Муза. Но, если все люди евреи, то откуда берутся не евреи? Может по паспорту?
Рабинович. Тебя сейчас конкретное место интересует, из которого берутся дети или…?
Муза. Спасибо, но это место я хорошо знаю. Да и ты там не посторонний.
Рабинович (сквозь зубы). Хм-мм. Спасибо за откровенность. Только я думал, что я этому месту… один-единственный. Как единственными для человека являются отец и мать. И вся разница заключается лишь в том, что кто-то считает утробу матери началом начал, а кто-то отцовские чресла.
Муза. Ну, какие могут быть сомнения. Конечно же, женщина…
Рабинович. Нет, мужчина!
Муза встаёт со скамьи. Рабинович тоже. Они отходят друг от друга. Подходят лишь для того, чтобы высказать свои аргументы.
Муза. Я – мать…
Рабинович. А я отец…
Муза. Я девять месяцев…
Рабинович. А я всю жизнь на детей положил.
Муза. Именно, что положил!
Рабинович. Хватит! (Пауза.) Ни ты, ни я – мы оба не правы. Жизнь даёт Бог! И Ему сейчас за нас должно быть очень стыдно!
Муза. Прости меня, Соломон.
Рабинович. И ты прости, Муза.
Рабинович и Муза обнимаются.
Неожиданно звучат музыкальные гаммы. Громко. Рабинович вздрагивает.
Рабинович. А что, касается, графы в паспорте, то необязательно она может быть доказательством еврейского происхождения. Лично мой антисемитизм родился из «любви» к музыке!
Муза. Не знала, что ты любишь музыку.
Рабинович. Да,… я «люблю» музыку. Но ещё сильнее я… «люблю» гаммы в исполнении нашей Дины. О, «Вейзмир!».
Явление десятое
Во двор с улицы к общему столу подходят: Гражданин, Иностранец и Рот. Из дома выходят Вайзман и Яков. Все о чем-то говорят, спорят, но голосов из-за гамм неслышно.
Гражданин (Иностранцу). Советский еврей – это человек новой формации. В нем нет ничего национального. Он если хотите над национален. Он с оптимизмом смотрит в будущее!
Яков (Вайзману). Нам надо выпить мировую. Согласны?
Вайзман. Вот умеете вы, Яша к умному человеку подход найти.
Яков тащит сумку из-под стола. Долго копошится в ней. Достаёт коньяк. Открывает. Вайзман извлекает из кармана брюк складной стакан.
Явление одиннадцатое
Из дома выходит Дина. Гаммы по-прежнему звучат. Все смотрят на Дину.
Дина (всем). Что вы на меня так смотрите?
Рабинович. Как так?
Дина. Как на единственную… эстонку!
Яков. Скорее как на несравненную…
Гражданин. Как на прописанную….
Иностранец. Yes. Beautiful girl…
Рот. Подумаешь. Вот я в молодости была…
Муза. Оставьте девушку в покое.
Вайзман (всем). Сейчас меня интересует лишь один вопрос: Кто сейчас играет, когда божественная эстонка здесь?
Дина. Играет, как и всегда… магнитофон.
Рабинович (в гневе). Магнитофон! (Берет себя в руки.) Как хорошо, что именно магнитофон. (Дине.) Простите меня, Диночка.
Дина. За что?
Рабинович. За мой музыкальный антисемитизм. (Небесам.) «Вейзмир! Я снова согрешил.
Муза. Не ты один, Соломон. Я тоже хороша.
Рот (Рабиновичу и Музе). Скромнее надо быть товарищи. Не вы революцию делали, не вам за неё и отвечать.
Гражданин. Наша здоровая советская семья…
Вайзман хватает за рукав Гражданина.
Вайзман (Гражданину). Не семья, а «мишпуха»…
Гражданин (Вайзману). Вы у себя там… (смотрит на Иностранца) в театре командуете!
Яков (всем). Может, лучше иностранца попросим что-то сказать. Лучше на английском, чтобы никого не обидеть.
Иностранец берет бутылку у Якова. У Вайзмана стакан. Наливает в него коньяк.
Иностранец (Гражданину). «Лекхаем!».
Гражданин. И вам большое алаверды, товарищ!
Яков (всем). Нет, вы видели. Видели. Наш коньяк пьют и нас же игнорируют. Ну, евреи! Ну, народ! (Рабиновичу.) И где только справедливость, Рабинович?
Рабинович. В раю.
Гражданин. Нет, при коммунизме!
Иностранец (всем). Извините. Я не хотел никого обидеть. Я не знал, что вы тоже хотите быть евреями.
Вайзман. Вообще-то мы хотели выпить. А евреями… (смотрит на часы) …нам ещё как семь часов и сорок минут, увы, как не быть.
Рабинович. О, «Вейзмир!».
Гаммы смолкают . Из магнитофона доносится мелодия песни « Семь с ор о к». Все танцуют .
Занавес
