—Значит, я завожу себе любовника, ты — любовницу, и мы превращаем свой дом в дом свиданий? — рас­тягивая слова, насмешливо сказала Олимпия.

—Ты преувеличиваешь. Я подразумевал совсем не это. Ты вправе любить красоту и роскошь, которых я не в силах тебе дать.

—В таком случае я возьму любовника, который даст мне роскошь, и ты будешь жить на его счет? Да?

—Олимпия, красавица моя, — сказал Стэникэ, зале­зая в постель, — ты растрогала меня до глубины души. Я связан с тобой навеки, наш союз будет примером по­стоянства и верности. Позволь мне трудиться для тебя, создать алтарь, достойный твоей красоты. Ты увидишь, кто такой Стэникэ!

—Погаси лампу, — приказала Олимпия.

Стэникэ со вздохом повиновался. Его мысли шли го­раздо дальше, чем слова. Он думал об Отилии, обвиняя себя в том, что не сумел подойти к ней, размышлял о Джорджете. Женитьба на Джорджете пока не представ­лялась ему выгодной. Это повредило бы его связям. Го­раздо лучше ей выйти за генерала или, хотя бы для про­формы, за кого-либо другого, чтобы потом он, Стэникэ, мог использовать ее в своих целях. Эта мысль крепко укоренилась в его уме. Замужняя, а позднее овдовевшая Джорджета — это жемчужина. Надо же когда-нибудь освободить ее от сомнительного положения артистки. Стэникэ отвернулся от Олимпии, которая уже лежала к нему спиной, укутался поплотнее одеялом- и немедленно уснул.

Когда Феликс через некоторое время пришел к Джорджете, его ждала там неожиданная новость.

—Вот, посмотри, — сказала Джорджета, показывая на свой карандашный портрет, несколько вымученный, прес­ный, но академически правильный, — узнаешь, кто это рисовал?

Феликс стал раздумывать, интуиция изменила ему, и он никак не мог угадать.

—Домнул Тити Туля, твой милый кузен или что-то в этом роде.

—Но как ты с ним познакомилась?

—Ах, ты не знаешь, — ответила Джорджета, — это целая история. Стэникэ ни с того ни с сего привел его ко мне, чтобы он непременно сделал мой портрет. Этот мямля смотрит не отрываясь, все время глотает слюну, доводит прямо до головной боли. Бог знает сколько раз он сюда приходил, пока закончил эту чертовщину. И ни капли не похоже! Разве я такая старая? Он начал подса­живаться ко мне поближе, брать меня за руку, а сам все молчит. Я ужасно смеялась. Хоть зарежь меня, я не стала бы спать в одном доме с этим медведем. Но он, бед­няга, кажется, человек порядочный, правда?

—Да, — подтвердил Феликс.

—И из хорошей семьи?

—Безусловно.

—В конце концов, это меня не интересует! Но я не знаю, как от него избавиться. Неудобно обойтись с ним грубо, мне его жаль, он смотрит на меня такими глазами! Боже мой, я девушка добрая!

—Чего же он хочет? — осведомился Феликс, в кото­ром заговорил эгоист.

—Чего он хочет? Бог его ведает. Я представляю себе, чего он хочет, но это невозможно. Будь спокоен.

Тити и в самом деле опять утратил свою безмятеж­ность. Чуть ли не каждый день он под каким-нибудь предлогом звонил у дверей Джорджеты, садился с глу­пой улыбкой на стул и, ничего не говоря, пытался дотро­нуться до ее руки. Он приносил ей рисунки в рамочках и развешивал их по стенам. Не лишенная вкуса Джорд­жета снимала их, как только Тити уходил, но, услышав о его визите, спешила снова повесить на место. Все это начинало ей надоедать, и она решила попросить Стэникэ положить конец этой игре. В ответ Стэникэ напустился на Джорджету:

—Неблагодарная, ты не понимаешь, что я хочу тебе добра, жертвую собственным счастьем, ведь идеал моей жизни — чтобы ты стала моей женой. Ты знаешь, как любит тебя этот мальчик? Безумно! Можешь мне гово­рить что угодно. Он тряпка? Признаю. Некрасив, неумен? Согласен. Но он — тот человек, который тебе нужен. Генерал на тебе не женится, ему не позволит родня. Они отдадут его под опеку. Ты гораздо больше получишь от него, если все останется так, как сейчас. А насколько ты выиграла бы, выйдя замуж! Доамна Туля. Велико­лепно. Этот мальчик? Он женится на тебе немедленно. Согласие семьи я гарантирую. Устроишь свадьбу по всем правилам, войдешь в общество, а потом, если тебе не по­нравится, бросишь его.

—Разве я могу так поступить? У меня есть совесть, я не так коварна. Раз я выйду замуж, я хочу оставаться с мужем, конечно, если он не заставит меня вести слиш­ком строгий образ жизни.

—Правильно. Тити — золотой парень, но человек он ничтожный, художник, ходит по жизни, как слепой. По­зволь мне руководить тобой. Ты будешь меня благо­словлять.

В душе Джорджета подсмеивалась над Тити, но он казался ей кротким и порядочным. Мысль о замужестве внезапно воодушевила ее. Она несколько раз шутливо на­мекнула генералу, что могла бы выйти за него, но тот взял ее за подбородок и галантно сказал:

—Ты заслуживаешь лучшего, чем такой инвалид, как я.

Пожалуй, Стэникэ прав. Выйдя замуж, она попадет в другой круг. Если они не поладят, всегда можно раз­вестись, Тити на это согласится. Увлекшись этой перспек­тивой, Джорджета стала приветливее с Тити. А тот, вы­учив наизусть урок, полученный в первом браке, торже­ственно объявил, что предлагает ей руку и сердце.

—Что? — спросила развеселившаяся Джорджета. Тити, весь в поту, повторил предложение.

—А что говорят ваши родители?

Теперь Тити, уверенный в благожелательном отноше­нии Аглае, решился ничего не делать тайком.

—Мои родители это одобряют. Только надо, чтобы они с вами познакомились.

Джорджета засмеялась. Рассудок подсказывал ей, что она делает глупость, но странное чувство толкало ее на неверный путь. В один прекрасный день она позволила Стэникэ и Тити отвезти ее к Аглае. Феликс об этом ни­чего не знал. Симион принял Джорджету с распростертыми объятиями и сказал апостольским тоном:

—Будь благословен твой приход на Масличную гору! Удивленная девушка вопросительно посмотрела на Стэникэ, но тот повел ее дальше. Аглае с подчеркнутым вниманием, словно опасаясь обмана, оглядела Джорджету с ног до головы. Зато Аурика впала в экстаз.

—Ах, как вы красивы, домнишоара! — воскликнула она. — Мама, это будет счастьем для Тити.

Аглае допросила Джорджету обо всем, прозрачно на­мекнула, что ее невестка должна быть порядочной де­вушкой, а не развратницей, выпытывала, есть ли у нее приданое. Стэникэ проявил необычайное присутствие духа, он лгал, отвечал за Джорджету, приукрашивал факты, генерал в его устах превратился в «дядю гене­рала», шантан — в театр. Джорджета являлась чудом бла­горазумия, выдающейся актрисой, которая вместе с Тити создаст типичную артистическую семью. Джорджета по­сле такого допроса пожалела о своем визите, хотя и испы­тывала странное удовольствие от того, что к ней относятся серьезно, вводят ее в семью, целуют в щеку. Она как бы играла в неизданной пьесе. Тити с мрачным видом, кото­рый предвещал бычье упрямство, так хорошо известное Аглае, заявил:

—Мама, я хочу жениться на домнишоаре Джорджете.

—Милая, не я выхожу замуж, а он женится, — ска­зала Аглае. — Вы ему нравитесь — его дело. Будьте сча­стливы, это самое главное. Я не спрашиваю, кто вы и от­куда пришли.

В безразличии Аглае таилось жало, которое укололо Джорджету, и именно поэтому она решила во что бы то ни стало переменить свое положение. После этой встречи Стэникэ принялся раздувать пламя с обеих сторон. Джорджета, говорил он в одном месте, имеет приданое, кое-какие деньги (что было правдой) и генерала-покрови­теля. Тити, говорил он в другом, получит дом и неко­торую сумму денег — что опять-таки было правдой. Аглае так свыклась с мыслью об этой женитьбе, что, хотя неиз­вестно какими путями, узнала кое-что о Джорджете, на­чала одобрительно относиться к сватовству Тити. Она гордилась, что в их семью войдет «артистка». Тити разум­ный мальчик, он слушает маму. Стоило кому-нибудь хоть немного усомниться в порядочности Джорджеты, как Аглае язвительно заявила:

—Лучше девушка, которая раньше любила, меняла мужчин, а теперь притихла и сидит дома, чем эти распут­ницы под маской святоши. Мне она нравится. Я виню не ее, а мужчин, которые кружат головы красивым де­вушкам.