Там же, на палубе «А», растерявшаяся американская туристка, решив, что судно взорвалось, голой вскочила с койки и бросилась вон из каюты. В коридоре ее подхватил человеческий поток, и среди толкотни и воплей она не сразу обратила внимание на взгляды окружающих. Спохватившись, она была вынуждена, расталкивая людей, вернуться в свою каюту за пижамой, аккуратно сложенной под подушкой.

Двадцатишестилетняя американка, возвращавшаяся после работы за границей, оказалась придавленной свалившейся на нее верхней койкой. Тщетно пытаясь выбраться, она плакала и кричала, пока, наконец, дверь каюты не распахнулась и высокий худой стюард, подхватив ее с обломков койки на руки, вынес в коридор. Почувствовав себя в безопасности, она вдруг с ужасом увидела, что обнажена.

— Отпустите меня! Оставьте меня в покое! — принялась она умолять стюарда, но тот все бежал. Она стала колотить его кулаками в грудь. Но он, очевидно от охватившей его растерянности, даже не сознавал, что несет женщину, а не чемодан. Наконец, он выронил ее. Тогда она вернулась в каюту, чтобы одеться.

Но большинство пассажиров успели одеться или хотя бы накинуть поверх ночного белья купальный халат. Многие прихватили с собой чемоданы. Возвращавшийся из Саудовской Аравии служащий фирмы «Арамко» Эллис Д. Хилл не забыл даже запастись для своих двухмесячных близнецов бутылочками с молоком и кипяченой водой.

Встречались и такие, кто оделся «подобающим» для катастрофы образом. Например, Джозефина Форнаро, возвращавшаяся к себе в Роксбари в штате Массачусетс после первого за сорок шесть лет посещения Италии, надела платье, чулки, туфли, два свитера, жакет и шляпу. Эта дама в возрасте семидесяти двух лет не смогла разыскать всего лишь… спасательного нагрудника. Она была совершенно спокойна. Уверенность изменила ей, когда она увидела выбравшихся с нижних палуб перепачканных мазутом людей в ночном белье. «Вряд ли я выживу», — твердила она про себя.

На уровне палубы «С» проходила нормальная ватерлиния судна. Палуба «А», выделявшаяся на черном корпусе лайнера узкой белой полоской, называлась в практике судостроения палубой переборок. Ее стальная поверхность перекрывала сверху поперечные переборки, делившие судно на водонепроницаемые отсеки. Если бы эта палуба представляла собой сплошное перекрытие без отверстий для трапов (ничего лучше с точки зрения обеспечения плавучести судна быть не может), то вода, затопившая один из отсеков, не смогла бы перелиться в другой отсек. Однако тогда нельзя было бы проникнуть через эту палубу внутрь судна. Необходимо какое-то компромиссное решение. Военные корабли, конструируемые с расчетом сохранения плавучести при серьезных повреждениях, имеют в палубе переборок минимальное количество небольших по размерам люков для трапов. Но пассажирские лайнеры строятся для перевозки людей. На «Андреа Дориа» через палубу переборок проходило семнадцать трапов, и они, совершенно необходимые на таком длинном судне, превратились теперь, в стоки, по которым забортная вода, затопившая палубу «А», проникла на нижние палубы.

Пассажиры, разместившиеся на палубах «В» и «С» и не успевшие выбраться наверх в первые пять или десять минут после столкновения, теперь вынуждены были преодолевать потоки черной от мазута воды, стекавшей по накренившимся трапам. Это было ужасно!

Люди быстро поняли, что ползти было легче, чем идти, оказывать помощь соседу было лучше, чем пытаться протолкнуться вперед, молиться, преодолевая ступеньку за ступенькой было благоразумнее, чем кричать в муке беспомощности.

Слабым, престарелым и детям, бежавшим от опасности с нижних палуб, команда и пассажиры оказывали помощь. Родители несли детей на плечах и за спинами. Самый ужасный вид имел отсек, по которому нанес удар «Стокгольм». Там стоял густой дым, смешавшийся с цветной пылью, все палубы были залиты водой. Матросы поспешно закрыли дверь, скрывшую разрушения от взоров находившихся на левом борту пассажиров.

Люди выскакивали в коридор в ночном белье, задыхаясь от дыма и пыли.

— Оставить судно! — кричали два каютных стюарда. Красивая двадцатичетырехлетняя итальянка Лилиан

Донер ехала в Нью-Джерси к мужу, с которым познакомилась, когда он находился с американским флотом в Неаполе. Она посадила на плечи двухлетнюю дочь Марию и направилась к трапу.

Сапожник Поль Серджио вместе с женой пытался проникнуть в правую часть отсека. Они выскочили из каюты в одном белье, не надев спасательных нагрудников и оставив там все вещи и письмо, написанное женой сапожника Маргарет родителям в Италию, в котором она восторгалась чудесным благополучным плаванием.

Люди, стремившиеся к центральному трапу, образовали в коридоре левого борта свалку, и один каютный стюард энергично растаскивал за руки и за ноги барахтавшихся на накренившейся палубе. Другой стюард преградил путь Серджио в коридор правого борта.

— Судно тонет! — крикнул он ему, преодолевая стоявший гам. — Давайте наверх, наверх, — настаивал стюард, указывая на трап.

Пока другие проскакивали мимо, Серджио пытался объяснить, что в каюте 656 по правому борту находилась жена его брата с четырьмя детьми, которую он вез в Америку. Серджио двадцать семь лет успешно проработал в Саут-Бенде. Два года тому назад он вызвал к себе брата Росса, столяра, приехавшего вместе с семнадцатилетним сыном Антонио. Теперь Серджио с женой посетили родину, навестив родственников и захватив в Америку семью брата. Серджио хотел объяснить, что жена его брата Мария была в каюте вместе с детьми — Джузеппе, Анной-Марией, Доменикой и маленькой Рокко.

Но стюард настойчиво доказывал, что на правом борту за дверью никого не осталось:

— Все пошли наверх и вам тоже надо идти туда. Судно тонет и все должны его оставить.

Полю и Маргарет Серджио не оставалось ничего другого, как вместе со всеми начать восхождение. Их поиски все равно не увенчались бы успехом, так как при столкновении каюта 656 оказалась непосредственно под ударом «Стокгольма» и мгновенно погрузилась в волны. Мария Серджио и четверо ее детей погибли. Через три каюты от них погибли с тремя дочерьми Микаэл и Мария Руссо, также направлявшиеся в Америку в поисках новой жизни.

Полю и Маргарет Серджио вместе с сотнями других пассажиров туристского класса, размещавшихся на палубах «В» и «С», пришлось подниматься наверх очень долго. Несмотря на опасение, что накренившееся судно уже тонет, все шли вверх очень медленно, ступенька по ступеньке. Не обращая внимания на крики, плач и причитания, приходилось внимательно следить за каждым шагом, чтобы в результате малейшей неосторожности не оказаться растоптанным толпой.

По большинству трапов наверх взбирались мужчины, женщины и дети, а вниз лилась смешавшаяся с мазутом вода. Проникая через зияющую пробоину в борту «Андреа Дориа», морская вода растекалась по всей длине палубы «А», а затем, когда судно испытывало бортовую качку, проникала через трапы вниз, на палубы «В» и «С» и в машинное отделение. Беспорядок усугублялся еще и теми, кто пробивался через толпу вниз, в свои каюты, разыскивая близких, ценности или спасательные нагрудники. В первые минуты после столкновения по судну одновременно перемещалось в общей сложности 1000 человек.

Чтобы добраться с палубы «С» на прогулочную, минуя по пути пять промежуточных палуб, все без разбора мужчины и женщины, старые и молодые, должны были приложить немало усилий. Через полтора часа, достигнув цели, все были утомлены, как после тяжелой изнурительной работы. Людям казалось, что они, полуживые, обречены на вечное пребывание в преддверии ада.

Пелена непроницаемого тумана, всего лишь на несколько минут расступившаяся в момент катастрофы, снова окутала накренившийся итальянский лайнер, дрейфовавший по темному морю. Два красных огня, поднятых на единственной судовой мачте позади рулевой рубки, и разносившиеся далеко вокруг скорбные двойные гудки туманного сигнала говорили о том, что судно лишилось управления и не имеет хода. Насколько мог видеть с мостика глаз, поблизости не было ни одного судна. Видимость была всего метров пятьдесят, а может быть и меньше. На экране радиолокатора проступал эхосигнал только одного судна, — судна, столкнувшегося с «Андреа Дориа», и капитан Каламаи понимал, что оно, возможно, тоже тонет.