Советско-германские отношения 1939–1941 гг. на протяжении последних десяти лет находятся в центре внимания российской общественности. Советско-германский договор о ненападении от 23 августа 1939 г. и секретный дополнительный протокол к нему, последующие соглашения между правительствами СССР и Германии, роль этих договоренностей в возникновении второй мировой войны, характер отношений между Москвой и Берлином в период действия договора о ненападении, причины военного столкновения между Германией и СССР в 1941 г. — все это вопросы, которые постоянно обсуждаются на страницах научной, общественно-политической литературы, в средствах массовой информации. Повышенный интерес к ним обусловлен исключительной значимостью проблематики "СССР — гитлеровская Германия" в современной идейной и политической борьбе.

Острые дискуссии ведутся и по другим вопросам: политика Англии и Франции в отношении СССР в период "странной войны", политические методы борьбы гитлеровской Германии против Советского Союза в период Великой Отечественной войны, использование ими в своих целях соответственно троцкизма и "власовского движения".

В предлагаемой книге, написанной в жанре документальных очерков, предпринята попытка осветить названные вопросы, основываясь на германских политических, военных, дипломатических и разведывательных документах преимущественно из Политического архива Министерства иностранных дел ФРГ. Многие из этих документов впервые вводятся в научный оборот.

Автор не ставит перед собой цель обличить или оправдать политику советского руководства тех лет, дать ему политическую оценку, как это стало привычным в рамках "новых подходов" и "нового политического мышления". Свою задачу он видит в том, чтобы проанализировать события тех лет исключительно на основании документов и выяснить обоснованность некоторых историографических версий, получивших широкое распространение в последние годы.

Автор выражает глубокую признательность Фонду имени Александра фон Гумбольдта (г. Бонн) и профессору Гансу-Адольфу Якобсену (г. Бонн), поддержка которых сделала возможной его работу в германских архивах, руководству и сотрудникам Политического архива Министерства иностранных дел ФРГ, оказавшим помощь в поисках документов, а также Российскому гуманитарному научному фонду, содействие которого позволило подготовить и опубликовать данное исследование.

Вечером 21 июня 1941 г. в связи с получением тревожных сообщений о намерении Германии утром следующего дня напасть на СССР И. В. Сталин собрал в Кремле совещание. Выслушав приглашенных на него военных во главе с наркомом обороны Маршалом Советского Союза С. К. Тимошенко, настаивавших на незамедлительном издании директивы о приведении войск приграничных округов в состояние полной боевой готовности, Сталин заметил: "Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений"[1].

Требование "не поддаваться на провокации", которое Сталин неоднократно повторял в начале лета 1941 г., не раз подробно комментировалось как в мемуарной литературе, так и в работах историков. Но что стояло за словами "может быть, вопрос еще уладится мирным путем"? Развернутого объяснения им нет на страницах книг и статей, посвященных проблеме 22 июня 1941 г. Да и могли ли быть произнесены Сталиным эти слова в условиях, когда было ясно, что война у порога? Не ошибся ли Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, занимавший весной — в начале лета 1941 г. пост начальника Генерального штаба Красной Армии, перенеся в своих воспоминаниях высказывание, которое могло прозвучать до 18 июня 1941 г., на последнее предвоенное заседание советского руководства?

Сталина и его политическое окружение вряд ли можно заподозрить в беспечности и доверчивости. Поэтому весьма странным представляется сам по себе факт, что Кремль, мобилизовавший ресурсы страны на подготовку к отражению агрессии, в решающий момент вдруг начал предаваться иллюзиям относительно возможности сохранения мира.

Предыстория нападения нацистской Германии на СССР окружена не малым количеством загадок, недомолвок и спекуляций. Уже давно острые дискуссии среди историков вызывает ряд принципиальных вопросов: почему советское политическое руководство настороженно относилось к стекавшимся к нему сведениям о сроках возможного военного выступления Германии? Почему эти тревожные сигналы воспринимались им во многом как дезинформация, как происки определенных политических сил Запада, стремившихся спровоцировать германо-советский конфликт? Почему частям Красной Армии, стянутым к западной границе СССР, не был своевременно отдан приказ о развертывании в боевые порядки? Или, может быть, правы приверженцы тезиса о "превентивной войне" "третьего рейха" против СССР (В. Суворов, Й. Хоффман, Э. Топич, В. Мазер и другие), утверждающие, что за невозмутимым спокойствием Кремля скрывалась подготовка им внезапного удара по Германии?

Попытаемся разобраться во всех поставленных вопросах, рассмотрев для этого международную ситуацию и отношения между Германией и СССР накануне 22 июня 1941 г.

Новый этап в отношениях между Берлином и Москвой, начатый договором о ненападении от 23 августа 1939 г., А. Гитлер в кругу своих приближенных однажды назвал "браком по расчету"[2]. Если бы такую характеристику дал ему кто-то из менее значительных политиков того времени или какой-нибудь сторонний наблюдатель, то ее еще можно было бы поставить под сомнение. Но кто-кто, а уж фюрер точно знал, что отношения между Германией и СССР строились не на общности интересов двух стран и не на взаимных политических симпатиях их лидеров, что каждая из сторон преследовала собственные цели, рассчитывала использовать достигнутые договоренности в своих интересах, не в последнюю очередь против партнера.

Предложив советскому правительству заключить договор о ненападении, разграничить сферы интересов в Восточной Европе и подписав с ним соглашение о торговле и кредите, нацистские лидеры рассчитывали не допустить участия СССР в европейском конфликте на стороне Англии и Франции и тем самым избежать войны на два фронта[3]. Такая война, как показал опыт прошлого, не сулила Германии успеха. Договорные поставки из СССР должны были, по расчетам Берлина, покрыть часть потребностей рейха в сырье и продовольствии и смягчить для него негативные последствия экономической блокады, которую, как ожидалось, с началом войны организуют западные державы[4].

В Берлине надеялись, что уже сам по себе факт германо-советского сближения, а также возможные шаги СССР в отношении государств и территорий, которые должны были войти в его сферу интересов, приведут в дальнейшем к осложнению его отношений с Англией и Францией, а это, в свою очередь, исключит возможность каких бы то ни было неожиданных поворотов в советской внешней политике в момент, когда Германия будет связана войной на западе. Именно поэтому нацистские лидеры начиная с 3 сентября 1939 г., т. е. с момента объявления Англией и Францией войны Германии, начали настойчиво предлагать правительству СССР оккупировать сферу советских интересов на территории Польши[5], выказывали свою заинтересованность в его акциях в отношении Прибалтийских государств[6], а впоследствии не скрывали своего удовлетворения по поводу советско-финляндской войны[7] и всячески подталкивали Кремль к действиям, способным спровоцировать англо-советский конфликт. В Берлине надеялись: даже если отношения СССР с западными державами не перерастут в военную конфронтацию, нейтралитет Советского Союза, в конечном счете, все равно обернется для него внешнеполитической изоляцией, и это не только обеспечит Германии надежный тыл на время войны на западе, но и позволит в дальнейшем легко достичь тех целей, которые она ставила перед собой на Востоке Европы.