Тити хмуро, но решительно ответил:

—Я не разведусь.

Аглае схватилась за голову и запричитала:

—Ай-ай-ай!

—Мама, зачем им разводиться? — словно ее вдруг осенило, изрекла Аурика. — Может быть, они счастливы!

Аглае махнула рукой, точно желая сказать: «все это чепуха».

—Если он меня любит и хочет, чтобы я устроила его жизнь, то сделает так, как скажу я! — И прибавила, словно Тити уже согласился и надо было смягчить слиш­ком тяжелый для него укор: — Не грусти, сыночек, я из­бавлю тебя от авантюристки.

—Предположим, что Тити, повторяю, Тити, потре­бует развода по вышеизложенным мотивам, — продолжал юридическую консультацию Стэникэ. — Дело может при­нять неприятный оборот. У нее братья — офицеры, нель­зя утверждать, что их сестра проститутка. Они могут при­влечь к ответственности за клевету.

—Подумаешь, офицеры, — презрительно сказала Аг­лае. — Просто какие-нибудь жулики. Надели мундиры, чтобы запугать его.

—Они офицеры, мама, — разъяснил несколько оби­женный Тити, — я хорошо их знаю. У них и дядя полков­ник, тот самый, который меня женил.

—Как видите, вопрос сложный, — подвел итоги Стэ­никэ. — Лучше всего сперва попробовать договориться миром. В самом худшем случае — чего хотела девушка? Выйти замуж, может быть, скрыть от людей свой грех...

—Неправда, — запротестовал Тити.

—Став «дамой», она может легко пойти на развод. Надо ей сказать, что родители не соглашаются и отказы­вают Тити в средствах. Поскольку у него нет определен­ных занятий, то как они будут жить?

—Полковник сказал, что найдет мне место,— сознался Тити.

—Найдет, как же, — отозвалась Аглае. — Сказал, что­бы тебе глаза отвести.

В конце концов порешили на том, что надо попытаться вступить в мирные переговоры, и Стэникэ взял эту мис­сию на себя. В один неожиданно теплый для конца фев­раля день Стэникэ, предварительно оглядев указанный ему Дом, вошел во двор. Его несколько озадачило множество входных дверей, так как по обе стороны двора тянулись низенькие жилые флигели с маленькими навесами. Пол­ный, бритый молодой человек в докторском халате, с бу­мажным кивером на голове сидел верхом на лестнице­-стремянке. Насвистывая и напевая, он любовался собст­венным произведением — гирляндой фантастических фрук­тов, изготовленной, очевидно, при помощи самодельного шаблона и прикрепленной к верхней части стены. В ответ на вопросы Стэникэ живописец вежливо отрекомендовался. Это был Сохацкий. Он быстро соскочил вниз, взял Ст-никэ под руку, повел в дом и тотчас же позвал Ану. «Насильница» Тити произвела на Стэникэ прекрасное впе­чатление. Ее пышная фигура, нахальные глаза, веселый, звонкий и немного грубоватый голос — все это ему понра­вилось. Ана нисколько не смутилась и встретила Стэникэ так же шумно и развязно, как обычно встречала мужчин. Словно невзначай, явились и другие братья, которых вы­звал Сохацкий. Все сделали вид, будто понимают визит Стэникэ как начало сближения обеих семей и изъявляли сожаление, что Тити не пригласил родителей, с которыми они жаждут познакомиться. Ана заявила, что лицо Стэ­никэ сразу показалось ей знакомым, но она не может при­помнить, где ей приходилось видеть этого «симпатичного домнула».

—Вы артист? — спросила она.

Нет, нет, — ответил плененный ею Стэникэ. — Я примирился с адвокатурой.

Сохацкий исчез, и через минуту вновь появился с бу­тылкой вина — остатком свадебного пира, — которую по­ставил на стол, для того чтобы Стэникэ видел, какое у них водится вино. Стэникэ сразу пришел в хорошее настрое­ние и решил, что за дело надо приняться деликатно. Он объявил, что виной всему недоразумение, чрезмерная за­стенчивость Тити, что родители были вправе рассердиться на сына за то, что он женился без их ведома. Все при­знали справедливость этого, чем обезоружили Стэникэ.

—Я советовала Тити рассказать дома обо всем, — сказала Ана. — Мне тоже неприлично было скрываться от людей, точно я зачумленная. Я не вешаюсь ему на шею. Вы сами прекрасно знаете, что это было бы бессмысленно. Если он желает, я верну ему свободу.

Братья возражали, они уверяли, что Тити добрый ма­лый и что свидетельство Стэникэ, без сомнения, убедит его родителей в порядочности семьи, в которую вошел их сын. При таких обстоятельствах всякое адвокатское крас­норечие оказывалось излишним, и Стэникэ незаметно пе­решел к темам, вовсе не касавшимся возложенного на него поручения, хотя и связанным с ним по ассоциации. Он восторгался супружеской любовью, рассказывал о своих первых амурных переживаниях, пел хвалы Олимпии и из­ложил биографию вознесшегося в небо ангелочка Аурела. Ана подошла к нему и взяла его под руку.

—Мы ведь теперь родственники, не так ли?

—Вот именно! Мы свояки!

Стэникэ быстро докопался, что оба офицера и их дядя полковник пользуются большим влиянием как раз в его призывном пункте, где у него создались затруднения (прибегая ко всяким малообоснованным отсрочкам, он не отбывал воинскую повинность).

—Не беспокойтесь, мы вам все устроим, — заверили его братья Сохацкие.— Мы займемся этим вопросом. А вы приготовьте документ для оправдания вашей неявки. Найдите врача, который объявил бы вас чахоточным.

—Есть такой, — подумав о Василиаде, тут же отве­тил Стэникэ. — Впрочем, я действительно болен.

От винных возлияний к полному лицу Стэникэ при­лила кровь, и предположение, что он может сойти за чахо­точного, вызвало дружный смех.

Стэникэ доложил Аглае, что семья Сохацких показа­лась ему вполне приличной и он не думает, чтобы Тити принуждали, ибо, в конце концов, любовь проявляется внезапно, ведь и он сам тоже, будучи не в силах жить без любимой женщины, не захотел считаться ни с чем в мире и бежал с нею. Аглае немного успокоилась, тем более, что видела, как настроен Тити.

—Ладно, ладно, — с некоторым пренебрежением ска­зала она, — я сама посмотрю, что она собой представляет. Пусть придет, как полагается невестке, и скажет: «Доб­рый день, я такая-то».

Аглае считала, что свекровь своей властью должна держать невестку в постоянной тягостной зависимости. Невестке полагается целовать свекру и свекрови руку, по­виноваться им, быть «благоразумной», на каждом шагу доказывать, что она умеет беречь здоровье их чада. В свою очередь сын в ответ на неусыпные материнские заботы обязан не выходить из-под опеки родительницы. у сущности Аглае сердилась не на самую женитьбу Тити 1в душе она была даже довольна этим), а на то, что ее лишили возможности выбрать ему жену или хотя бы дать свое согласие.

Ана проявила большой такт. Когда Стэникэ ввел ее в дом, она поцеловала руку Аглае и Симиону, приведя его этим в восхищение, и чмокнула в обе щеки Аурику.

—Я и не знала, что сестра Тити такая молодая и красивая,— сказала она.

Польщенная Аурика, улучив удобную минуту, отвела Ану в сторону и тревожно спросила:

—Дорогая, вы счастливы? Ах, как вы оба должны быть счастливы!

Ана была воплощенное внимание. Подчеркнуто востор­гаясь, она осмотрела дом, хвалила все, чем ее угощали, и почтительно выслушивала наставления Аглае. Она при­кинулась очень встревоженной тем, что не знает как сле­дует вкусов и привычек Тити, и просила «maman» сказать ей обо всем, что та считает необходимым для ухода за ним. Она была весела без всякого цинизма, и ей ловко удалось выразить полное согласие со всеми мнениями Аглае. Тити, по-видимому, был на верху блаженства и при­нялся показывать Ане свои альбомы с рисунками, в том числе копии с гравюр к роману Стендаля, которого он так и не прочел. Ана покорно слушала мужа, проверяя мимоходом пуговицы на его одежде, поправляя ему ворот­ник и время от времени прерывая вопросами в таком духе:

—Извини, Тити, что я тебя перебиваю, но, кажется, прохладно, не наденешь ли ты пиджак? Я не хочу, чтобы ты простудился!

Или:

—Воротничок тебе тесен, я завтра куплю другой. Ты все время вертишь головой, от этого может сделаться тик.

Аглае настойчиво добивалась подробностей о семье невестки, подобно судье, задавая вопросы прямо в лицо: живы ли родители, чем занимаются, где служат братья, где они учились, есть ли в доме все необходимое и так далее. Ана отвечала совсем просто, без тени досады, и все остались в убеждении, что она вполне искренна.