Арбенс отказался от поста президента. Власть взяла в свои руки военная хунта. Первым делом была запрещена коммунистическая партия, и по всей стране начались массовые аресты и расстрелы.

Эрнесто сидел, положив ноги на стол, что ему было совершенно несвойственно. Руки скрещены на груди, вид строптивый. Нико нервно вышагивал по комнате. Ильда тщетно пыталась унять дрожь в пальцах.

Неожиданно Эрнесто очень спокойно и хладнокровно произнес:

— Перифуа свою миссию выполнил. Мечте народов Латинской Америки пришел конец.

— Ну почему же, — в который раз вопрошал Нико, — ну почему Арбенс подал в отставку? Ведь население было на его стороне. Почему он не сопротивлялся?

— Я думаю, он действительно полагал, что все упирается в запрет компартии, — предположила Ильда. — Политическую роль и истинный масштаб антикоммунизма он не уяснил себе до конца.

— Кроме того, он недооценил роль армии и католической церкви…

В дверь пансиона «Сервантес» постучали. Все переглянулись с плохо скрытой тревогой. Кто бы это мог быть? Неужели пришли за ними, узнав, что они боролись против Армаса? Или они попали под подозрение как иностранцы?

Эрнесто направился к двери.

Перед ним стоял аргентинский посол.

— Я ищу господина Эрнесто Гевару.

— Это я.

Посол прошел внутрь и настоял, чтобы дверь за ним заперли на ключ. Впечатление было такое, будто он чего-то опасался. Его недоверчивый взгляд задержался на Ильде и Нико.

— Это мои друзья, — объявил Эрнесто. Посол помялся в нерешительности. Затем сказал:

— У меня для вас важное сообщение. Я располагаю информацией, согласно которой жизнь ваша в опасности. Разведывательная служба США занесла вас в черный список как коммуниста, подлежащего расстрелу сразу после свержения Арбенса.

Сообщение посла ошарашило Эрнесто. Он подумал: «Этим-то голубчикам я чем насолил?» Но внешне он старался держаться невозмутимо.

— Признателен вам за то, что предупредили.

— Советую немедленно перебраться в посольство. Я позабочусь, чтобы вы смогли вернуться в Аргентину за казенный счет.

— Готов явиться в посольство, если я там буду в безопасности. Но я не вполне уверен, что мне хочется обратно в Аргентину.

Посольство было уже наводнено людьми, искавшими там прибежища: кубинцы, гватемальцы, аргентинцы. Их разделили на две группы: демократов и коммунистов. Эрнесто, не раздумывая, отправился к коммунистам. Там был и Нико.

— Куда теперь подашься, Эрнесто? — спросил он.

— В ближайшую страну, где я мало-мальски застрахован от ЦРУ. В Мексику.

В Мехико он устроился на работу в больнице. Он не имел в виду осесть тут окончательно — всего лишь разбил бивуак в ожидании Ильды, которая еще томилась в гватемальской тюрьме.

Он снял скромную квартирку для себе с Ильдой и большую часть времени проводил в библиотеке. Запоем читал Неруду, Марти, Ленина, Хемингуэя и Карла Маркса.

Какова же была его радость, когда в больнице он случайно столкнулся с Нико. Они обнялись. До поздней ночи проговорили на кухне у Эрнесто.

Нико был счастлив, что встретил в Мехико кубинцев, своих старых товарищей по борьбе. Он предложил познакомить Эрнесто с ними.

— Ты обязательно должен познакомиться с Раулем Кастро. Мировой парень. Его нельзя не любить. Сидел на Кубе в каталажке — за участие в нападении на казарму Монкада. После помилования пришлось сматывать удочки. Они хотели пришить ему нападение на кинотеатр.

Эрнесто механически поглощал завтрак. Наконец он отодвинул тарелку в сторону и хотел уже встать, но Ильда удержала его за рукав.

— Поешь, Эрнесто. У тебя в запасе еще столько времени.

Эрнесто отрешенно покачал головой.

— Пойду взгляну на бабушку Марию. Может, смогу ей чем-то помочь…

— Она же ведь не одна в больнице!

— Но она ждет меня.

Ильда бесцельно водила ножом по тарелке, не отрывая глаз от стола.

Эрнесто шагнул к ней, обнял и улыбнулся мягкой обезоруживающей улыбкой.

— Да ты никак ревнуешь меня, Ильда? Она кивнула, но тут же поправилась:

— Но ведь так оно и есть. Со всех сторон — бабушка Мария! Утром ты раньше времени уходишь из дома — к ней спешишь. Придя с работы, только о ее самочувствии и говоришь. Да еще среди ночи вскакиваешь, чтобы опять сбегать посмотреть на нее. Не кажется ли тебе, что это несколько чересчур? Волей-неволей всякое терпение лопается.

— Но, Ильда, она же очень бедная старая женщина. Кроме дочки и трех внуков, у нее никого нет. Всю жизнь только на себя и могла рассчитывать. Брала у людей стирку, чтобы концы с концами сводить. Горькая жизнь. Беспросветная нищета и голод — ничего другого она в своей жизни не видела. Само воплощение тяжких последствий эксплуатации и унижения. Она вынесла все страдания, которые выпадают на долю ее народа. Хотя бы перед смертью она должна почувствовать наше сострадание. Вот почему я хочу быть рядом с ней.

Ильда, словно изваяние, застыла на стуле. Помолчав, она испытующе взглянула на Эрнесто и сказала:

— Эрнесто, я думаю, что на самом деле ты бросил все свои силы на эту Марию, так как ощущаешь некую пустоту, неудовлетворенность. Ты очень много вынес из своих поездок, не говоря уж о гватемальском опыте. Вижу, что последнее время ты постоянно роешься в книгах Маркса и Ленина. Но ты игнорируешь одно очень важное обстоятельство: твоим познаниям не дано вылиться в нечто практическое. Ты не знаешь, куда их применить. И чтобы не метаться, как тигр в клетке, ты придумываешь себе панацею — уход за больными.

Эрнесто с удивлением перехватил ее взгляд. Иногда ему казалось, что она видит его насквозь. Поражала ее способность устраивать ему очную ставку с самим собой, называя вещи своими именами — ясно и недвусмысленно. Он не нашелся сразу, что ответить, и потому лишь кивнул.

— Возможно, ты и права. Я бы и рад отдавать все свои силы и опыт врача революции. Но где она, революция?

Он ушел, так и не окончив завтрак. А когда вернулся, на нем лица не было. Ильда решила, что бабушка Мария умерла.

— Пока жива, — сказал Эрнесто, — но вряд ли переживет эту ночь. Шансов почти никаких. Я вернусь в больницу, чтобы быть у ее постели, когда она будет отходить.

— Хорошо. Поступай, как знаешь. Только ведь нельзя одним святым духом питаться. Тебе самому есть и спать нужно.

— Возьму с собой немного фруктов. Бабушка Мария скончалась в ту же ночь. Он сидел подле нее и чувства свои выразил в стихотворении, которое кончалось такими строками:

Между Раулем Кастро и Эрнесто быстро завязалась дружба. Оба они были в Мехико не у себя дома, оба испытали горечь поражения. Обоим были ненавистны гринго и тираны Латинской Америки. Оба мечтали очистить континент от хищнической эксплуатации концернов США. Они встречались регулярно, раз в неделю.

Ильда Гадеа тоже прониклась симпатией к новому другу Эрнесто. Частенько их споры затягивались до самого утра.

Рауль был непоколебимо убежден в возможности революции на Кубе.

Невзирая на то, что штурм казармы Монкада сорвался, а его организаторы длительное время провели в тюрьме, Рауль не уставал повторять:

— После штурма мы многому научились. Прежних ошибок уже не повторим. Но мы сделаем еще одну попытку, поскольку наша борьба важна не только для Кубы, но для всей Латинской Америки.

Всякий раз, когда Рауль говорил об интернационалистском характере революции, Эрнесто очень оживлялся: «Освобождение всей Латинской Америки… Подать пример… Не повторять ошибок, сделанных в Гватемале, Боливии, Мексике… Революция должна себя защищать…» Рауль соглашался.

— Кто однажды поднял оружие против империализма, тот уже не имеет права выпускать его из рук. Иначе империализм выроет ему могилу.

Общение с кубинцами оставило глубокий след в душе Эрнесто. Этот совсем еще молодой Рауль был исполнен железной решимости. Кубинцы из его окружения производили впечатление людей, у которых достаточно героизма в крови, чтобы воплотить свои мечты в действительность.