– Сидеть! – Приказала Мака и позвала Трофима.

– Есть проблемы? – Спросил телохранитель.

– Подержи гостя. Сейчас я ему покажу один документ, не хочу, чтобы он его схватил своими лапами.

Трофим моментально приподнял Стеколкина и вывернул ему руки назад.

– Больно! – Взвизгнул чиновник.

– Потерпишь. – Ответила Мака и поднесла развернутый листок к его носу. Вячеслав Анатольевич тут же узнал документ. В левом углу стоял герб России, ниже текст, а под текстом их подписи.

– Отпусти, вижу.

Но Трофим держал его руки до тех пор, пока хозяйка не убрала бумагу в сейф и не заперла стальную дверцу.

Знаком удалив телохранителя, она вернулась на постель и нарочито нежно обратилась к Стеколкину:

– Так, что, Славочка, надеяться вам не на что. Придется убирать Постного.

– Сначала мы хотим удостовериться, что Кащеев действительно мертв.

– Какие вас устроят доказательства? Его голова? Ухо?

– Его перстень с черным бриллиантом.

– Перстень тянет не меньше десяти штук зеленых…

– Хорошо, мы его у тебя купим.

– Сто штук зеленых.

– Ты же только что сказала десять.

– Десять перстень. Девяносто за мое хорошее к вам отношение. Не забыл про бумажку с тремя подписями? Она того стоит.

– У нас нет столько денег.

– Я согласна на бережок.

– Какой бережок?

– Двенадцать участков от Щеглов до Глухова, что ты зацепил под дачки для себя и вашей своры.

– Откуда ты знаешь?

– От Кащеева.

– Он погиб в Америке?

Мака снова расхохоталась:

– Он никуда не уезжал.

Чиновник побледнел и почувствовал, как его левая штанина становится влажной и теплой.

Мака брезгливо поморщилась:

– Все-таки обделался?

Губы гостя задрожали:

– Он здесь?

– Не трясись, в доме его нет. – И она снова окликнула телохранителя: – Трофим, выведи мужика, усади в такси и заплати шоферу. Вернешься, примешь душ.

Вячеслав Антонович ехал домой, и в его виске бились вместе с пульсом одно слово «ОБОШЛОСЬ!» Он не помнил, как вышел из машины, как поднялся на второй этаж, как вошел в дверь. Три болонки заливистым лаем встретили хозяина. Мадам Стеколкина, флегматичная крупная дама, безразлично оглядела мужа:

– Опять пьяный?

– Почти трезвый, только описался. Дай мне переодеться и оставь в покое.

– Скотина. – Беззлобно бросила женщина и уплыла за пижамой. Вячеслав Антонович задержался в прихожей, поднял собачек на руки, поцеловал их мокрые холодные носы, тихо сообщил зверюшкам:

– Мои дорогие собачки, ваш хозяин пока жив, а вот жив ли другой дядя, или его усыпили, еще предстоит выяснить. – И засеменил в ванную.

Они лежали на своем супружеском ложе, и обоим не верилось, что все позади. Таня смотрела в потолок и чему-то улыбалась. Внезапно улыбаться перестала и повела носом:

– Курил сегодня?

– Нет, что ты.

– Врешь. От тебя пахнет.

– Тогда зачем спрашиваешь?

– Потому что ты обещал.

– Сама знаешь, что пришлось пережить…

Они снова долго лежали молча.

– Ты счастлив? – Татьяна погладила мужа по волосам и погасила свет.

– Не знаю, Танечка. Почему-то пусто внутри. И особой радости, так сказать, нет. – Ответил Постников, взял руку жены в свои руки и поцеловал: – Спасибо тебе за все.

– Ты сам все сделал.

– Нет. Без тебя, мамы Руфы и Олега я бы не выдержал.

– Друзья у тебя настоящие. А радости нет, потому что устал. Слишком много нервов потратил. Спи.

– Не могу. Еще не отошел.

– Тогда давай поговорим. Что тебя беспокоит?

– Обидно, что работа стоит. Неделя потрачена, так сказать, впустую….

– Не кокетничай, Тихон. Эта неделя показала, что люди одобряют твою деятельность и доверяют тебе. А это дорогого стоит. Я горжусь тобой.

– Танюш, я хочу с тобой посоветоваться.

– О чем, милый?

– Я тебе рассказывал про девушку, которая остановила в Москве танк?

– Да, рассказывал. Твоя героиня – подружка самого страшного человека в нашем городе.

– Это так. Но она же совершила подвиг.

– И что теперь?

– Я думал как-нибудь отметить ее мужество.

– Отметь. Теперь ты законно избранный мэр. Кто может тебе помешать?

– Я не знаю как? Выдать ей денежную премию, так сказать, смешно. Вряд ли она нуждается в деньгах.

– Выдай лучше мне премию. Я куплю тебе пару новых рубашек. Пока ты представительствовал, свои две белые сорочки превратил в ветошь. Мне их уже не отстирать…

– Танюш, я же серьезно.

– Я тоже.

– Давай о нас потом. Посоветуй, как мне ее отметить.

– Попроси Прудкина, пусть выдаст статью о твоей героине. А что еще можно? Хочешь, напиши в Кремль, представь ее к награде или сделай почетным гражданином города.

– Это идея! У нас пока подобной формы поощрения нет, но можно начать с Маки.

– Ее зовут Мака?

– Да.

– Странное имя. Скорее подходит обезьяне.

– Странных имен много. Важно не само имя, а человек, который, так сказать, его носит.

– Не умничай Тиша. Я и так знаю, что ты умный.

– Прости, больше не буду.

– Вот и молодец…

– Да, пусть Мака станет почетной гражданкой Глухова.

– Ты доволен?

– Доволен. Я бы сам не додумался. В торжественных институтах твой муж слабак. – Тихон обнял жену и поцеловал в губы.

Татьяна нежно, но решительно отстранилась:

– Не надо сегодня, Тиша. Ты устал, да и думаешь о другом. – Она хотела сказать «о другой», но вовремя себя поправила: – Ты не обиделся?

Вместо ответа услышала ровное дыхание мужа. Постников умел засыпать мгновенно.

Под шелест волн на горящих углях дозревала баранина. Степан Хорьков внимательно следил, чтобы от капель жира не поднималось пламя, и тут же гасил его водой из пластиковой бутылки. Сергей кривым афганским ножом кромсал томаты в салат. Природа встречу друзей не омрачала. На небе ни облачка. Ветерок едва шелестел в листьях акаций. Мягкое осеннее солнце повернуло на закат, и ярким пламенем отражалось в окне дачного домика. Дачка стояла на скале, внизу плескалась море. Это был тот самый рыбацкий домик с банькой, где Голенев с друзьями-афганцами допрашивал бандита Чирика. Они вспомнили, как поджарили бандиту задницу в бане и как тот раскололся.

Здесь было все также, только листья винограда уже покраснели. Спелые кисти свисали внутрь беседки. Олег оторвал губами одну ягоду. Она имела сладкий, немного хмельной вкус.

– Сережка, почему виноград не собираешь? Он уже перезрел.

– Куда его девать. Пусть висит. С ним как-то красивее… – Улыбнулся Скворцов и принялся стругать лук.

– Я был на суде. Твоему Чирику дали пожизненный. – Продолжил Хорьков прерванный разговор. Выглядел Степан как всегда мрачным, смотрел исподлобья: – Я бы на твоем месте его тогда порешил. Он зарезал Тоню.

– Наверное, я тоже. – Не прекращая орудовать ножом, высказался Сергей.

– Чирик всего шестерка Кащеева, – возразил Олег: – А Гену мы в Москве достали.

– Да, операция прошла на грани фола. Ты просто в рубашке родился. Помнишь? – Улыбнулся Скворцов.

Олег помнил. Он тогда узнал у Маки адрес, где скрывается ее дружок. Голенев не предполагал, что Кащеев в квартире не один. Бывший афганец сам попал в ловушку. Его оглушили, усадили за стол, финками пригвоздили ладони к столешнице. Кащеев начал его допрашивать. Он хотел знать, кто выболтал Олегу московский адрес. Голенев, естественно, Маку выдавать не собирался, и его бы убили. Хорошо, что друзья подстраховались, заняв квартиру над логовом Кащеева. Афганцы через балкон ворвались к бандитам и перестреляли их. Труп Кащеева Олег привез в Глухов и подложил в коттедж Маки.

Такое быстро не забывается. Сейчас Голенев вспомнил каждую деталь:

– Мужики, вы мне тогда точно жизнь спасли…

– Давай не будем крутить старую пленку. Что было, то прошло. Вот дорежу салат и выпьем по стаканчику за то, что впереди. – Предложил Сережа.