Благодаря лекторской деятельности я побывал во всех республиках Советского Союза и во многих областях Российской Федерации, включая такие экзотические места, как Камчатка, Сахалин и Курильские острова. Кроме как с лекциями, попасть в такие края для меня было бы невозможно, и некоторые эпизоды остались в памяти как уникальные. Вот мы едем по лесной дороге на «газике» в глубинном Малковском районе Камчатки и видим, как недалеко от нас спокойно переходит дорогу медведица с двумя медвежатами; едем дальше, и сидящий рядом со мной секретарь райкома партии, уже крепко «поддавший» за обедом, видит в кустах зайца, велит водителю тормозить и бросается за зайцем в кусты (конечно, не поймал, но весь исцарапался). Вот я сижу на берегу Днестра недалеко от Каменец-Подольска в великолепной дубовой роще, где местное начальство устроило в мою честь пикник на открытом воздухе, и партийные боссы вместе с девушками-официантками заводят чудесные украинские песни (в России так не поют, и вообще настоящее хоровое пение я в своей жизни слышал только на Украине, в Грузии и в Германии). Вот я брожу по самой настоящей тайге недалеко от Братска. Вот я принимаю ванну в целебном источнике на Кунашире, одном из островов Курильской гряды; меня привезли туда пограничники на «джипе», дорог на острове почти нет, одно шоссе от аэродрома до главного города, по которому ездил чуть ли не единственный в то время на Кунашире легковой автомобиль, возивший председателя местной администрации. Вот я сижу рано утром в маленькой тбилисской «забегаловке», куда пришел, чтобы поесть хаш (особое кавказское горячее блюдо из свиных потрохов, лучшее средство от похмелья), официант долго не приходит, и мои соседи по столику зовут его, я заказываю и получаю хаш, а они уже поели и уходят — и расплачиваются также и за меня, а когда я протестую, говорят мне: «У нас такой обычай, ты гость». Так я знакомлюсь со знаменитым кавказским гостеприимством.

Вот я читаю лекцию в бывшем бассейне у дворца бухарского эмира, взгромоздившись на вышку для прыжков в воду, а в бассейне сидят отдыхающие — теперь там дом отдыха; сопровождающий меня работник обкома партии спрашивает: «Ну видишь, как эмир жил? Там, где ты сейчас на вышке лекцию читал, эмир сидел, а в бассейне жены плавали; какой жена ему понравился, в ладоши хлопал, ему вели. Воробьев ел». — «Зачем воробьев?» — «О, ты ничего еще не знаешь. Десять жареных воробьев в день съешь — хочешь не хочешь, к девчатам побежишь. Самый сильный мясо воробейский». Вот я ужинаю дома у второго секретаря бухарского обкома, а его жена (не простая женщина, а член обкома) только приносит еду и выпивку, за стол с нами не садится. Секретарь ставит пластинку, играет музыка, я приглашаю его жену танцевать, она смущается, но идет, потом выходит, мы пьем опять, через какое-то время я ему говорю: «Еще потанцевать захотелось, позови жену», а он отвечает: «Слушай, дорогой, хочешь танцевать — танцуй со мной». И немало таких воспоминаний осталось у меня с тех времен…

Говоря о Бухаре, вспоминаю еще такую забавную историю: я читал лекции в отдаленном кишлаке. Вечером в мою честь устраивают ужин под открытым небом. Водка, коньяк, шашлык, плов. Со мной сидят только местные старики — почитаемые люди, молодежь не заслужила того, чтобы принимать московского гостя, тем более что я приехал в Узбекистан в составе пропгруппы ЦК. Говорим мало — по-русски они говорят плохо, стесняются, а по-узбекски перед гостем неудобно. Надоело только есть да пить, и я вдруг начинаю нараспев читать первый стих Корана: «Бисмилляхи-рахмани рахим, аль хамду лилляхи…» и так далее. Старики в изумлении переглядываются, что-то говорят. Представитель обкома мне на ухо: «Знаешь, что они говорят? Это — святой человек, из ЦК партии приехал, Коран знает!» Уже не знают, чем меня еще ублажить, посылают мальчика к ручью, чтобы воду принести, освежить меня (Средняя Азия, июль, жара дикая). Окатывают меня ведром воды. После всего выпитого я забываю, что в кармане трусов у меня партбилет (хожу при этой жаре, естественно, без пиджака, а билет должен быть при себе в такой командировке — ведь я от ЦК приехал, в местные обкомы партии являюсь). Утром вытаскиваю билет — он весь намок, кроме первой страницы с фотографией, все отметки о партвзносах расплылись, а через два дня в Москву и как на грех — делать очередное задание в ЦК, там при входе в третьем подъезде партбилет проверяют. Подготовился: когда офицер в подъезде спрашивает насчет намокшего партбилета, смотрю на него «значительным» взглядом и говорю: «Да, пришлось выкупаться». Он смотрит на меня с уважением и все последующие дни пропускает без звука.

Вообще воспоминания о поездках в среднеазиатские и закавказские республики — самые колоритные. В Душанбе участвую в конференции по проблемам некапиталистического развития. После конференции — грандиозный ужин на даче первого секретаря ЦК партии Таджикистана Расулова, присутствуют представители всех среднеазиатских республик, произносятся тосты. Я приготовился услышать цветистые восточные речи, а вместо этого — одно за другим: «Разрешите, товарищи, поднять этот тост за президиума (именно в таком падеже) Верховного Совета Узбекской ССР, за Центральный комитет и правительство республики…» — и так далее, абсолютно одно и то же, меняются только названия республик. Мне надоело, и я обращаюсь к главному человеку, первому секретарю ЦК: «Товарищ Расулов, а вы знаете, что значит по-арабски ваше имя? Расул — посланник Аллаха!» Вождь таджикского народа смотрит на меня с подозрением, ничего не отвечает — вдруг какой-то подвох? А на следующий день сидим в ресторане «Вахш», внезапно с одного из столиков раздается вопль: «Ленин — Сталин!» Все замирают, никто ничего не понимает, и опять: «Ленин — Сталин!» Пахнет скандалом, я подхожу к столику, откуда раздаются странные крики, вижу старика, который при моем приближении убегает, успев напоследок выкрикнуть: «Ленин — Сталин, всю жизнь Ленин — Сталин, наконца Хрущев!» Что он хотел этим сказать?

В Ереване я оказался в дни празднования 2750-летия армянской столицы. Нет смысла даже и пытаться описать то, что творилось в городе. Но все, что было выпито, съедено, наговорено в тостах, — забылось, а в памяти осталось: «Ереван — старший брат Рима». (Незадолго до этого праздновалось 2700-летие Рима, а Ереван оказался на 50 лет старше, и по радио то и дело слышалось: «старший брат Рима».) Была даже такая острота: что такое Ереван? — Рим плюс пятьдесят лет Советской власти.

Лекторская работа была не для людей со слабым здоровьем; я имею в виду не только способность читать по три лекции в день. После турне по Азербайджану я, наверное, целый месяц не мог даже думать о коньяке и шашлыке. Иногда эта работа помогала весьма неожиданным образом; однажды я прилетел на неделю в Гагру, там мой друг уже снял для меня комнату. Больше недели я пробыть там никак не мог, поскольку торопился на защиту докторской диссертации другого моего друга, Николая Шмелева, в будущем известного экономиста и писателя; я выступал у него оппонентом. Оказалось, что авиабилеты в Москву продаются в Гагре не позже чем за десять дней до вылета, и в кассе мне сказали, что ничего сделать не могут. Не могут? В Грузии? Я набрался нахальства и пошел к секретарю горкома партии. Отрекомендовался и, глядя на него невинными глазами, сказал: «Вы знаете, у меня есть привычка: куда бы я ни приезжал отдыхать, я иду в горком и предлагаю свои услуги — сделать доклад о международном положении для партийного актива». Секретарь смотрит на меня с недоумением, благодарит, вызывает зав. отделом агитации и пропаганды, поручает ей тут же договориться со мной о лекции, та записывает мои координаты, уходит. Секретарь спрашивает: «Может быть, вам надо помочь устроиться с жильем?» — «Нет, спасибо, я уже снял комнату». Встаю, прощаюсь, он смотрит на меня как на сумасшедшего. У дверей оборачиваюсь: «Да, кстати, я вспомнил, здесь трудности с обратным билетом». Вижу в его глазах облегчение: все-таки оказалось, что перед ним нормальный человек. Берет телефонную трубку: «Арчил? Слушай, тут профессору из Москвы билет в Москву сделаешь, он к тебе придет». Все в порядке.