И, погоняя перед собою палкой осла, портной зашагал вдоль по дороге своими длинными кривыми ногами, похожими на две косы и проворными, как крылья. Но благодаря счастливой мысли ребенка повернуть в противоположную сторону, чем дальше шагал портной, тем больше удалялся от него.

Было уже темно, когда Хромуша успокоился настолько, что решился, наконец, выйти из своего убежища. Была прелестная, тихая и безлунная весенняя ночь. Не трогаясь еще с места, Хромуша стал прислушиваться, и его очень испугал какой-то странный шум. Он вообразил, что это скрипит песок под ногами ужасного портного; потом — так как шум этот по временам походил на шум, производимый материей, когда ее рвут — мальчик опять- таки подумал, что это портной рвет материю, собираясь кроить ее своими страшными ножницами. Шум однако же, постоянно повторялся, однозвучный и мерный. Это были всплески морских волн, разбивавшихся о берег. Хромуша никогда не слыхал шума волн, ему захотелось посмотреть, что это такое шумит; он высунул голову из-за куста и, осмотревшись, насколько было возможно в темноте, убедился, что кроме него не было никого в этой пустыне. Это была непонятная для него местность. Перед ним был длинный полукруг холмов, но он не мог рассмотреть их изгибов и выступов; они казались ему огромной стеной, полуобратившейся куда-то в пустое пространство. Это пустое пространство было море, но мальчик не имел никакого понятия о море. Ночной сумрак скрывал от него горизонт, так что он не мог различить черты, где кончается море и начинается небо, и только удивлялся, глядя на звездочки, блестевшие в вышине, и на странные огоньки, отражавшиеся внизу. Может быть, это были молнии? Но в таком случае как же они сверкали внизу? Мудрено было понять такие чудеса Хромуше, отроду не видавшему ни настоящей реки, ни даже небольшой горы. Он ступил несколько шагов в высокой траве, не смея сойти пониже; ему было страшно, и он был голоден.

— Поищу-ка я, — подумал он, — местечко, где бы можно было прилечь да уснуть, а рано поутру завтра стану спрашивать, как мне пройти домой; приду домой и узнаю, умерла ли моя мама или нет.

Он заплакал при этой мысли, но тут же вспомнил, как сам лежал в обмороке на спине у портного, и стал надеяться, что мама его оживет.

Он не решался лечь где ни попало, боясь, чтоб его не застал врасплох его ужасный хозяин; Хромуша все еще думал, что портной отыскивает его, и первым его делом было отойти подальше от дороги. Он стал осторожно спускаться вниз, но вскоре увидел, что это труднее, чем он думал. Почва холма была неровная, вся в расщелинах и буграх, как кора каштанового дерева. Мальчик хватался за выдававшиеся бугры, но они осыпались у него под рукой. Местами попадались большие ямы, поросшие травой и колючими растениями; он боялся упасть в них, и в самом деле он свалился в две или три ямы; на дне их была даже вода, только, к счастью, они были неглубоки. Темнота, одиночество и опасный, непривычный для жителя равнины путь, который был для бедного мальчугана тем еще труден, что он хромал, навели уныние на него. Уныние перешло в ужас. Он уже отложил мысль спуститься с холма и попробовал взобраться наверх. Но оказалось еще хуже. В тех местах, где солнце осушило почву и где росла густая трава, склон этой мнимой скалы был так скользок, что нога не находила опоры, мергель осыпался большими кусками, крупные камни валились, точно с неба. Ребенок выбился из сил и вообразил, что погиб, а тут еще на беду пришли ему на память и волки.

В отчаянии он бросился на густой мох и постарался заснуть, чтоб не чувствовать голода. Ему приснилось, что он катится с холма; вдруг что-то пробежало по нему, может быть, лисица, а, может, и заяц, бедняга до того перепугался, что вскочил и, не помня себя от страха, бросился бежать куда глаза глядят, рискуя попасть в яму с водой и утонуть в ней. Он был уже не в состоянии рассуждать и не распознавал предметов, которые видел днем. Он бежал из одной лощины в другую. Ему чудилось уже, что он не бежит, а летит над землей, высокие гребни холмов казались ему великанами, которые смотрят на него, покачивая головами, всякий куст принимал он за притаившегося зверя, готового броситься на него. Ему приходили в голову разные нелепые фантазии. Раз как-то дядя его, моряк, сказал:

— Когда человек отдастся духам моря, то духи земли не взлюбят его.

Хромуша теперь припомнил эти символические слова, и они звучали в ушах его какой-то угрозой.

— Я слишком много думал о море, за это земля теперь ненавидит меня и не хочет носить, — размышлял он, — она расступается и проваливается везде под моими ногами; она встает передо мной буграми, которые осыпаются и хотят задавить меня. Я пропал! Я не знаю, где море, а может быть оно было бы подобрее для меня; я не знаю, в какой стороне наша деревня и найду ли когда наш дом. Может быть, земля так же рассердилась на отца моего и на мать мою, и их уж нет на свете.

Вдруг он услыхал над своей головой странные звуки. Множество тихих, жалобных голосов как будто призывали на помощь; это были не птичьи голоса — нет, то были голоса маленьких детей, такие кроткие и грустные, что Хромушей еще сильнее овладели тоска и уныние.

— Сюда, сюда, маленькие духи, — вскричал он. — Прилетите ко мне, поплачьте со мной или унесите меня, чтоб я мог плакать с вами; по крайней мере, вы горюете все вместе, а мне и поплакать-то не с кем!

Но тихие голоса неслись все мимо, мимо над Хромушей, не обращая на него внимания, хотя и его голос присоединился к общему хору. Прошло с четверть часа, а голосов было такое множество, что они все еще раздавались, мало-помалу они стали слышаться реже. Хор удалялся. Одиноко звучали уже только отставшие, они молили с выражением глубокой тоски, чтоб их подождали. Хромуша бежал за голосами, стараясь догнать их. Но вот прозвучал и последний. Мальчиком овладело снова отчаяние. Невидимые товарищи несчастия как будто облегчили его скорбь, а теперь он опять остался один-одинешенек посреди пустыни.

— Духи ночи, может быть, духи моря, сжальтесь надо мной, унесите меня! — закричал он.

В ту же минуту он сильно размахнул руками, как бы желая расправить крылья; в самом ли деле у него выросли крылья, так как он сильно желал иметь их, или все это было лихорадочным бредом, только он почувствовал, что отдаляется от земли и летит в ту сторону, куда полетели и странствующие духи. Несясь по сероватому воздушному пространству, он как будто ясно различал маленькие черные стрелы, летевшие впереди него; но они скоро исчезли, перед ним был только туман, и он напрасно кричал, чтоб его подождали. Голоса все еще звучали жалобным хором, но они летели быстрее его и замирали в облаках. Тогда Хромуша почувствовал, что устал, крылья отказывались служить ему, и он стал тихо, но безостановочно опускаться все ниже и ниже к подошве холма. Лишь только ступил он на землю, как замахал руками. Он все еще воображал, что это не руки, а крылья, и что он может опять взлететь на воздух, когда отдохнет. Впрочем, ему некогда было долго раздумывать о том, руки ли у него или крылья: то, что он увидел, так сильно заняло его, что он почти забыл о себе.

Было темно, но не настолько, чтоб нельзя было различать не слишком отдаленные предметы.

Хромуша сидел на мелком мягком песке, посреди больших беловатых шарообразных масс, которые он принял сначала за покрытые цветом яблони. Но всмотревшись попристальнее и дотронувшись до них, он распознал, что это были большие скалы, похожие на те, которые он видел наверху и которые, может быть, много-много лет тому назад скатились на морской берег.

Берег здесь был славный, чистый, потому что в этом месте море, поднимавшееся ежедневно до подошвы дюны, смывало своими волнами всю грязь, которая падала с мергелевых холмов. Тысячи ручейков пресной воды струились с высоты и, разбегаясь по песку в разные стороны, тихо, беззвучно сливались с морем. Вода еще не достигала всей высоты прилива. Хромуша слышал плеск приближающихся волн, но перед ним не было еще ничего, кроме длинной беловатой песчаной полосы, по которой было разбросано множество черных глыб; они были различной величины и все более или менее округлены. Хромуша не боялся более, он смотрел на эти неподвижные массы с изумлением; они очень походили на стадо больших, спящих зверей; ему захотелось поближе рассмотреть их, он подошел к одной и дотронулся до нее. Это была скала, похожая на ту, у подошвы которой он опустился.