Она кивнула.

– Конечно, рассказал…

– Я очень хочу вам помочь найти Марика…

– Очень вам благодарна, Танечка, – перебила она меня, пряча глаза, – но… Марик действительно нашелся. Он у Верочки.

Я пыталась встретиться с ней взглядом. «Господи, зачем? – подумала я. – Зачем она лжет, не умея лгать? Что вынуждает ее это делать?»

– Перестаньте, – попросила я ее, – Марик не нашелся. Зачем вы пытаетесь обмануть меня?

Она испуганно молчала. Мне показалось, что моя настойчивость ей неприятна. Пока она мне не верила. Ее взгляд перебегал от меня к телефону. Так. Опасность исходила оттуда. Значит, ей звонили и угрожали. Не нужно быть психологом, чтобы без особенного труда определить – Софья Владиславовна боялась собственного телефонного аппарата и этот страх не был напрасным. Именно с телефонным аппаратом была тесно связана опасность, угрожающая ее сыну. Что ж. Попытаемся еще разок.

– Софья Владиславовна, я не имею отношения к милиции. Я – частный сыщик. Понимаете? Они ведь требовали от вас, чтобы вы не обращались в милицию? Так?

Она вздрогнула и беспомощно огляделась. Она боялась, что нас подслушивают. Ай, Танечка, умница. В яблочко попала. Только не расслабляйся. Продолжай. Быстрота и натиск – залог будущих успехов.

– Я очень хочу вам помочь. Но для этого вы должны согласиться принять мою помощь и поверить в меня. Иначе у нас ничего не получится. Пожалуйста, ради Марика – поверьте мне больше, чем его похитителям!

Она молчала, наклонив голову. Мне был виден ровный пробор ее прически. Плечи были опущены вниз и немного подрагивали. Я догадалась: она плачет. Подошла к ней и обняла ее.

– Они угрожали мне, Таня, – прошептала она совсем тихо, подняв заплаканное лицо, – угрожали его жизнью… Что мне делать, Таня? Что? Где я возьму деньги, которые они вот-вот потребуют?! За что они так с нами, Танечка?

Отчаяние вырвалось вместе со слезами. Она уже не пыталась сдерживать себя. Просто плакала, как ребенок, приговаривая:

– Там ведь Марик, Танечка… Там мой Марик… Что они с ним сделают? Что они сделают с моим сыном?

Я молчала. Ее слезы растопили недоверие между нами. Сейчас мы были похожи на мать и дочь. Ей надо было выплакать накопившуюся боль. Потом она станет свободнее. А значит, к ней вернется мужество и способность сражаться. Что сделают… Я надеялась и верила, что еще не сделали. Теперь, когда я вступила за запретную черту, они могут забеспокоиться и нанести ребенку вред. Надо было быть предельно осторожной. От меня сейчас зависела жизнь Марика. И впервые стало страшно от осознания собственной ответственности за его будущее… Я была просто обязана выиграть.

Она медленно успокаивалась и была похожа на заблудившуюся в лесу девочку. Держать себя в руках, зная, что твой ребенок сейчас находится у злых людей, – нелегкое дело. Наконец ей это удалось.

– Как же нам быть? – спросила она. Вопрос адресовался в пространство, но и это уже было победой. Она взяла меня в союзницы, поверив – я сделаю все возможное, чтобы выручить Марика из беды. – Вдруг они узнают о вас… И еще…

Я поняла ее. Она не рискнула спросить меня о гонораре. У нее не было денег.

– Для начала расскажите мне о звонке, – пожала я плечами, – потом будем думать, как действовать дальше…

Она задумалась. Потом неуверенно начала:

– Собственно, я не знаю, с чего начать… Наверное, о том, как пропал Марик, вы знаете…

Я кивнула.

– Это был кошмар, Танечка… Звонок раздался ночью, около трех часов. Сначала я подумала, что Марик нашелся и мне звонят из милиции. Поэтому к телефону я бросилась со всех ног. Сначала он молчал. Я закричала в трубку: «Кто это? Марик, ты?» Таня, я бы не хотела повторять слова, которые услышала. Вам нужно, чтобы я это повторила?

Она смотрела на меня умоляюще. Страшно вспоминать те ужасные вещи, которые пришлось услышать. Тем более повторять это. Но я должна была знать все. Любое сказанное слово, иногда и подлое, мерзкое – способствует созданию образа. А если у тебя внутри готов этакий «фоторобот» разыскиваемого, это уже шанс. Маленький, но шажок к победе. Поэтому иногда приходится быть жестокой.

– Хорошо, – вздохнула она, – я постараюсь повторить слово в слово. Голос сказал: «Послушай, старая жидовская сука, если ты хочешь увидеть своего маленького выкреста живым, забери из милиции заявление. Это во-первых. Во-вторых, сделай вид, что змееныш нашелся. И, в-третьих, сделаешь то, что мы от тебя потребуем. А вот что мы пожелаем получить от тебя, ты узнаешь позже». Они даже не сказали, жив ли он. Просто повесили трубку.

Она передохнула. Воспоминания дались ей с огромным трудом. Ее трясло. Она приложила руку ко лбу и, опустив голову, попыталась прогнать их легким жестом руки.

– И вы не узнали, с какого номера поступил звонок? – спросила я. Неужели они не догадались, что это легко сделать с помощью телефонной станции?

– Мы пытались, – устало глядя в одну точку над дверью, сказала Софья. – Нам сказали, что звонили из таксофона на Мамонтовской. Наверное, о звонке все. Больше пока они не объявлялись.

Ну что ж. Я поняла, что противник мой подл, впрочем, чего еще следовало от него ожидать? Человек, ворующий детей ради наживы, вряд ли отличается хорошими душевными качествами. Он наверняка способен на все, а следовательно – опасен. Гораздо опаснее, чем это казалось мне поначалу.

– Я сделала что-то неправильно? – в ее глазах появился панический страх. Видимо, я невольно показала, что звонок меня поднапряг.

– Нет, нет, – поспешила успокоить ее я, – я думаю, как нам быть. Надо придумать легенду, потому что никто не должен знать, что я занимаюсь вашей проблемой. И вот еще что… Софья Владиславовна, вам этот голос не показался знакомым?

– Нет, – покачала она головой, – среди моих знакомых ни у кого нет такого скрипучего голоса. Такое ощущение, что звонивший страдает хроническим гайморитом.

Этот прикол знают даже малыши. Жалко, что не осталось записи – я бы смогла расшифровать тембр, окраску, обертоны. Но на нет и суда нет. Ладно. Придумаем по ходу действия.

– А кто знал, что в этот день вы задержитесь на работе?

– Учителя. Мои ученики. Мой муж. Нет, никто из них не мог этого сделать.

Хорошо. Но так думаете вы, любезная моя Софья Владиславовна. А я грешным делом думаю не так благосклонно о ваших коллегах и учащихся. Детишки сейчас пошли – ой-ой, вы им двойку, а они вам – маленький взрыв устроят. Или сынишку украдут. Так что надо искать и среди коллег и учащихся. Кстати, вполне возможный вариант.

– У вас есть враги?

Мой вопрос ее удивил. Я понимаю, что величайшая бестактность – спрашивать у человека о наличии врагов. Враги есть у всех. Даже при чудесном характере. Непременно найдется существо, тебя не понимающее. Или завидующее тебе. Но работа есть работа. И приходится доставать человека разными неприятными вопросами. Единственное, чем я успокаиваю своих клиентов, это что я могу хранить тайны. А без откровенного их раскрытия мои действия затруднены.

– Конечно, есть, – сказала она. – Во-первых, мы изгои. Выкресты, как любезно обозначил меня и мою семью неведомый по телефону. Во-вторых, я – опять же по его словам – жидовка. В-третьих, и, пожалуй, это самое главное, я никогда не любила стадность. А любая ярко выраженная индивидуальность рождает негативное отношение к себе. Но Марик никогда не был таким, как я. Он отличался, Бог мой, нет же – отличается добротой ко всем. Его надо было назвать Иоанном. Понимаете? Он – дар Божий. Явление благодати. Марик удивлял даже меня. Не мог, например, спокойно пройти мимо бездомной собаки. Мимо нищего. Мимо стариков. Знаете, здесь, во дворе, живет один бомж. Его все боятся. А Марик ходит к нему в подвал. Носит еду. Болтает о чем-то. Вы спуститесь, поговорите с ним. Марик говорит, что Фред необычный. Раньше был поэтом. Такие вот у Марика друзья – бомж Фред и старая трехцветная кошка…

Я вздрогнула. Кошка?.. Трехцветная кошка из моего видения… Кошка, знающая больше, чем все, но не умеющая разговаривать…