед. Затравленно оглядевшись, Ингеборга сделала первый неловкий шаг, споткнулась и, беззвучно залившись слезами, шаткой поступью двинулась к выходу. Оказавшись на улице, она оглядела пеструю галдящую толпу широко распахнутыми в удивлении покрасневшими глазами. Такой кучи народа она в жизни не видывала: воины, крестьяне, хмуро качающие головами, смешно укутанные крикливые дети, тычущие в нее тоненькими грязными пальцами, причитающие бабы с руками, упертыми в бока, и смесью осуждения и сочувствия на покрасневших от ветра лицах.
Норманны — жестокий народ, падкий до кровавых зрелищ. Вот вроде и закон давно введен, всякие зверства попирающий, и кровная месть отменена… И тинг ведь признал, что да, дескать, с умом-разумом к разбору дел всяких подходить надо. Да только так издревле повелось: чуть казнь какая — все, кому дойти недалече, соберутся. А то и не одни горожане, но и жители окрестных деревушек, коли загодя оповестят их сплетники. Вот и стоило только вéсти, что девицу Ингеборгу, обвиненную в распутстве да блуде, казнить за деяния грязные будут — что вороны на полусгнившие трупы поналетели.
