- Но меня все еще смущает застежка, если я выполню ее в золоте и бриллиантах, то стоимость резко подскачет. Если же я ее спрячу…

- Не надо прятать. Попробуй выполнить в малахите с красным золотом по бокам, - вмешалась Джульетта.

- Коралл апельсинового цвета, зеленый малахит и красное золото. Отличная идея, - одобрила сестра. – Только вот что вырезать на малахите?

- Наш герб – корону, - снова вмешалась Джульетта.

- Сестричка, ну ты даешь! – восхитился Джанни.

- Завтра мы все сравним с Рино, - продолжила думать вслух Кристина.

Мастер-гравировщик Рино более тридцати лет работал на Сольяно. Урсула молча слушала разговор своих детей и благодарила небеса за их единство и энтузиазм.Она все еще волновалась за Джанни, опасаясь, что интерес к делам семьи испарится при первых же трудностях, ведь недаром же он протестовал столько лет. Ее беспокоила эта встреча с доном Винченцо, а в особенности- слова Маргариты: «И не слишком злись на Скапече, он не такой уж и дьявол, каким его все считают, и тесно связан с историей нашей семьи». Что бы могло значить это признание?

- Я пойду спать. Если вдруг у вас появятся новости, знаете, где меня найти.

На следующее утро Урсула встретила в столовой только Джульетту.

- А твои братья и сестры все еще спят?

- Не знаю. Я только встала.

Четта принесла дымящийся мокко, пакет молока, свежие булочки и апельсиновое варенье.

- А где все? – спросила горничную Урсула.

- Донна Маргарита еще отдыхает, Розария пошла к доктору, а Титина составила ей компанию.

- Я говорю о Джанни и Кристине.

- Не знаю, они устроили настоящее землетрясение в кухне.

- Значит, в лаборатории, - сделала вывод Урсула.

Четта ушла, ворча.

Потягивая кофе, Урсула спросила у Джульетты:

- Что вы делали вчера вечером?

- Мы гуляли, встретили дона Винченцо, который пригласил нас на мороженое.

- Да?

- Он поздравил нас с приобретением склада дона Чиро, и интересовался нашими делами. Он был очень внимателен, даже пригласил к себе домой на вечеринку, говоря, что мы, молодежь, должны чаще бывать у него дома. Джанни сказал, что подумает, но мы не пойдем… помнишь, что говорил папа о доне Винченцо?

- Что Скапече хитрее самого черта, - ответила Урсула.

- Что в нем такого, в доне Винченцо? Я вижу, что остальные с ним прекрасно общаются.

Урсула была согласна с дочерью. Иногда люди, которых мы боимся, оказываются лучше, чем есть на самом деле. Чуть позже она спустилась в офисы и нашла Джанни в кабинете Саверио. Ее младший сын обложился альбомами со старыми фотографиями.

- Что ты делаешь?

- Изучаю историю семьи и фирмы Сольяно, мама. Посмотри, сколько фотографий! А вот эта совсем смешная…

Вечером, после ужина, Маргарита сказала невестке:

- Уже июль. Слава богу, нас миновала ужасная жара в этом году. Я хочу поехать в Швейцарию, познакомиться с внуком.

Урсула решила полететь самолетом. На рейсе Неаполь-Женева она поняла, что этот вид транспорта, которого она всегда так боялась, совсем не так страшен. Во время полета она показала фотографию, которую дал ей Джанни – на фото был изображен ее муж вместе с «мерзавцем» Скапече. Маргарита вздохнула, улыбнулась ей и сказала:

- Пришло время рассказать тебе мою историю.

Маргарита

IL Mattino («Утро»), достопочтенное ежедневное неаполитанское издание, основанное Эдуардо Скарфольо и Матильдой Серрао, утром этого дня 1926 года пестрело заголовками:

«Известный доцент университета задушен руками сумасшедшего уборщика». Вступление ниже объясняло: «Он бесплатно раздавал студентам книги, за который служитель университета требовал плату».

Сорокалетнего профессора Джованни Ланцетту четырежды пырнули ножом в спину, на глазах множества свидетелей. На процессе адвокат уборщика напирал на умственную неполноценность подопечного, пытаясь избежать смертной казни. Судьи же ограничились выяснением причины преступления, но смертный приговор так и не вынесли. Доцент оставил молодую жену, Антонию, и трех дочерей. Самой младшей, Маргарите, недавно исполнилось два года. Лишившись доходов мужа, вдова оказалась стеснена в средствах, и в определенный момент ей пришлось продать апартаменты на виа Позилипо и перебраться в скромную квартирку на виа Витторио Эммануэле. Однажды Маргарита услышала разговор Антонии и Клотильды Сольяно, которая приехала навестить их из Торре дель Греко, где и жила:

- Они больше не досаждали тебе, ну, те самые?

- Подружка моя, я же женщина, и у меня в семье остались одни женщины. Чем они могут навредить нам? Для них женщины – пустое место. Разве ты не знаешь? Юные красавицы служат им игрушками, а остальные должны лишь рожать детей и подымать руку, выкрикивая «Вива Дуче!»

- Но все же поняли, что процесс над убийцей твоего мужа – лишь пошлый фарс.

- А кто-нибудь из этих «всех» хоть подал голос? Никто из них не осмелился даже прошептать, что профессор Ланцетта был убит, потому что осмелился противиться режиму, и им понадобился несчастный слабоумный уборщик, чтобы лишить глупца жизни…

- А улики? Они же все исчезли. Кто пойдет против партии? Партия играет на страхе и самых низких людских инстиктах. А культура? А пресса? Газеты полны банальностей, ляпсусов и незначительных новостей. Несчастная страна гробит культуру и развивает мускулатуру! Возвращаются спортивные соревнования, но где же гимнастика для ума? А мы, женщины, по-прежнему для них ничего не значим, - поддержала подругу Клотильда.

- Как за вдовой и матерью троих детей, за мной закрепили кафедру письменности. Меня продержали на коротком поводке год, а потом, буквально позавчера, заявили: «Синьора, Вам следует успокоиться. Многим преподавателям рабочие места нужны больше, чем Вам, ведь Вы же землевладелица!» Я знаю, что управляющий нещадно меня обманывает, но он есть власть, он тесно связан с иерархами.

Маргарита, пока две ее сестры играли в куклы, вслушивалась в шепот женщин, не понимая, о чем они говорят, и все же улавливала всю горечь интонации, жалела мать, взвалившую на себя всю домашнюю работу, потому что последняя горничная уволилась – ведь Антония не могла ей платить. Принимая гостей, мама прихорашивалась, надевала белую шелковую блузку, оборачивала вокруг шеи камею с маленькими бриллиантиками, девочке очень нравился бантик-застежка, на который закрывалось колье. Другие же драгоценности постоянно то сдавались, то возвращались из ломбарда.

В прошлый раз, когда мать забрала украшения у ростовщика, она разложила на шелковом покрывале золотые кольца, браслеты и сережки с драгоценными камнями, коралловую парюру, вечернюю сумочку с серебряной застежкой, золотую табакерку… Маргарита с восхищением смотрела на все эти чудные вещицы, которые ее мама никогда не надевала. Женщина кинула грустный взгляд на своих дочерей и промолвила:

- Я так надеялась разделить их между вами, когда вы подрастете и выйдете замуж. Боюсь, мне придется их в итоге продать, как я продала и дом в Позилипо.

}Когда Антония получала из Лукании тонкую пачку купюр от управляющего, она сразу же покупала девочкам картонную коробочку «развлекушечек», фундук, арахис, и тыквенные семечки, которые девочки просто обожали, покупала себе пятьдесят грамм кофе, которые она обжаривала на печке и разрешала старшей Розине покрутить ручку кофемолки – оттуда выходила «бурая пыль», превращающаяся в чудесный напиток, панацею от болезней физических и душевных.

Иногда мама наводила блеск и лоск на себя и своих девочек, и они отправлялись с визитом к княгине Эуджении Бельмонте, крестной матери Антонии. Они выстаивали очередь и попадали в салон в стиле рококо, с китайскими шелковыми обоями и большими вазами династии Минь. В одну из таких ваз влезла Маргарита, когда ей было два года, хозяйке дома, несмотря на слезы и сожаление, пришлось разбить ценный сосуд, чтобы вытащить девочку. Эту «ошибку» и мамин недосмотр женщинам Ланцетта не прощали месяцами.