Примечательно, что подобное разделение чувственных качеств на объективные и субъективные также восходит к Демокриту. Как известно, античный материалист полагал, что теплое, холодное, сладкое, горькое и т. п. существуют «лишь в общем мнении», в действительности же существуют только атомы, различающиеся по форме, величине, по порядку и по положению в пространстве. Аналогичных взглядов -придерживались и другие представители атомистического материализма в античной философии (Эпикур, Лукреций).

Возрожденное в новое время учение Демокрита о качествах тел привело в конечном итоге к теории первичных и вторичных качеств, которую обычно связывают с английским материалистом и сенсуалистом Д. Локком. Но и предшественник Локка Гобсс по существу разделял эту теорию. Правда, в отличие от Локка Гоббс признавал объективную реальность только таких акциденций, как протяженность и движение[10], но зато с большой настойчивостью он выступал против схоластической концепции «истечений», называя предположение о чувственно воспринимаемых и умопостигаемых образах, которые будто бы распространяются по всем направлениям от объекта, «полнейшей бессмыслицей» (3, I, 444).

Взгляды Гоббса на природу чувственно воспринимаемых качеств вполне определенны: свет и цвет, теплота и звук и другие им подобные качества «суть не предметы, а только впечатления, или образы, ощущающих существ» (3, I, 188). Как субъективные впечатления ощущающего, эти качества не принадлежат самим предметам, не могут, строго говоря, даже рассматриваться как акциденции предметов. Все они представляют собой лишь действия, произведенные в ощущаемом субъекте предметами, действующими на его органы чувств (см. там же, 198—199).

Как видно, Гоббс приближался к идее о том, что ощущение есть субъективный образ объективного мира, но подойти к ней вплотную ему мешал механицизм, который настаивал на объективной реальности одних только механико-математических качеств и объявлял субъективными все остальные.

Отмечая эту существенную ограниченность механистического материализма в понимании природы чувственных качеств, следует, однако, подчеркнуть, во-первых, что, в этом пункте сталкивались воззрения представителей механицизма и сторонников схоластической концепции «интенсиональных образов» и, во-вторых, что исходная материалистическая посылка механицистов об объективном источнике ощущений всегда ставилась ими во главу угла. И Гоббс не был при этом исключением. Напротив, английский философ недвусмысленно заявлял: «Единственной реальной вещью, существующей вне нас в мире, является то движение, в силу которого... ощущения возникают» (3, I, 448).

Гоббс приходит к своему известному требованию, что прежде всего должны быть исследованы «пути движения, как такового» (что составляет предмет геометрии), затем «пути видимых движений» (что составляет предмет механики) и, наконец, «пути движений внутренних и невидимых» (что составляет предмет физики). «Вот почему бесполезно изучать философию природы, — подчеркивает Гоббс, — не начав с изучения геометрии, и те, кто пишет или спорит о философии природы без знания геометрии, только даром отнимают время у своих читателей или слушателей» (3, I, 110). В этом высказывании вновь с предельной ясностью выражена одна из самых существенных особенностей материализма Гоббса, на которую обратил внимание К. Маркс в «Святом семействе», а именно превращение Гоббсом геометрии в «главную науку», в методологическую основу всякого научно-философского знания (см. 1, II, 143).

В заключение отметим, что Гоббс, как и другие передовые мыслители XVII в., разделял учение Коперника о строении солнечной системы, выражал свое согласие с открытыми Кеплером законами движения планет и установленными им расстояниями между планетами и Солнцем. Но развернутой космологической системы Гоббс в отличие, например, от Декарта не создал. Он ограничился признанием великих астрономических открытий Коперника, Кеплера и Галилея, что само по себе было в ту эпоху достаточно смелым шагом и свидетельствовало о разрыве мыслителя с традиционной системой Аристотеля—Птолемея.

Отмечая, что Гоббс не создал собственной космологической системы, следует оказать о том, что, по Гоббсу, такая система вообще невозможна. Относительно Вселенной, подчеркивал философ, «можно задать очень немного вопросов, разрешить же нельзя ни одного» (3, I, 203). К числу таких «неразрешимых» вопросов Гоббс относил, например, вопросы о бесконечности и вечности мира, ссылаясь на то, что «у нас нет ни образа бесконечной величины, ни образа бесконечного времени» (там же, 204), что познание бесконечного вообще недоступно человеку, как конечному существу, обладающему к тому же ограниченными познавательными возможностями. При этом, подчеркивая неспособность человеческого разума судить о том, что «бесконечно и вечно», философ призывал довольствоваться в этой области тем учением о величине и возникновении мира, которое содержится в Священном писании (см. там же, 206).

Выше уже отмечалось, что мысли Гоббса о перводвигателе, находящемся в вечном движении, в сочетании с отрицанием английским материалистом понятия бестелесной субстанции имели атеистическое содержание, поскольку как бы «материализовывали» самое идею бога. Здесь же, напротив, Гоббс делает шаг в сторону признания не только теории двойственной истины, но и библейской картины мира. Это свидетельствует лишний раз о колебаниях Гоббса в вопросах религии, о непоследовательности его атеизма.

Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что Гоббс выступал в данном случае опять-таки против схоластики, а именно против схоластической космологии, которая представляла собой томистскую интерпретацию аристотелевского учения о мире. Безоговорочно признав систему Коперника, Гоббс, казалось, должен был по логике вещей выступить не только против библейского геоцентризма, но и против всяких попыток использовать Священное писание для решения космологических проблем. Однако Гоббс поступил иначе, передав вопросы о вечности и бесконечности мира в руки богословов. Конечно, это была уступка религиозному мировоззрению, но Гоббс не столько оправдывал этим теологию, сколько хотел показать, с одной стороны, бесплодность и несостоятельность схоластических конструкций мироздания, а с другой, — невозможность для своего времени создать какую-либо научную модель Вселенной.

Две концепции познания явственно прослеживаются в философии нового времени — сенсуалистическая и рационалистическая. Правомерность их выделения и даже противопоставления не подлежит сомнению. Но было бы упрощением не видеть их взаимной связи, игнорировать сочетание и переплетение обеих концепций в философском сознании эпохи. Столь же неоправданно связывать первую концепцию исключительно с материализмом, а вторую — с идеализмом, не учитывая сложный и опосредствованный характер их отношения к двум главным философским направлениям. К тому же необходимо иметь в виду, что сенсуализм и рационализм не только и не столько противостояли друг другу, сколько выступали в качестве антиподов схоластической философии и спекулятивной методологии, как бы дополняя друг друга в той критике, которую обрушивали на схоластику передовые умы рассматриваемой эпохи.

И все же нельзя, повторяем, абстрагироваться от того непреложного факта, что сенсуалистическая, или эмпирическая, концепция познания равным образом как и рационалистическая имели в новой философии таких классических представителей, как Бэкон, с одной стороны, и Декарт, Спиноза — с другой.

Какое же место занимает в этом ряду Гоббс? Что следует сказать о характере его гносеологии?

Ответ на эти вопросы отчасти дан уже нами в главе, посвященной методу Гоббса. В ней отмечалось, что английский мыслитель попытался синтезировать эмпирический (аналитический) и дедуктивно-рационалистический (синтетический) методы, но не смог осуществить до конца эту попытку в силу метафизической ограниченности своей методологии. Теперь нам предстоит выяснить, как осуществлялась Гоббсом аналогичная попытка в теории познания, где он также стремился к синтезу сенсуализма и рационализма.