—Отилия! — невольно выкрикнул Феликс.

Звуки мгновенно замерли, табурет резко повернулся вокруг своей оси, и перед Феликсом предстала Отилия, сидевшая по-турецки.

—Феликс! — крикнула девушка и вскочила на ноги.

Взволнованный юноша бросился к ней. Отилия протя­нула к нему руки, но, когда они коснулись его плеч, оста­новилась, немного смущенная робостью Феликса. Затем она легко поцеловала его в щеку, потом в другую и, нако­нец, в губы. Дядя Костаке на мгновенье просунул голову в дверь и тут же скрылся. Отилия чуть отстранилась от Феликса, чтобы лучше его рассмотреть.

—Я тосковала по тебе, Феликс. Как ты жил все это время?

Она подошла к табурету, вновь села на него и потянула за собой Феликса, который опустился на ковер, прижав­шись головой к ее коленям.

—Феликс, взгляни на меня. Что ты делал в мое от­сутствие? — и девушка, взяв за подбородок, подняла его голову.

Феликс опять уткнулся головой ей в подол. Его обу­ревали противоречивые чувства, но за это время он по­взрослел и приобрел способность анализировать свои пере­живания. Поэтому встал и спокойно ответил:

—Что мне было делать, Отилия? Я ждал тебя. Я думал, что ты меня любишь, я верил в тебя, и поэтому, когда ты неожиданно уехала с... с.,,.

—Паскалополом... — улыбаясь, уточнила Отилия.

—Да. Когда ты уехала, мне было очень горько. Я тебя никогда не забывал, все мои мысли принадлежали только тебе, но я был выбит из колеи. Твой отъезд, признаться, казался таким странным, ты мне никогда ничего не объ­ясняла. Хотя сумасбродная надежда нашептывала мне совсем другое, последнее время я уже не думал, что ты вернешься.

—Какой ты глупый!

—Я верил в тебя, я держал данное слово (здесь у Феликса заговорила совесть, и он немного замялся). Может быть, на миг я и ошибся, готов признаться в этом, но ничего серьезного не было. Заблуждение от отчаянья — не больше, потому что ты мне ничего не писала.

Отилия засмеялась:

—Я знаю о твоем заблуждении и торжественно про­щаю.

—Что ты знаешь? Откуда?

—А мне рассказал Стэникэ. Не понимаю, откуда он узнал, что я приезжаю. Но сегодня ночью он был на вок­зале с огромным букетом цветов. Понятно, что он мне наговорил всякой всячины, другому хватило бы на целую неделю. Он мне рассказал и о твоем приключении с Джорджетой. Но ты же знаешь, что я умею различать правду и ложь в словах Стэникэ. Я ничему не поверила.

—Но все же до определенного момента это была правда.

—Ах, Феликс, ты до сих пор еще ребенок! С точки зрения наших отношений тут не может быть никакой прав­ды. Я сказала, что люблю тебя, но я тебе вовсе не нянька.

Отилия, забравшись с ногами на табурет, привлекла Феликса одной рукой к себе и поцеловала, а другой за­бренчала какую-то мелодию, заключив:

—Значит, все в порядке! Немного подумав, она сказала:

—Между прочим, я получила очень смешное письмо от тети Аглае и компании, кто-то из них подписался: Иисус Христос. Наверное, в шутку. Кто бы это мог быть? Я не думаю, чтобы Тити был способен на такую ориги­нальную выходку.

Феликс заметил, что это мог сделать только Симион, который действительно считал себя последнее время спа­сителем. Отилия была тронута несчастьем старика, даже испугана.

—Феликс, — спросила она, — возможно ли, чтобы кто-нибудь сошел с ума так, сразу?

Феликс заверил ее, что невозможно и что у Симиона было какое-то наследственное заболевание. Отилия, каза­лось, поверила и сказала:

—Так говорит и Паскалопол. Юноша нахмурился.

—Отилия, — сказал он, — я ничего не имею против Паскалопола, наоборот, я чувствую себя обязанным ему. Он такой симпатичный человек, и я бы не удивился, если бы девушка вроде тебя полюбила его.

—Ага! — иронически произнесла Отилия.

—Но признайся сама, что все выглядит очень странно, даже самая нерушимая вера могла бы поколебаться. Ты поехала в Париж и столько времени пробыла там с Па­скалополом. В качестве кого? Ты его любишь? Поверить в это — значит не верить больше твоим словам. Во всяком случае, он должен тебя любить. Ты, Отилия, начинаешь становиться для меня загадкой. Паскалопол и я — каждый из нас имеет основания считать, что ты его любишь, однако мы оба в этом не уверены. Прошу тебя, Отилия, скажи откровенно, не заставляй меня страдать! Почему ты все время бываешь с Паскалополом, почему ты ведешь себя так, что будишь в нем надежды?

Отилия медленно повернулась на табурете и, ничего не ответив, заиграла на пианино.

Феликс осторожно, так, чтобы не задеть упрямых паль­цев Отилии, прикрыл крышку рояля, встал на колени и обнял ноги девушки.

—Отилия, прошу тебя, скажи, это правда, что ты обручилась с Паскалополом, как утверждают люди?

Девушка долго и ласково смотрела своими голубыми глазами в глаза Феликса и ответила тихо и спокойно:

—Нет, неправда, Феликс. Теперь ты доволен?

—Я бы должен быть доволен, но есть что-то такое, что заставляет меня сомневаться. Значит, ты способна да­вать повод такому человеку, как Паскалопол, думать, что ты его любишь, хоть это и неправда?

—Паскалопол, — сказала слегка задетая Отилия,— вовсе не думает, что я его люблю. Он ведет себя со мной так, как вел, когда я была маленькой, пятилетней девочкой. Мне бы показалось странным, если бы это было иначе. Я вернулась домой веселой, а ты опять портишь мне на­строение.

—Прости меня, Отилия, — с раскаянием произнес Феликс, — я не хотел тебя огорчать. Я тебе откровенно вы­сказал все, что передумал, пока тебя не было.

—Феликс, — взмолилась Отилия, — ну почему ты не хочешь быть благоразумным? Мне так много нужно тебе рассказать. Пойдем ко мне наверх.

И девушка, взяв его, как обычно, за руку, потянула за собой и вместе с ним побежала вверх по лестнице.

В комнате Отилии на кровати стояли два раскрытых чемодана. Девушка в нетерпении выбросила из них все вещи, отыскивая что-то, и наконец извлекла кучу галсту­ков и пачку фотографий. Галстуки она набросила на шею Феликсу, который даже не успел полюбоваться ими, по­тому что Отилия уже передавала ему одну за другой фото­графии, на которых были запечатлены наиболее яркие эпизоды ее времяпрепровождения во Франции. Как ни странно, Паскалопола не было на этих фотографиях, что, как объяснила Отилия, происходило потому, что фотогра­фом был он сам. Радость интимного свидания была нару­шена появлением Стэникэ.

—Так-так, — торжествующе обратился он к Фелик­су,— разве я вам не говорил, что вскоре должно случиться нечто необычайное? Хе-хе, Стэникэ всегда хорошо инфор­мирован. Вы знаете, я даже превратился в сыщика. Я на­шел Тити.

—Где он?

—Теперь дома, моя теща отпаивает его лимонным соком.

Стэникэ вкратце рассказал одиссею Тити. Это было самое банальное приключение. Он встретился с Сохацким, который дружески хлопнул его по плечу и развил перед ним свою теорию. Между ними, сказал он, не может быть никакого конфликта. Что там произошло между Тити и его сестрой, самого Сохацкого нисколько не интересует. Есть вещи, которые нередко случаются, но из-за них не стоит порывать отношений между друзьями. В конце концов, он о нем только хорошего мнения, и даже Ана, «клянусь честью», сожалела, что они поссорились. К чему это? Разве мужчина и женщина, прожившие некоторое время вместе, должны потом выцарапывать друг другу глаза? Сохацкий вспомнил школьные времена, что всегда было приятно Тити, пригласил его пропустить по рюмочке и, напоив, затащил к себе домой, к его бывшему семейному очагу. Там в довершение всего Тити встретился с Аной, которая приняла его весьма радушно. Она снова вышла замуж, но у ее мужа дом в центре города. Сейчас он должен приехать за ней сюда. Тити перепугался, но его заверили, что это ровно ничего не значит, новый муж даже спрашивает: «Как это случилось, что я до сих пор не знаком с домнулом Туля, твоим первым мужем? Я был бы очень польщен, я слышал, что он выдающийся худож­ник и из хорошей семьи». Ана зашла так далеко, что одарила Тити кое-какими знаками внимания весьма интим­ного характера, чего он был лишен уже долгое время. Приехал и муж Аны, оказавшийся благородным человеком. Он был в восторге, что видит Тити, приказал подать вина и страшно оскорбился, услышав, что Тити собирается уезжать так рано. Когда же после попойки наконец обра­тили внимание, что уже четыре часа утра, все посоветовали Тити остаться у них, пока совсем не рассветет. Муж исчез, и Тити имел возможность во второй раз испытать иллю­зию, что он женат. Какую цель преследовала этим Ана? Стэникэ утверждал, что она строит какие-то адские козни. На самом деле все было гораздо проще и объяснялось отсутствием всяких моральных устоев в этой мелкобур­жуазной среде и тайной надеждой извлечь из всего не­большую пользу. После развода с Тити Ана превратила воспоминания о нем в некий знак отличия. Она слышала, как говорили с оттенком буржуазного уважения об Оти­лии, о дяде Костаке и о других членах этой семьи, и сочла своим долгом заявить миру о том, что и она знает их и даже была замужем за домнулом Туля, но необходи­мость вынудила ее с ним расстаться по доброму согласию, так как ее ожидали большие виды на наследство — а какие именно, она рассказать не может. Ана нанизывала все больше и больше разной чепухи вокруг этой истории. Но­вый муж, будучи человеком такого же склада ума, подда­кивал ей. Для этих людей любое знакомство было ценным, потому что им можно было похвастать. Для них единствен­ным развлечением в жизни являлись визиты — сегодня к одним, завтра к другим. Сохацкий был настолько об­щителен, что готов был считать своим знакомым даже того, с кем когда-то подрался. Однажды кто-то наступил ему на ногу, он обругал этого человека, который ответил ему в весьма цветистых выражениях. Сохацкий забыл об этом столкновении, но запомнил лицо своего недруга и в один прекрасный день схватил его за руку, заговорил с ним, пригласил в бодегу [27], все время удивляясь, откуда же он его знает. В конце концов все разъяснилось, но слу­чайные враги расстались друзьями. Семья Сохацких, не­смотря на то, что некоторые ее члены сделали карьеру, все же оставалась мещанской и не признавала этикета. Возможно, именно это и послужило причиной того, что они задержали Тити. Но Аглае, в душе которой уживались самые противоречивые чувства, сохраняла свои аристокра­тические замашки и была неумолима. Она вовсе не обви­няла Тити в том, что он принял приглашение Сохацких, но проклинала Ану и всех ее близких за то, что они вскружили голову слабому мальчику, вырвавшемуся из-под маменькиного надзора. Она уложила Тити в постель, хотя он, будучи удовлетворен физиологически, чувствовал себя прекрасно, обложила его голову ломтями картофеля, дала ему микстуру и, как в прошлые разы, посоветовала быть осторожнее. Аглае окончательно завладела Тити и всем своим видом давала понять, что без нее он был бы несчастлив.