Кардосо ковырял ямку с возрастающим бешенством, и через четверть часа он уже сделал маленькое углубление в шесть сантиметров глубины и в семь или восемь сантиметров в окружности.

— Ну, этого будет достаточно, — сказал он и, взяв заряд, вынул из него пулю, а порох всыпал в углубление. Он повторил эту операцию семь раз, сгребая каждый раз разрушительное вещество внутри отверстия в одну кучу.

— А где же взять фитиль? — спросил он, окончив свою работу.

— Тысяча молний! — воскликнул Диего. — Вот мы и попали в большое затруднение.

— Нет, постой, в моем кармане есть клочок бумаги, она может послужить нам вместо фитиля.

— Отлично, дружище. Положи сначала посреди пороха несколько револьверных зарядов — они помогут его действию — и потом заткни мину куском копья, оставив лишь небольшое отверстие для фитиля. Таким образом получится более сильный взрыв.

Кардосо повиновался, потом, воткнув в оставшееся отверстие кусок скрученной и слегка осыпанной порохом бумаги, зажег ее и соскочил вниз.

— Теперь на землю! — сказал он.

— И давай закроемся, — добавил Диего.

Матросы улеглись в самый отдаленный утолок, накрылись трупами австралийца и двуутробок и с величайшим беспокойством стали ждать, что будет.

Они видели, как наверху горела бумага, и слышали легкий треск взрывавшихся пороховых зерен, затем легли ничком, зарывшись под трупы; у них захватывало дух от волнения. Вдруг наверху раздался громкий взрыв, все дерево задрожало, словно готовясь упасть на землю, и в темной тюрьме матросов распространился удушливый запах пороха.

Снаружи послышались пронзительные крики ужаса, затем быстрый топот ног, и крики мало-помалу замерли в отдалении.

Диего и Кардосо нисколько не пострадали от взрыва. С них только сорвало трупы австралийца и двуутробок сильным напором воздуха, возникшим вследствие взрыва мины.

— Вставать! — закричал Диего.

Он поднялся и посмотрел вверх; эти немногие заряды сотворили настоящее чудо: разорванные силой взрыва крепкие волокна эвкалипта висели здесь и там, и посреди них в стволе виднелось отверстие сантиметров в тридцать диаметром.

— Ур-ра!.. — закричал Диего. — Влезь-ка ко мне на плечи, Кардосо, и выгляни наружу, только смотри, берегись копий и держи наготове револьвер.

Молодой моряк в два прыжка оказался у отверстия и приблизил к нему лицо. С земли поднимались красноватые отблески и густой дым, это служило видимым признаком того, что дерево уже начало гореть, но вокруг него не видно было людей.

— Неужели они так перепугались? — спросил сам себя Кардосо.

— Кто перепугался?

— Да австралийцы. Их тут уже нет!

— Это двойная удача. Только смотри не обманись!

— Повторяю тебе, что я никого не вижу. Они все убежали.

— Можешь ты пролезть в отверстие?

— Нет, я слишком толст, но я могу подняться отсюда наверх.

— Нужно быть обезьяной, чтобы проделать такое упражнение.

— Предоставь это мне, старина.

Молодой матрос, крепко держась за края отверстия, скорчился насколько мог, так что ему удалось поставить в отверстие одну ногу.

— Смотри, как бы я тебя не раздавил, Диего, — сказал он. — Если прыжок мне не удастся, так я могу на тебя свалиться. Раз… Два… — Он вдруг выпрямился, вставил в отверстие обе ноги, прыгнул вверх, и его протянутые руки крепко схватились за верхний край дупла. Даже обезьяна не могла бы сделать более удачного прыжка.

— Браво, Кардосо! — воскликнул изумленный Диего. — Вот так матрос!

— Мы спасены, Диего, — ответил молодой человек, задыхаясь. Он поднялся на край дерева и быстро осмотрелся кругом.

— Ты никого не видишь, друг мой? — с беспокойством спросил старый моряк.

— Ни единой кошки. Австралийцы исчезли.

— А дерево все еще горит? Здесь становится невыносимо жарко.

— Еще один час, и мы бы изжарились как котлеты.

— Но как же я-то взберусь наверх?

— По той самой лиане, по которой мы взбирались на дерево, когда гнались за двуутробками. Береги голову!..

Кардосо быстро вырвал из земли лиану и бросил ее в дупло.

— Возьми с собой одну двуутробку, Диего, мы ею позавтракаем.

— Прекрасная мысль, дружище.

Диего привязал к поясу самую большую двуутробку, схватился за лиану, проворно влез по ней наверх и сел рядом с Кардосо.

— Уф! — воскликнул он, переводя дух. — Пора было!

Затем его загорелое лицо нахмурилось, глаза сверкнули гневом, черты лица внезапно изменились под влиянием неудержимого бешенства, он сжал кулак и воскликнул, грозя им вдаль:

— Ну, теперь, Коко, я с тобой посчитаюсь!

Начинало светать. На востоке показалась перламутровая полоса, заставлявшая бледнеть звезды и разгонявшая быстро исчезающий перед ней мрак. Птица-часы, птица-пересмешник и птица-бич заснули, тогда как, напротив, какатоэс, попугаи и птицы-лиры начали просыпаться, а соколы поднимались в верхние слои атмосферы, быстро описывая концентрические круги.

Диего и Кардосо, предварительно зарядив свои ружья и револьвер и убедившись, что поблизости нет ни одного австралийца, соскользнули вниз по лиане и стали на землю. Они прислушивались в продолжение нескольких секунд, спрятавшись в кусты, но не услышали ровно ничего, за исключением отдаленного воя динго.

— Полная тишина, — сказал Кардосо. — Эти мошенники ушли.

— Тем лучше для нас, — ответил Диего.

— Куда же мы теперь пойдем?

— Прямо в лагерь. Необходимо узнать, что там произошло за время нашего отсутствия.

— Мы найдем там только одни обломки драя.

— Да, но мы отыщем следы грабителей и будем их преследовать, даже в том случае, если бы нам пришлось пересечь всю страну.

— Идем, старина, я готов на все.

Боясь быть открытыми австралийцами, матросы вошли в соседний лес и стали продвигаться вперед со всевозможными предосторожностями, стараясь не производить ни малейшего шума. Они поминутно останавливались позади какого-нибудь громадного ствола, внимательно прислушивались к малейшему шуму и осматривали окрестности, зорко вглядываясь и в поверхность земли, и в верхушки деревьев. Они не слышали ни одного человеческого голоса, не видели никаких следов человека.

Убедившись, что за ними никто не следит, а также что и впереди них нет ни души, они ускорили шаг и полчаса спустя были уже в нескольких сотнях шагов от лагеря.

— Тише, Кардосо, — сказал Диего, — там могут еще быть дикари, занятые разграблением или уничтожением драя.

— Я не слышу никакого шума, старина.

— А это что за крики?

— Это крик соколов, я вижу, их кружатся целые стаи над самым лагерем.

— Это доказывает, что там есть трупы; митральеза, должно быть, поразила многих нападающих. Видишь ты драй?

— Я вижу какую-то темную массу сквозь ветви. Мы сейчас узнаем, что это такое, укрепление или лишь наш драй.

— Вперед, но будь осторожен.

Они стали ползти между громадными стволами деревьев и между кустов и таким образом добрались до опушки леса.

Перед ними виднелся луг, но какое ужасное зрелище он представлял! Посреди луга возвышался полуопрокинутый, с выбитым дном, словом, приведенный в самое жалкое состояние драй; вокруг него валялись наполовину изрубленные, наполовину сожженные и опрокинутые друг на друга колья палисада; немного подальше другие колья, которые, вероятно, были быстро вырваны и отброшены в сторону, чтобы образовать проход для осаждающих; повсюду виднелись разбросанные во всевозможных позах трупы, некоторые вытянувшись, другие скорчившись, лежащие на спине или на груди, с раскиданными в стороны руками или же скрюченными и крепко сжимавшими топор или копье, как бы с целью нанести последний удар или же защитить лицо и грудь, видны были целые кучи страшно изуродованных трупов, сплошь покрытых ранами, с наполовину оторванными членами, с раздробленными головами, с лицами, искаженными предсмертными муками или последним взрывом животной злобы.