—Дорогой домнул Тити, — взял слово капитан, — мы счастливы, что наша сестра понравилась вам. Насколько нам известно, дело зашло слишком далеко. Что сделано — то сделано. Но вы понимаете, что наша семья пользуется уважением и не может позволить выставить сестру на посмешище. Вам надо пожениться.

Тити остолбенел.

—Но я... — заикался он. — Нужно спросить маму, хочет ли мама.

Лейтенант от души расхохотался.

—Ну, дружок, а почему вы не спрашивали маму, когда преуспевали тут?

Ваша мама не имеет оснований не разрешить вам жениться, — с некоторым пафосом, но примирительно ска­зал полковник, разглаживая усы тыльной стороной ру­ки. — Ведь домнишоара Ана — красивая девушка, с при­даным, из хорошей семьи.

—Сомневаюсь, что ему позволят, — не глядя на Тити доложил, как на военном совете, свое мнение Сохацкий. — Судя по сведениям, которые я собрал, они не разрешат. У них есть дочь, которая бежала из дома и только позд­нее обвенчалась.

—Мама не позволит, — простодушно подтвердил Тити, как будто в этом увидел спасительный выход.

—Ах чтоб вас, — усмехнулся капитан, — что же тогда будет с моей сестрой, если доамна Туля не даст вам раз­решения? Шутник вы, однако! Вы совершеннолетний, сво­бодны, никому не обязаны отдавать отчет. Сколько вам лет?

—Двадцать три, — смущенно ответил Тити.

—Ну вот видите!

—Вот что, ребята, — предложил полковник, — будем считать, что домнул Тити — мой сын. Я беру его под свою защиту. Знаете что? Я вас женю, я все устрою. Дома ничего не говорите до самой свадьбы, которая, разумеется, состоится в семейном кругу, а затем я побеседую с доамной Туля. Ничего, все наладится. Домнишоара Ана имеет кое-какое приданое, домик, в котором вы будете жить. А я потом пристрою вас куда-нибудь на службу.

Сказано — сделано, Аглае верила в рассудительность Тити, и ее не беспокоило, что сын под разными предло­гами отлучается из дому. Тити объявили женихом и всем семейством весело проводили до самых ворот его дома, а Сохацкий даже заглянул со двора в окно. Так как Тити немножко подвыпил, он сказал, будто развлекался с при­ятелями, и проспал сном праведника свою первую брач­ную ночь. Невеста и гости пировали без жениха и отпу­скали такие шутки, о которых Тити не узнал до конца своих дней. Истинную цель этого фарса так и не удалось вполне выяснить. Возможно, что Ана еще раньше совер­шила неосторожный поступок и теперь хотела искупить его в глазах людей, возможно, что она просто-напросто желала выйти замуж, хотя бы ненадолго, чтобы избежать прозвища старой девы (ей было тогда лет двадцать пять). Однако до Стэникэ дошли слухи, которые делали более правдоподобным другое предположение. Старики Сохацкие, поляки по национальности, прежде содержали трак­тир и имели некоторое состояние в наличных деньгах и в недвижимости. Но дома были старые и ценились очень низко. Сыновья-офицеры нуждались в деньгах и требо­вали раздела, старики же откладывали это до устройства судьбы дочери. На семейном совете братья пришли к вы­воду, что если бы Ана вышла за человека без особых претензий, который удовольствовался бы частью дома, то старики сохранили бы за собой другую часть, а им остались бы деньги. Сохацкий взялся осуществить этот замысел. В результате в приданое Ане дали квартиру из двух комнат с подсобными помещениями. Деньги же ста­рики разделили между сыновьями, и те на глазах у всех кутили напропалую.

В течение нескольких недель Тити удавалось обманы­вать бдительность Аглае. Он почти весь день проводил у жены и возвращался домой только ночевать. Но в конце концов Ане это надоело, и она сердито объявила, что не понимает, почему они должны прятаться от людей. Сохац­кий предложил открыть Аглае тайну. Но Тити перепу­гался и пообещал сообщить ей сам. Однако на это у него не хватило духу, и, несмотря на неприятный инцидент, который у него произошел в свое время с Отилией, он отправился к ней и Феликсу и рассказал им все приклю­чение. Отилия не могла удержаться от смеха:

—Хорош же ты, Тити, каких дел натворил!

Но так как она не разговаривала с Аглае, то в этой комедии роль вестника выпала на долю Феликса. Когда он сказал, что Тити женился, Аглае не захотела ему ве­рить и приняла его слова за шутку.

—Это что еще за балаган! Чему только вас в уни­верситете учат!

Для того чтобы ее убедить, пришлось сходить за Тити. Аглае не рассердилась, не накричала на сына, а запла­кала и стала его ласкать. Аурика не отставала от нее.

—Да как же ты мог позволить, сынок, чтобы мошен­ница насмеялась над тобой? Погоди, я пойду в полицию, если понадобится — доберусь и до префекта.

Аглае считала обстоятельства женитьбы сына простым жульничеством, против которого можно применить поли­цейские меры. Тити не понравился такой подход, и хотя он не умел это выразить, было видно, что он чувствует себя оскорбленным подобными суждениями об Ане, ко­роче говоря, обладает самолюбием супруга.

—Она не мошенница, мама, я должен жить там. Если вам угодно, приходите к нам сами...

—Как? Чтобы я туда пошла? Бедный мальчик совсем запутался, мошенница одурманила его. Поди, милый, ло­жись и поспи, пока не придешь в себя. Я поговорю со Стэникэ.

Вскоре, действительно, явился Стэникэ. Когда Аглае начала рассказывать ему о случившемся, он, сразу приняв профессиональный тон, прервал ее:

—Погодите, погодите, прошу вас. Надо действовать по определенной системе. Где Тити?

Привели Тити, и Стэникэ подверг его длительному допросу.

—Будь добр, я хочу знать, сделал ли ты какое-нибудь заявление при свидетелях или же, прежде чем вступить в сожительство, вручил ей письмо, в котором содержа­лось обещание жениться на ней?

Хотя Тити оторопел, услышав термин «вступить в со­жительство», он все же ответил:

—Нет!

Аурика жадно впитывала в себя этот разговор, и в ее выпуклых глазах, окруженных синими орбитами, сияло странное наслаждение.

—Значит, ты ничего не обещал, не вручал никакого документа? Превосходно. Но скажи, пожалуйста, ты пред­ложил ей сожительство сам или она тебя на это вызывала, НУ. скажем, обнимала или, наконец, ввела в заблуждение непристойными жестами?

Тити колебался. Вне всякого сомнения, допрос раздражал его. Ана вовсе не была для него шантажисткой, и, кроме того, он так давно хотел познать женщину, что честность не позволяла ему назвать то, что давало ему счастье, намеренной попыткой ввести его в заблуждение. Впрочем, он не слишком хорошо понимал, куда клонит Стэникэ, ибо сам он просто выполнял желание Аны; сообщил матери о своей женитьбе, только и всего.

—Она меня не вызывала на это, мы оба хотели,— простодушно сказал он.

Стэникэ запустил руку в свою пышную шевелюру, точно адвокат, которого затрудняют противоречия в по­казаниях клиента. Аглае в бешенстве вскочила:

—Стэникэ, зачем ты его слушаешь? Ты что же, не видишь, в каком он, бедняжка, состоянии? Разумеется, она и ее семья завлекли его, а там и прижали к стене.

—Пожалуйста, давайте все выясним, — настаивал Стэникэ. — Когда члены семьи вошли в комнату, они за­стигли вас случайно или у тебя было впечатление, что они давно подстерегали вас? Они тебе угрожали, запугивали тебя?

—Они мне сказали, что я совершеннолетний, — обо­шел уязвимое место Тити, — и могу делать, что хочу, даже если мама не соглашается.

—Вот как, они полагают, что если ты совершеннолет­ний, то я допущу, чтоб над тобой всякая развратница шутки шутила? — с упреком сказала задетая Аглае. — Нет, сынок, ты останешься дома, а я посмотрю, что сле­дует предпринять.

Стэникэ был в достаточной мере адвокатом, чтобы от­давать себе отчет в истинном положении вещей, он и вообще-то вмешался в эту историю только из любви к пышным фразам и мелодраматическим ситуациям.

—Что ж, если бы Тити подал жалобу, что его зама­нили в ловушку — дали понять, будто он имеет дело с женщиной легкого поведения, а потом угрозами принудили согласиться на брак, — то это явилось бы отправным пунктом для возбуждения дела о разводе. Но это должен сделать он сам, только он сам, ибо он совершеннолетний. Ну, молодой человек, ты как, потребуешь развода?