Когда речь шла о вопросах, затрагивавших вопросы пристойности и офицерской чести, даже самые высокие лица не считали себя вправе отступать от принятых норм независимо от своего желания и личного отношения к офицеру. Относительно одного такого случая великий князь Константин Константинович (один из просвещеннейших и гуманнейших людей своего времени), командовавший тогда лейб–гвардии Преображенским полком, писал Николаю II: «У нас очень огорчены тем, что общий в полку любимец Казакевич должен уходить. Я тебе сказывал про его женитьбу Она состоялась на днях, а я не могу допустить, чтобы офицер вступил в брак с разведенной, которая при разводе добровольно взяла вину на себя. Казакевич в отчаянии, все мы тоже, но обстоятельства сильнее нас, и мы скрепя сердце должны им покоряться»{304}.
В офицерской среде пользовалось величайшим презрением угодничество перед начальством и доносительство. Последнее вовсе было невозможно, ибо, начиная с кадетского корпуса, правило «не фискаль» считалось краеугольным камнем поведения будущего офицера и с понятиями офицерской чести было абсолютно несовместимо. Человек, погрешивший против него, становился парией, и сотоварищи к нему относились с величайшим презрением.
Важнейшим явлением в деле охранения офицерской чести был, конечно, закон от 20 мая 1894 г. об офицерских дуэлях. Офицерские дуэли, как хорошо известно, случались и ранее, но жестоко преследовались: их участников отдавали под суд, и речь могла идти о наказаниях, вплоть до смертной казни. Тем не менее вопросы чести считались в офицерской среде настолько значимыми, что запретами пренебрегали. К концу XIX в. только в Германии существовали законы, допускающие официально дуэли. Закон о дуэлях плохо вписывался в русское законодательство и вызвал немало возражений на страницах печати, в том числе и военной, по мотивам «жестокости» и «несоответствия нормам цивилизованного общества». Тем не менее он был сочувственно встречен большинством офицерского корпуса, поскольку ставил понятие офицерской чести на совершенно особую высоту и подчеркивал исключительность положения офицера в обществе (что в те годы, когда жизненный уровень офицера резко упал, а престиж офицерской профессии несколько пошатнулся, было немаловажно). И действительно, значение закона о дуэлях в этом плане трудно переоценить. На практике число дуэлей было крайне невелико, а дуэли со смертельным исходом были и вовсе единичны: с 1876 по 1890 г. состоялось 15 дуэлей, а за 10 лет после закона 1894 г. — 186, но из них бескровно окончилось 130 (70%), с царапинами или контузией — 9 (5%), с легкими ранениями — 28 (15%), с тяжелыми ранениями — 8 (4%) и со смертельным исходом — 11 (6%){305}. Но в морально–психологическом аспекте сама возможность поплатиться жизнью за нанесенное офицеру оскорбление играла огромную роль в деле поддержания чувства собственного достоинства и уважения его в других
Правила о разборе ссор, случающихся в офицерской среде, состояли в следующем: 1) командир полка о всяком оскорблении, роняющем достоинство офицерского звания, нанесенном офицером своему товарищу, а равно нанесенным офицеру посторонним лицом или офицером другой части, передает на рассмотрение суда общества офицеров; 2) суд общества офицеров принимает меры к примирению в том случае, если признает примирение согласным с достоинством офицера и с традициями части; в противном же случае постановляет, что поединок является единственным приличным средством удовлетворения оскорбленной чести офицера; 3) когда поссорившиеся согласно определению суда решат окончить ссору поединком, суд общества офицеров употребляет свое влияние на секундантов в том смысле, чтобы условия дуэли наиболее соответствовали обстоятельствам данного случая; 4) если в течение двух недель по объявлении решения суда общества офицеров поединок не состоится и отказавшийся от поединка офицер не подаст просьбы об увольнении от службы, то командир полка входит по команде с представлением об его увольнении без прошения; 5) обязанности суда общества офицеров, указанные в предыдущих параграфах, возлагаются непосредственно на командиров частей в таких случаях, когда названного суда в части не имеется или когда самый случай, не касаясь обер–офицеров, превышает пределы его ведомства{306}.
Кроме того, офицерский суд мог ставить вопрос об изгнании из полка и в том случае, «когда обнаружится, что офицер, защищая свою честь или давая удовлетворение оскорбленному, не проявил при этом истинного чувства чести и личного достоинства, а обнаружил старание соблюсти лишь одну форму». Закон 1894 г., как его ни расценивать с юридической точки зрения, лишь узаконил издавна принятые нормы поведения в офицерско–дворянской среде, соответствующие представлениям о благородстве и достоинстве их носителей.
Для офицерской среды было характерно чувство войскового товарищества. Эта норма никогда не оспаривалась, и встречавшиеся порой в офицерской публицистике сетования на отсутствие или ослабление этого чувства лишь подчеркивают обостренное восприятие офицерством всякого недостатка в этой сфере. Чувство офицерской солидарности культивировалось в кадетском корпусе, военном училище и поддерживалось в полку Нормы и характер общения между сослуживцами–офицерами весьма этому благоприятствовали. Дух офицерского собрания, где они общались в неформальной обстановке, чрезвычайно сплачивал офицеров, и понятие «полковой семьи» вовсе не было чем–то искусственно вымышленным.
По полковым праздникам командир полка обычно принимал офицеров у себя дома, да и общение семьями вне служебной обстановки (в собрании или на вечерах у отдельных офицеров) неизбежно сближало офицеров части между собой. Важное значение имела зтика общения между начальниками и подчиненными Как писал один из известных военных публицистов, «в то время, как люди дурного тона жмутся, чувствуют себя связанными в присутствии лиц, имеющих власть, люди, воспитанные в духе разумной дисциплины, держат себя с начальством совершенно непринужденно, исполняя все дисциплинарные тонкости по рефлексу. Идея военного братства только и может осуществляться в том обществе, где начальники не рискуют натолкнуться на бестактность подчиненных, а подчиненные — на резкость со стороны начальников. Истинная дисциплина именно к этому и ведет; ее девиз: отдай начальнику весь положенный долг и умей при этом держать себя с гордым сознанием своего офицерского достоинства»{307}.
Офицерская среда очень чутко реагировала на проявления пристрастности и несправедливости со стороны начальства и по достоинству ценила поступки, сообразные с чувством офицерского равенства. Командиры, руководствовавшиеся этим чувством, пользовались большой популярностью среди офицерства. Когда, например, командовавшему войсками Виленского военного округа генералу Ганецкому, который любил обедать среди офицеров, в офицерском собрании одного из полков однажды поставили тонкие закуски и шампанское в то время, как остальным офицерам — угощение попроще и вино худшего качества, генерал вызвал подпоручиков и посадил их на свое место, а сам пересел на другой конец стола, а после обеда устроил разнос командиру полка в присутствии высшего начальства.
Начальник по понятиям офицерства не должен был оказывать предпочтение одному из своих приближенных. В этом отношении весьма одобрительно воспринималось поведение одного из командиров корпусов, который никогда не отказывался от приглашения со стороны подчиненных, но, побывав у одного из командиров полков, считал необходимым на другой же день сделать визиты и всем остальным офицерам того же ранга. Случай, когда другой командир корпуса посадил под арест собственного сына, не вставшего при появлении у него в приемной старшего по званию офицера, помнили долго, тогда как другой случай — когда генерал, сделавший выговор адъютанту командующего войсками округа за неотдание чести, впал после этого в молчаливую немилость у последнего, «долго еще отравлял чувство справедливости во всем округе»{308}. Такие эпизоды, естественно, становились широко известны в офицерской среде, оживленно в ней комментировались и передавались «по наследству».
