—Где я их спрятал, там тебе не найти, — с ехидной усмешкой отшутился дядя Костаке.

—Конечно, в банк вы их не положили, чтобы не обан­кротиться! Ведь многие так прогорели.

Стэникэ сделал паузу и внимательно посмотрел в лицо дяди Костаке, стараясь уловить, как он будет реагиро­вать на эти слова, но тот торопливо и жадно ел.

—Неплохо быть богатым, но и бедным быть хорошо. У каждого свои преимущества. Сейчас, если есть деньги, не знаешь, как с ними быть. Держать в банке — нет ни­какой гарантии, дома подстерегают воры, станешь их тра­тить — одно расстройство, а если не тратить, то зачем их и иметь!

—Поэтому-то, видно, — с насмешкой заметила Олим­пия,— ты и не гонишься за состоянием, чтобы не ломать себе голову.

—Ты же знаешь, что это действительно так! — ска­зал Стэникэ, прикидываясь, что принимает ее слова всерьез. — Даже и вообразить трудно, что может слу­читься. Вот один трагикомический случай. У кого-то там было несколько сот тысяч лей, которые он не хотел положить в банк и держал дома. Спрятал их куда-то в печку или в шкаф между двумя досками, что-то вроде этого. Дядя Костаке, скажите, куда обычно прячут деньги?

Туда, где и в голову не придет искать негодяю наследнику!

Все засмеялись, а Стэникэ обругал про себя Костаке старым мошенником.

—В конце концов спрятал он их где-то в доме, там, где можно спрятать: в подполье, на чердаке, под матра­цем или еще где-нибудь. Ну, а служанка протерла паркет бензином, окна открыть забыла, зажженная спичка упала на пол, пары бензина вспыхнули, и за два часа от дома со всеми деньгами остался один пепел. Отсюда мораль: не клади деньги туда, откуда не сможешь их мгновенно вынуть.

Стэникэ устремил пристальный взгляд на дядю Ко­стаке, но тот по-прежнему был безучастен и все так же ел с нервной поспешностью, не поднимая глаз от та­релки.

«Значит, — сказал себе Стэникэ, словно он был сыщиком, — я поймал старика. Деньги у него в доме!»

—Знаете, — обратился он ко всем присутствующим,— есть люди, которые хранят капиталы в сундуках, и им даже в голову не придет своевременно узнать, что монета вышла из обращения и стала простое медяшкой. Но те­перь, как я слышал, будет издан страшный закон. Госу­дарству нужно, чтобы капиталы все время находились в обращении. Если ты хранишь деньги в сундуке, ты обма­нываешь общество, лишаешь его тех возможностей, кото­рые заложены в деньгах. Раз так, государство вынуждает тебя признаться, сколько денег у тебя имеется, объявляя обмен банкнотов. Если не принесешь, твое дело, ты их теряешь, если же принесешь, то обязан дать их в долг государству в обмен на ценные бумаги.

—Вот умник нашелся! Кто это выдумал такой за­кон? — проговорил дядя Костаке с едва скрываемым раз­дражением.

Стэникэ сделался красноречив:

—Это классический метод накладывать лапу на денежки частных лиц. Если случится война, как о том пого­варивают, никто ведь вас и не спросит, согласны вы или нет. Но если бы вы посоветовались со мной, как этого из­бежать, я бы вам сказал…

—Ну и как же? — насмешливо спросил дядя Ко­стаке, не переставая есть.

—Разделить деньги между наследниками, выделить каждому его долю, так чтобы они не достигали облагае­мого минимума. А если хотите, отдайте их в долг государству или проедайте свои денежки.

Дядя Костаке готов был сердито заявить, что у него ничего нет, но прямо перед ним, как неоспоримое доказа­тельство, что он получил изрядную сумму, сидел Иоргу. Поэтому Костаке ограничился шуткой:

—Когда молод, деньги не водятся, а в старости, только накопишь — глядь, тебя уже подстерегают род­ственники.

—Вот именно! — подтвердил генерал. — Поэтому-то я и решил израсходовать деньги вместе с молодостью.

Сказав это, он стиснул руку Феликса, но еще крепче ручку Джорджеты.

—Mon gйnйral [21], — воспользовалась случаем Джорджета, — когда вы купите мне шубу?

—Вопрос запоздал, — галантно ответил тот. — По­купка давно предрешена! Ты хочешь сказать, когда мы отправимся с тобой, чтобы ты могла выбрать?

Олимпия с завистью и жадным любопытством, словно на какое-то невиданное чудо, посмотрела на Джорджету.

Разговор перешел на детей, для которых родители ко­пят деньги, отказывая себе во всем, а те потом их прома­тывают.

—Счастье, что у меня дочь, — проговорила доамна Иоргу, — девушки гораздо умнее!

—А разве дочерей не нужно выдавать замуж? — за­метила Олимпия. — Иногда с ними труднее, чем с сы­новьями. Я это по опыту знаю.

—Я не буду настаивать на замужестве! Если посча­стливится — пусть выходит, а нет — и так хорошо!

—Превосходно! — воскликнул Вейсман. — Она будет практиковать свободную любовь для собственного удо­вольствия.

Кроме Джорджеты, Феликса и генерала, которые так и прыснули со смеху, все остальные с изумлением по­смотрели на Вейсмана. А Олимпия глянула на него, как на какое-то чудовище.

—Как? — почти завизжал Стэникэ. — Не выдавать девушку замуж? Это преступление, мадам! Так и знайте. Это двойное преступление — против прогресса нации и против экономики. Как можно допустить, чтобы девушка оставалась бесплодной, чтобы исчезала румынская на­ция, чтобы уменьшалось народонаселение? А с имущест­вом что делать? В конце концов, оно представляет собой заем, данный каждому обществом, который должен быть возмещен...

—Браво! — одобрил Вейсман. — Он должен быть воз­мещен коллективу.

На Вейсмана снова обратились удивленные взоры.

—Позвольте, — оборвал его Стэникэ, — не путайтесь вы со своим социализмом. Богатство должно быть пере­дано в руки детей, с тем чтобы им воспользовалось новое поколение,

—Ты порешь чушь, Стэникэ, — спокойно сказала Олимпия. — Само собой понятно, что наследовать должны дети.

—Ну конечно, — подтвердила пышная доамна Иоргу.

Сам Иоргу в свою очередь склонился к генералу, Фе­ликсу и Джорджете и заверил, сопровождая свои слова благородным жестом:

—Девочке, своей малютке, я оставлю царское наслед­ство!

Это услышал Стэникэ.

—Вы не поняли меня, — воскликнул он, — вы же не даете мне высказаться! Недостаточно оставить девушке наследство, необходимо выдать ее замуж, чтобы богатст­вом воспользовался и другой.

—Выдадим, выдадим, — примирительно проговорил Иоргу.

—Однако весьма важный вопрос — за кого выдать!

—Я бы хотела за офицера или врача, — сказала доамна Иоргу.

—За врача? — подскочил Стэникэ. — Вот перед ва­ми врач! — И он протянул руку к Феликсу. — Лучике сейчас восемь лет, через шесть лет она будет уже зрелой девушкой, а он — свежеиспеченным доктором. Прекрас­ный юноша!

Иоргу и его жена с робкой симпатией смотрели на Феликса, который находил эту сцену весьма тягостной и проклинал про себя болтливость Стэникэ. Олимпия же казалась недовольной, и Феликса поразило ее сходство с Аглае.

—У вашей дочери, — заговорила она с мягкой ус­мешкой, — должны быть более высокие стремления — член магистрата, высший офицер!

Стэникэ расхохотался, но не объяснил почему. Иоргу, чтобы примирить спорящих, заявил:

—Кем он будет — не все ли равно, был бы только порядочным юношей, трудился бы, как я, ведь я поднялся с самых низов! Однако что нам сейчас напрасно толко­вать, ведь девочка еще маленькая. Лучше выпьем за здо­ровье ее и за всех присутствующих.

Кельнеры, стоявшие наготове за спинами гостей, на­полнили бокалы, и все выпили. Генерал сильно захмелел, но продолжал держаться с достоинством. Он во что бы то ни стало хотел, чтобы отношения между Феликсом и Джорджетой были более сердечными.

Послушайте меня, — приставал он к Феликсу, чув­ствовавшему себя очень стесненно, — Джорджета — это жемчужина, восхитительная девушка, с которой вы долж­ны поддерживать знакомство, я прошу вас об этом. В ва­ши руки я передаю мою драгоценную питомицу.

В это время дядя Костаке, довольный тем, что изба­вился от нападок Стэникэ, усердно ел и пил, облизывая толстые губы и уставившись в тарелку. Доамна Иоргу, взглянув на него, сочла своей обязанностью любезно спра­виться: