Лица:

Вероккио. — Мастер живописи и золотых дел, бронзолитейщик и москотильщик.

Леонардо. — Его ученик, мальчик лет 17.

Ченчиво — Каваденти. — Молодой флорентиец.

Погребатель трупов.

Действие происходит во Флоренции в конце XV столетия в мастерской при ботеге Вероккио,

Небольшая комната сводом. В глубине широкое окно в огород, где кроме овощей есть кустарники роз и жасмина. Окно раскрыто, и свет раннего вечера широко вливается в мастерскую. Справа дверь, ведущая в лавку, слева — в кухню. Наискось к окну поставлен мольберт с неоконченным полотном. Налево, ближе к зрителю, круглый стол, заставленный множеством разнообразных склянок, на нем также кисти, палитры и краски. Рядом высокий табурет с брошенным на него широким суконным плащом. Над столом висит фонарь, другой неподалеку привешен к крюку, вбитому в стену. Справа другой стол, меньших размеров, покатый, вроде конторки: на нем можно работать стоя. На нем картоны и карандаши. В глубине, у окна виден еще стол, приспособленный для ювелирной работы. На стенах широкие полки с самыми разнообразными бутылями, свертками, чучелами птиц и рыб, кустами кактусов, черепов, костями и т. п. Стена возле правой двери обита потертым ковром араццо, к ней прислонено лицевой стороной к стене несколько полотен в грубых деревянных рамах. В углу на высоком постаменте полуобделанная глина, обернутая мокрой тряпкой.

Вероккио в узких штанах коричневого цвета и одной рубашке с широким воротом, засучив рукава, работает над картиной. Он могучего сложения; плечи, голые руки, шее, грудь, несмотря на некоторое ожирение, показывают геркулесовскую мускулатуру. Лицо толсто, с дряблыми щеками и подбородком, с нежным женским ртом. Лоб высок, чист и ясен. Нос сухой, резкий с энергичной горбинкой. Глаза черные, проницательные, освещенные неугасающим живым огнем.

Леонардо рисует у стола направо. Он одет так же, как мастер, но строен как афинский эфеб. Его профиль энергично — этрусского типа, великолепный, сияющий лоб, лучистые синие глаза под красиво начерченными темными бровями, русые волосы с чувственной роскошью обрамляют это божественное лицо с мягким овалом и сочным веселым ртом. Природа щедро, полной чашей зачерпнула свои дары из источника жизни, когда создавала это тело и эту душу. Движения Леонардо быстры и грациозны. — Вероккио делает всю медленно и плавно, говорит задумчиво, словно взвешивая на весах ювелира каждое свое слово. Смех и речи Леонардо неудержимо звучны.

Оба работают некоторое время в молчании. За окном поют птицы.

Вероккио. Оге, Нарди.

Леонардо. Маэстро?

Вероккио. Ты не боишься, что твоя золотая краска перекипит?

Леонардо. Когда придет время, кто-то толкнет меня… Уж я знаю: как я ни занят каким-нибудь делом, какая-то часть меня следит за другим… иногда мне кажется, маэстро, что во мне несколько душ.

Вероккио. Гм! Тебя только слушай! (Отходит от своего полотна и, прищурив глаза, критически смотрит). Хочу, чтобы кираса была светла и чиста, как ключевая вода. Ведь это кираса архангела! Она должна отражать весь мир, как зеркало.

Леонардо. Знаете, мастер, чем яснее и ярче отражает предмет лучи света, тем меньше проникают в него лучи теплоты. Заметили ли вы, что черное согревается на солнце скорее белого? Иногда мне кажется, что светлый металл, который так славно отражает лучи, будто бы гордо отвергает их, будто строго не впускает постороннюю силу в свою глубину, будто хочет быть всегда холодным… Но, впрочем, металлы, отлично отражая свет, в то же время быстро нагреваются. И художник всего более похож на серебряное зеркало, — он отражает вещи так же ясно, как самый холодный мудрец, но согревается их теплом так же быстро, как самая темная женская душа.

Вероккио. Гм… И так же скоро остывает?

Леонардо (Улыбаясь). Да, маэстро… Художнику нужно много тепла. Он так охотно и щедро дает его всему холодному, что окружает его… Поэтому его сердцу легко замерзнуть.

Вероккио. Ветер носит по земле семена не только растений, но и мыслей, Нарди. В твою голову семена эти никогда не попадают напрасно: все в ней прорастает. Но, смотри уж скоро не хватит места твоим цветам: они начнут душить друг — друга.

Леонардо. Пусть выживут те, что сильнее.

Вероккио. Те, что благороднее и полезнее, мой мальчик.

Леонардо. Сильное всегда благороднее и полезнее более слабого, мастер.

Вероккио (Оглядываясь на него). Так ли, мальчик.

Леонардо уверенно кивает головой, не оглядываясь и продолжая работать.

Вероккио. Так ли? Мой опыт не подтверждает этого мнения.

Леонардо. Но опыт Божий, думается мне, подтверждает его.

Вероккио. Откуда эта уверенность?

Леонардо. Зачем же Богу давать силу неблагородному и бесполезному? Сильное может казаться нам дурным, но будь оно дурно и в предвечных глазах Природы, она бы не сделала его сильным. Это просто как геометрия.

Вероккио. Ты веришь в Бога больше фра — Джироламо, право.

Леонардо кивает головой.

Вероккио. А ты знаешь, что сказал Перуджино, этот кондитер ангелов и святых жен? Он сказал… Это было, когда он был здесь, во Флоренции; и он сказал это при всех после проповеди в Санта — Мария дель — Фиоре. Он сказал: «Кричи себе, Бог есть, Бог есть! Мир кричит громче тебя, что надо всем царит случай!»

Леонардо. Пусть будет случай… Но мир так хорош, что я буду молиться этому прекрасному, святому случаю. Фортуна означает случай, и судьба, и счастье, и богатство. Когда-нибудь я построю храм святой Фортуне…

Вероккио. Но не все находят мир хорошим.

Леонардо. Потому что у них плохие глаза уши или желудки, баббо!

Вероккио. Счастливец! Иногда мне завидно… Право, я завидовал бы тебе, если бы не было так печально твое будущее.

Леонардо (Насвистывает, потом встряхивает своими кудрями). Я всегда буду таким.

Вероккио. Жизнь разочарует тебя, Нарди. Мир беспорядочен. По крайней мере та часть, часть его, которая окружает человека.

Леонардо. Прежде всего человек сам привел эту часть в беспорядок. И это ничего. Это он передвигает и переделывает ее по — своему. Переделать мир не шутка, это не сделается в один час или в какую-нибудь пару тысячелетий. А потом меня не окружает никакая часть (Подходит к Вероккио и описывает вокруг себя широкий круг). Меня окружает все… всегда — все!

Вероккио. Мне иногда бывает страшно с тобою. Мне кажется иногда, что мастер Пьетро, твой отец, принес мне в дом жемчужину с куриное яйцо… И я должен уберечь ее… И боишься спать, есть, — как бы не украли сокровище. Но человек причудливее и нежнее жемчужины и даже самого хрупкого цветка… Я хотел бы быть Геркулесом… или сказочным драконом, чтобы уберечь тебя.

Леонардо. Кто же мне повредит?

Вероккио. Тьма… Тьма!

Леонардо. Тьма мертва, баббо, лучи пронзают ее легче, чем шпага воздух… (Пауза). Знаете, маэстро, я иногда двадцать раз бросал наудачу плащ на этот табурет, и каждый раз он ложился так красиво, что я… Ну, смейтесь… Я наконец, поцеловал его складки… Вот вам и случай… Вы знаете, мне всегда хочется поцеловать все красивое.

Вероккио (Лукаво прищуривая глаза). Маленькую Лизу, например.

Леонардо (Спокойно и серьезно). О, ее больше всего!..

Вероккио (Смеясь). Но и луну также… Креди мне рассказывал, как ты посылал воздушный поцелуй луне, когда вы купались с ним б Арно.

Леонардо. Мы целовались с нею. Это она поцеловала меня первая, — в глаза, лоб и в сердце.