Наконец, запыхавшись, папа пробился в первый ряд. Я задрал голову на человека в очень помятой шляпе. Он держал на руках собаку.

Шерсть у неё была как у козлёнка – длинная, серо-белая, волнистая, а нерасчёсанная чёлка закрывала глаза, и казалось, что собака спит. Но она не спала, потому что чёлка над глазами всё время вздрагивала. И шевелились тёмные курчавые уши.

Я цокнул языком.

Собака потянула носом, направленным прямо на меня, вскинула чёлку. И в это мгновенье я успел взглянуть в блеснувшие на солнце, полные слёз собачьи глаза.

Не успев ни о чём подумать, я потянул папу за пиджак. Он нагнулся. Я сказал:

– Давай унесём его отсюда! Давай купим!

– Ты думаешь, это будет то самое необычное?

– Конечно! Ушли без собаки, а приходим с собакой. Мы уже переглянулись. Давай быстрей, а то кто-нибудь другой захочет купить!

Папа сложил на груди руки и наморщил лоб. Он задумался.

У хозяина собаки то и дело спрашивали, сколько она стоит. Он коротко отвечал:

– Двадцать.

При этом глаза его как-то неприятно бегали по сторонам, и я подумал, что лучше бы не у собаки глаза были прикрыты чёлкой, а у него.

Услышав цену, многие, даже не торгуясь, выбирались из толпы. Я, не переставая, дёргал папу за пиджак. Наконец он спросил:

– Какой породы щенок?

– Помесь пуми – венгерской овчарки – с деревенской лайкой, – ответил хозяин.

– Разве деревенские лайки бывают?

– Раз бывают городские, значит, есть и деревенские, – сказал хозяин.

– Логично, – заметил папа. – А родословная и вообще документы на него у вас есть?

– Нет. Я вывез пса из Закарпатья. Если думаете, что он краденый, могу предъявить свой паспорт.

Хозяин полез в карман за документами.

– Я вам верю, – сказал папа. – Но родословная у него есть?

– По линии овчарки – прапрапрадед был чемпионом Австро-Венгрии. Фон Тюбинген-Млецки. А прапрапрабабушка – фон Заксенгузнер. По линии лайки никого из знаменитостей нет.

В толпе засмеялись. Я не понял, шутит хозяин или говорит серьёзно.

Какая-то старушка недовольно заметила:

– Расхваливает! Деньги большие запросил, а домой принесёшь и пожалеешь. То одно, то другое. А рынок – не магазин. Обратно не воротишь.

После этих слов какое-то помятое лицо хозяина задёргалось, и он ехидно сказал старушке:

– К собаке прилагаются запчасти: лапы передняя и задняя, четыре клыка, хвост и дюжина блох.

Кроме меня и папы, все засмеялись, а старушка обиженно вышла из толпы.

– У меня есть вопросы, – сказал папа. – Возраст, имя, характер. Пожалуйста, без шуток.

– Полгода ему примерно. Ни на одно из имён не откликается. Да, да! Характер весёлый. Озорной. У меня не было времени его воспитывать.

– Понимаю, – сказал папа, посмотрев на опухший нос хозяина.

– Что ещё вас интересует? Причина продажи?

– Догадываюсь, – сказал папа, взъерошил и без того растрёпанного щенка, потрепал ему уши и пощупал нос.

«Покупай же! Покупай же!» – молил я про себя папу.

Он попросил поставить щенка на ноги. Хозяин спустил его на землю. Пёс постоял немного и улёгся, уткнувшись носом в вытянутые передние лапы.

Я сел перед ним на корточки и осторожно погладил. Щенок тихо-тихо дрожал. Может быть, он плакал? И не знаю почему, я вдруг почувствовал, что мы не расстанемся.

– Ну что? Купим? – спросил папа, тоже присев на корточки перед щенком. (Я кивнул.) – Деньги есть. Но мы не подумали о маме. Помнишь, что она сказала, когда мне хотели подарить бульдога?

Я вспомнил. Мама тогда сказала папе:

«Или я, или бульдог. Выбирай!»

«Конечно, ты!» – сказал папа, но мама обиделась за то, что он задумался перед тем, как ответить…

– То-то и оно-то, – вздохнул папа, а хозяин между тем снова взял щенка на руки и презрительно смотрел на нас сверху вниз. Кажется, он собрался уходить.

– Уговорим! Вот посмотришь – уговорим! – затеребил я папу.

Он наконец решился, и всё стало происходить, как во сне.

Папа, не торгуясь, протянул две десятки хозяину, я подставил руки, и мне с минуту не верилось, что на моих руках лежит дрожащий мохнатый щенок.

Хозяин быстро спрятал деньги и, наклонившись к папе, сказал:

– Щенок не краденый. Запомните мою фамилию. – Он раскрыл какое-то удостоверение.

Папа заглянул в него и спросил:

– Аппетит хороший?

– Не избалован. Ест всё. Почаще водите гулять. Пёс породистый. Зарегистрировать его я не успел. Пока!

Папа слушал с растерянным видом, но отступать уже было некогда.

Затем бывший хозяин таинственно исчез, а мы заметили, что на щенке нет ни ошейника, ни поводка.

Папе пришлось вынуть из брюк ремень и с помощью двух скрепок соорудить ошейник с поводком.

Я убедился, что ремень затянут не туго, крепко зажал его конец в руке и опустил щенка на землю.

– Ну, пошли, Рекс! – убито сказал папа.

Я догадался, что он, не переставая, думает, как мы придём домой и что скажет мама.

Щенок не откликнулся на имя Рекс. Тогда я легонько дёрнул папин ремешок, и щенок поплёлся за мной, понуро опустив голову, а папа шёл немного впереди нас, то и дело подтягивая спадавшие брюки. Изредка он оборачивался и выкрикивал то ласково, то строго:

– Трезор!.. Грант!.. Тузик!.. Бэмс!.. Полкан!.. Чандр!.. Тёшка!.. Чоп!.. Ринг!.. Кутя!..

Но наш щенок не обращал никакого внимания на все эти выдуманные папой имена.

Вдруг, разозлившись на это, папа засунул два пальца в рот, оглушительно свистнул, и наш щенок даже присел от испуга, а мне показалось, что от этого страшного свиста в моих ушах заплясали тысячи горошинок и что весь рынок притих на мгновение.

Папа виновато улыбнулся и обратился к толпе:

– Товарищи! Понимаете, я подумал, что нам продали глухонемого щенка. Но он слышит. Слышит! Порадуйтесь этому вместе с нами!

Голубятники стали стыдить папу за то, что он свистит в общественном месте и пугает голубей. Кто-то даже хотел позвать милиционера.

Тогда я потащил папу за пиджак, и он пошёл за мной, извиняясь направо и налево.

Я обиделся, потому что не раз спрашивал, как научиться свистеть двумя пальцами, но папа отвечал, что сам не умеет с детства и других не собирается учить.

Он догадался, о чём я думаю, и весело предложил купить на оставшиеся деньги двух волнистых попугайчиков.

– Скажем маме, что щенки продавались с сопутствующими товарами. Семь бед – один ответ!

У меня сразу пропала вся обида.

– Не надо попугаев. Лучше на такси доедем. В метро нас с собакой не пустят, – сказал я.

Мне было радостно, что мы с папой не потеряли друг друга в такой огромной толпе, и купили щенка, и идём домой, где наша мама, наверно, уже готовит вкусный обед и не знает, что теперь нас будет четверо: папа, мама, щенок и я.

Наш щенок, наверно, принял чью-то длинную ногу в сапоге за столб и поднял уж было лапу, но я вовремя дёрнул за ремешок и побыстрей увёл щенка с территории рынка.

Мы заняли очередь на такси. За нами встала тётенька, которая не хотела покупать рыбок, но купила петуха. Папа раскланялся с ней и воскликнул:

– Потрясающая покупка!

В одной руке тётенька держала сумку с петухом, а в другой – картину старичка с бледной курицей, щукой, яблоками, пивом, раками и безглазым гипсовым человеком.

Чтобы позолоченная рама не пачкалась, тётенька поставила её на туфлю с огромной пряжкой.

– За сколько вам достался этот шедевр? – тихо спросил папа.

– Четыре рубля, – так же тихо ответила тётенька и прижала картину к ноге, подозрительно посмотрев на любопытных зевак.

Папа ещё больше напугал тётеньку:

– Такое бывает раз в жизни. Вам чудовищно повезло. Но вы сошли с ума! Такие шедевры в Лондоне возят в бронированных каретах под охраной молодчиков с бесшумными лазерами и мазерами.

Тётенька заулыбалась, не зная, верить папе или нет, а я представил, как на броневик, в котором перевозили тётеньку с картиной, напали бандиты – пять Фантомасов, разогнали всю охрану, не побоявшись лазеров и мазеров, и постучали в дверь броневика.