Он растолкал всех, кто окружал Каретникова, и медленно подходил к Олегу.

— Так вот где мы встретились, ваше благородие! Вот где я тебя нашел! — почти с радостью повторил Сережка.

Все, кто находился поблизости, замерли.

— Ты моих вот этих рук боялся. Так ими я тебя и покараю. Ребята, хватай его. Это офицер врангелевской контрразведки. Я это в два счета докажу. Вяжи его!

— Прекратите беззаконие! — потребовал иеромонах Антоний.

Откуда-то выскочил дьячок и крикнул:

— Вот их свобода! Честных людей среди белого дня хватают!

— Господа! — поддержал его толстопузый нэпман. — Нас заманили в ловушку.

— Не знали, как нас посадить в тюрьму, так диспут придумали! — истерически закричала Подагра Ивановна.

Комсомольцы готовы были скрутить Олега, когда на сцене появился святой Фофан.

Потрясая лохмотьями, повисшими на его костлявом теле, он подпрыгивал, кривлялся и хриплым голосом выкрикивал заклинания.

Неизвестно, как долго бы продолжался этот «спектакль», если бы на сцене не появился милиционер.

— Эй, гражданин святой, брось ваньку валять. Подымайся и уматывай.

Юродивый взглянул на представителя власти, проворно поднялся и, боязливо оглядываясь на милиционера, засеменил к выходу.

Толпа на галерке навалилась на перила. Илюшу придавили так, что невозможно стало дышать. Все молчали, пораженные необычайной встречей комсомольца Сережки с белогвардейским офицером.

Воспользовавшись общим замешательством, Гога Каретников прибежал с галерки, ловким ударом сбил с ног паренька, державшего за руку Олега. Но убежать Олегу не удалось.

«Так вот кем оказался брат Гоги, о котором писали в школьной стенгазете», — думал Илюша, глядя, как комсомольцы связывают руки Олегу Каретникову.

Настал час борьбы. Но для борьбы нужны союзники. Илюша решил начать со Степы.

Сгорбившись, Степа сидел над задачником, когда Илюша с порога насмешливо окликнул его:

— Здравствуй, владыко!

— Здорово, бродяга, — ответил Степа мирно.

— Молитвы зубришь?

— Задачка не выходит.

— А я думал, долбишь молитвы: господи еси, бородой тряси…

Степа подозрительно покосился на товарища и сказал:

— Вижу, тебе поругаться хочется.

Илюша продолжал задираться, он разглядывал Степи-пы иконы и хмыкал:

— Слушай, почему твой Иисус такой худущий?

Степа не почувствовал ловушки.

— Обыкновенный Иисус. Крестная на базаре на кусок сала выменяла.

— Я не про то… Пятью хлебами накормил пять тысяч голодных, а сам не наелся.

— Хватит бузить… Выкладывай, с чем пришел.

— Степа, а я знаю, как сделать, чтобы люди перестали молиться богу.

— Ишь ты! Никто не мог, а ты придумал.

— Вот послушай. Если собрать все иконы, сколько их есть на свете, и сжечь, на кого ты будешь молиться?

— Кто даст тебе иконы жечь?

— Сами. Соберем огольцов и скажем: несите богов. Сегодня один притащит, завтра другой, и так постепенно перетаскаем все иконы. Сначала из домов, потом из часовен, а там люди и до церквей доберутся.

Степа взглянул на строгий лик Николая Чудотворца, прибитого над столиком, потом на Иисуса, из ног которого сочилась кровь, и лишь тогда ответил хрипловато:

— Хорошо, что крестной дома нет, она бы за одни такие речи нас с тобой самих сожгла.

— Чудак-человек, мы потихоньку. Она не заметит… А когда хватится, икон уже не будет.

— Плохо ты знаешь мою крестную…

— Степка, не бойся… Ведь если не мы, кто же тогда будет бороться против бога… Шурик Золотарев или Фоня? Помнишь, как они тебе «диспут» устроили? Небось до сих пор шишка не прошла… А учительница Лидия Ивановна что говорила про ученого Циолковского? Хочешь, чтобы попы его на костре сожгли?

— Не хочу.

— Вот и соглашайся бороться. Раньше попы ученых на кострах сжигали, а теперь мы самих богов в печку.

— Да я ничего… Если ты будешь бороться, то и я не отстану.

— Вот и хорошо… Нам ребята помогут. Левка попов не любит, а Егорка и подавно. Соберем кружок. Скауты говорят: долой красных, а мы — долой монахов… Комсомольцы будут рады. Тина и та скажет — молодцы!

Стоило завести речь о Тине, как Степа сдавался.

— Так и назовемся: кружок «Долой монахов!» Согласен?

— Пускай будет так.

Решили, что на первый случай такая борьба с богом годится.

Илюша присматривался к ребятам с Солдатской улицы. Ему нравился Левка, по прозвищу Шаляпин. Мать у него работала прачкой. Любимым занятием Левки было драться. Он всегда ходил с засученными рукавами. Рассказывали, как однажды во время молебна у себя дома Левка забился под кровать, чтобы поп не кропил его святой водой. Сколько ни просила мать, Левка не вылез.

С таким можно воевать против попов!

Скоро представился случай встретиться с Левкой. Тот шагал по улице на высоких деревянных ходулях и пугал людей, заглядывая через заборы.

— Левка, дай постоять на ходулях, — попросил Илюша.

— Становись. Свалишься — не отвечаю.

— Левка, а ты богу молишься?

— А ты что, поп?

— Нет, я бороться хочу с ними… В общем, против бога.

Левка пристально поглядел на Илюшу: правду говорит или врет?

— Как же я буду бороться? Возьму попа за бороду? А он меня Евангелием по кумполу?

— Зачем? Нарядимся святыми. Сделаем кадило из консервной банки, нальем туда нефти. Знаешь, как задымит? Все попы в церкви задохнутся… А еще будем свечки гасить у верующих.

— Спасибо… Я один раз погасил, голову не мог потом повернуть — так шея болела.

— А мы скажем: дяденька, не верь в бога и свечки не покупай.

Несмотря на очевидную нелепость, предложение казалось Левке заманчивым, и все же он медлил.

— Ну что, трусишь? Соглашайся! — уговаривал Илюша.

— Бороться я люблю. Хоть сейчас давай поборемся, а то и вдаримся один на один.

— Еще чего выдумал… — Илюша достал из кармана свернутую трубочкой тетрадку и стал записывать туда Левку. Он не знал его фамилии и вывел «Левка Шаляпин». Тот подозрительно следил за карандашом.

— Ты меня за упокой записал или за здравие?

— В кружок «Долой монахов!» я тебя записал. Мы всех сюда будем заносить.

— Кто — мы?

— Я и Степа.

— Какой Степа? Святой? Он же в церкви прислуживает. Нашел борца…

— Теперь он не верит в бога.

— Врет небось.

— Слово даю.

Вместе с Левкой стали думать, кого еще записать в кружок «Долой монахов!». Егорка Бантиков подойдет — он воровал у дьячка пасхальные яйца. Пошли к Егорке. Тому было все равно, куда записаться, лишь бы побольше набедокурить…

Зато с Варькой пришлось помучиться. Илюша спросил у нее:

— Веришь в бога?

— Верю, — сказала Варька и прицелилась хитрым взглядом в Илюшу.

— Тогда катись колбасой, — сказал Левка.

— Почему?

— Потому, что веришь в бога.

Варька рассмеялась.

— А я нарочно сказала, я неверующая.

— Так и говори! Запишем тебя в тетрадку.

— Зачем?

— Будешь в кружке «Долой монахов!».

— Ишь хитрый… — Варька попятилась. — Хочешь, чтобы господь бог меня молнией поразил?

— Не поразит, не бойся.

— Так я вас и послушала… Одна бабка сказывала, что всем, кто с большевиками, крестик будут на лбу выжигать.

— Уходи отсюда! — Егорка толкнул сестру.

Но от Варьки нелегко было отделаться.

— Что дадите, если запишусь?

— У меня ничего нет, — сказал Илюша.

— А карандаш? — Варька жадно глядела на огрызок.

— Чем же я записывать буду, если отдам?