—Ты напрасно опасаешься Паскалопола. Я даже ска­зала бы, что ты неблагодарен. Паскалопол всегда готов замолвить за тебя словечко, и если бы не он, ты, вероятно, и не жил бы здесь. Ты сам это поймешь позднее. Он чуткий человек, он может быть полезен таким круглым сиротам, как мы. Кто у нас есть? Никого, кроме папы. Папа — старик и слушается тетю Аглае. Я очень привя­зана к нему, но ничуть не удивлюсь, если он оставит меня без средств. Я не так слепа, чтобы не отдавать себе от­чета в том, чего можно и чего нельзя ожидать от папы. Ты под опекой, и еще почти год у тебя никого не будет ближе, чем он. Папа способен поддаться обману и запу­тать твои дела, он становится немножко неуравновешен­ным. Ты удивишься, если я тебе скажу, что Паскалопол, даже не зная тебя (он только сказал, что был знаком с твоими родителями), принял в тебе участие и образу­мил папу, который очень уважает его. Он вообще оказы­вает папе много услуг. Папа такой странный. Когда ты написал мне, что приезжаешь, он все настаивал, чтобы ты по-прежнему жил в Яссах, хоть я и не знаю толком, какая у него была цель. Я люблю его, однако должна сказать, что он скуповат. Да ты и сам это видишь... Он все твер­дил, что ты найдешь службу, которая даст тебе возмож­ность жить там, в Яссах, и не требовать у него ни гроша. О нет, не подумай, у папы и в мыслях не было присвоить твои доходы, но он хотел бы, чтобы ты поступал так же, как он, то есть не дотрагивался до денег. Доход он откла­дывал бы, но кому известны папины дела? Я с детства живу в его доме и все же не знаю в точности, каким состоянием он обладает. Не знаю, какая у него собствен­ность, хотя солидные люди уверяли меня, что тот или дру­гой дом принадлежит ему. Тетя Аглае помогает хранить эту тайну, потому что хочет захватить его имущество. Если бы завтра бедный папа умер, Аглае вышвырнула бы меня на улицу.

—Ты со мной, Отилия, и можешь презирать ее, — с убеждением фанатика объявил Феликс.

—Знаю, не сомневаюсь в тебе. Но ты и сам еще нуж­даешься в покровительстве.

Отилия так энергично ратовала за Паскалопола, что Феликс на один день смягчался и позволял убедить себя, будто Паскалопол приезжает именно за тем, чтобы охра­нять любовь его и Отилии. Но когда вечером являлся помещик и девушка радостно встречала его веселым сме­хом и бурной игрой на рояле, а за самый незначительный подарок вознаграждала невинной лаской, Феликс снова мрачнел от ревности и желал помещику немедленной смерти. Однажды после обеда, когда Феликс и Отилия, взявшись за руки, были увлечены бесконечным разгово­ром, послышался колокольчик. Отилия забыла, что ждет Паскалопола. Феликс покраснел от досады:

—Скажи, что тебя нет дома!

Отилия опечалилась. Она старалась уговорить Фе­ликса, что это неделикатно, что, в конце концов, ей жаль Паскалопола, но Феликс, больше из упрямства, не усту­пал. Тогда Отилия с решительным видом серьезно прого­ворила:

—Смотри же, я делаю это ради тебя.

Она не спустилась вниз, и дядя Костаке пришел за ней. Увидев ее с Феликсом, он нисколько не вознегодовал. Он не удивлялся ничему, что делала Отилия, и если бы Феликс при нем поцеловал ее, он все так же потирал бы руки, точно регистрирующий какой-нибудь документ нотариус.

—Папа, скажи ему, что меня нет дома, — объявила Отилия. — Мне очень жаль, но я не хочу больше его при­нимать.

Дядя Костаке в испуге умоляюще посмотрел на Отилию.

—Почему, по-по-почему? Он ждет те-тебя с коляской. Го-го-говорит, что вы едете в театр.

Он с таким видом произнес последние слова, как будто это был решающий аргумент, перед которым Отилия не сможет устоять.

—Нет, папа, я не поеду, я устала и хочу, чтобы пре­кратились все эти разговоры.

Опешивший, потрясенный дядя Костаке предстал пе­ред Паскалополом. Паскалопол, в вечернем костюме и ши­роком пальто с каракулевым воротником, встревоженно ждал, положив на колени трость с серебряным набалдаш­ником в виде головы борзой.

—Что случилось?

—Не-не-не идет... нет дома... не-не-не может боль­ше,— путался дядя Костаке.

Паскалопол побледнел:

—Почему не может больше? Что случилось?

—Она сказала, что идут разговоры! — оправдывался дядя Костаке. Потом намекнул: — Поднимитесь наверх!

Паскалопол горько усмехнулся:

—Трудно человеку моего возраста рассчитывать на победу, если женщина не хочет больше его видеть.

Он прошелся взад и вперед по комнате.

—Но почему домнишоара Отилия рассердилась? — умоляюще спросил он Костаке. — Что произошло?

Дядя Костаке совсем сгорбился, выражая этим свое полное неведение и растерянность. Паскалопол подождал еще немного и наконец, охваченный глубокой скорбью, направился к двери. Костаке протянул к нему руки, как человек, тонущий в открытом океане.

Через несколько дней дядя Костаке, которому при­сутствие Паскалопола было необходимо как воздух, по­пытался выведать настроение Отилии.

—Теперь Паскалопол может приехать? У тебя уже прошла усталость?

Отилия на секунду присела к нему на колени, поцело­вала в лоб и сказала кротко, но без колебаний:

—Нет, папа!

Паскалопол прислал слугу с визитной карточкой, спрашивая, когда ему будет позволено посетить их, но получил отказ под неправдоподобным предлогом. Однако Феликс не только не был удовлетворен своей победой, но даже чувствовал себя виноватым, словно совершил какой-то дурной поступок, сознаться в котором ему не хватало храбрости. Он начал понимать, что привлекало Отилию к Паскалополу. Больше не звучал в определенные часы мягкий, бодрый голос, не было человека, который так лю­бил доставлять удовольствия молодежи и охотно подчи­нялся ее капризам. Поведение Паскалопола стало казаться Феликсу вполне безобидным, он стыдился, что изгнал его, Да еще таким способом, и в душе испытывал глубокое уважение к помещику. Легко было заметить, что Отилия очень грустит. Веселость ее исчезла, она больше не играла

на рояле, не выходила в город, нервничала. Однажды Феликс увидел, как она рылась в ящиках, с яростью вы­двигая их один за другим и в отчаянии восклицая:

—У меня нет приличных перчаток, о господи!

Феликс излечился от первого любовного безумия и теперь мог рассуждать более здраво. Он знал, что Отилия любит роскошь, что она чувствует себя несчастной, если у нее нет какой-нибудь модной безделки, что ей нра­вится кататься в экипаже. Видя Феликса об руку с ней, коллеги по университету хлопали его по плечу:

—Ловкач, как же ты ее заполучил? Это самая изящ­ная девушка в консерватории и самая гордая, к ней не подступишься.

Желая пресечь сплетни, Феликс наполовину сознался:

—Это моя кузина.

Для того чтобы жить соответственно своим вкусам, Отилии необходимы были деньги. Но кто мог дать их ей? Дядя Костаке? Он забывал оставлять деньги даже на ежедневные расходы. А Феликсу, которому он по за­кону обязан был выдавать какие-то суммы, он до сих пор ничего не давал. Теперь Феликс начал догадываться о роли Паскалопола. Конечно, тот щедро поддерживал Отилию, предоставляя и дяде Костаке возможность кое-чем поживиться. При этой мысли Феликса снова охватило бешенство. Зачем Отилии унижаться? Он даст ей все, что нужно. Он принимал героические решения зарабаты­вать деньги и делать Отилии подарки. Вскоре он осознал свою наивность. Он сам не имел ни гроша, и если бы его не содержал дядя Костаке, ему просто нечего было бы есть. Все, что он получал, он получал через Отилию. До тех пор, пока он не достиг совершеннолетия, договориться с дядей Костаке было невозможно. Феликс пытался по­дыскать работу. Само собой разумеется, найти службу он мог, но лишь отказавшись от университета, а такой выход казался ему унизительным. Он согласился бы давать част­ные уроки, но они не могли принести значительного за­работка. Да и Отилия держала его в строгом повинове­нии, спрашивала, куда он идет, постоянно напоминала о том, что его ожидает блестящее будущее и что необходимо заниматься. Одна купленная для него Отилией книга по медицине стоила больше, чем он заработал бы уроками за месяц. Когда Отилия хотела, она располагала деньгами и могла исполнить любую свою фантазию. Феликс приуныл, и это в значительной мере сбило с него муж­скую спесь, а одно обстоятельство развеяло последние остатки ревности. Как-то раз Аурика ехидно спросила его: