— Варвары! Пришли церковь грабить!

Заметив притаившуюся Тину, Шурик обрадованно шагнул к ней:

— Тина, как хорошо, что ты здесь… Беги к Полю, а я соберу остальных.

Типа, казалось, не слышала его, она с тревогой вслушивалась в разгоравшийся спор.

— Ты слыхала, что я сказал? — повторил Шурик.

— Отстань!..

— Ты тоже красной стала?.. Погоди же, мы тебе припомним! — И он выбежал из церкви.

Митя Азаров протянул священнику предписание губисполкома:

— Гражданин священник, нам некогда вести диспут. Вот приказ, он издан на основании декрета ВЦИКа. Предъявите опись ценностей и откройте хранилища.

— Не глумитесь над богом, — сдерживая гнев, ответил священник. — Церковь автономна, и государство не имеет права вмешиваться в наши дела. Идите с миром…

В гнетущей тишине кто-то робко кашлянул.

— Неужели у вас не дрогнет сердце? — спросила Аня, и в голосе ее послышалась обида. — Голодные дети протягивают к вам руку, а вы кладете в нее камень. Если с вами Христос, где же милосердие?

Священник не ответил и даже не взглянул на девушку, хотя ее слова больно отозвались в его душе: вот так же говорит с ним родная дочь. С трудом справившись с собой, отец Серафим сказал:

— Я повторяю: вам надобно освободить храм.

— Имейте совесть, — с упреком проговорил Федя, — народ отдал все на спасение революции и теперь сам нуждается в помощи. Спасите его, иначе кто вас кормить будет?

Илюша обернулся туда, где пряталась Тина, и увидел ее в слезах. Наверное, и она не узнавала родного отца, всегда такого доброго. Сейчас его голос звучал бесчеловечно и жестоко:

— Не юродствуйте, юноша. Церковь не допустит, чтобы к священным сосудам прикасались посторонние. Освободите храм, нам надо его закрывать!

— Дождетесь, что мы сами его закроем! — крикнул комсомолец, державший в руках заячью шапку. — Закроем и пудовый замок повесим на дверях. Хватит нам унижаться…

Дьякон заслонил собой дорогую лампаду, сверкавшую разноцветными камнями. Глаза у него сделались желтыми от злости, и он уже не мог сдержать себя. Насупившись, по-бычьи, он пошел на комсомольцев.

— Вам кто позволил осквернять храм господень! — громоподобным басом прорычал он и повелительным жестом показал на выход: — Вон из церкви, воры!

Илюша задрожал от обиды. Хотелось крикнуть: «Ты сам вор! Отдай крест, который спрятал в карман!»

Комсомольцы, сгрудившись, стояли перед церковниками. Они еще надеялись убедить несговорчивых духовников. Федя шагнул к отцу Серафиму и сказал миролюбиво:

— Папаша, ну скажи честно, почему нельзя молиться на деревянный крест, а обязательно на серебряный? В каком Евангелии и по каким заветам Христа установлено, что иконы должны быть в золотых ризах? Ведь за такой вот крест, как у тебя, — сказал Федя и простодушно указал рукой на крест, висевший на шее отца Серафима, — за такой крест голодные дети…

Священник ударил Федю по протянутой руке. Дьякон словно этого ждал. Он сгреб Федю в охапку и, подняв над головой, понес к двери, швырнул его на каменные плиты, а сам поспешил обратно. Ему попытались скрутить руки, но дьякон стряхнул с себя всех, ударом кулака сбил того, кто стоял близко, и толкнул Аню так, что она упала.

Митя, увидев кровь на лице девушки, помог ей подняться и отвел в сторону.

Кривоглазый дьячок выскочил из алтаря и помчался к выходу, крича на всю церковь:

— Батюшку убива-ют!

Илюша хотел броситься туда, где дьякон дрался с комсомольцами, но Тина удержала его.

— Илюша, не бросай меня… Господи, что делается? Разве Христос этому учил?..

С улицы доносились крики множества людей. В двери храма с грохотом ударялись камни, как видно, там тоже шла свалка между красноармейцами и толпой.

— Это как называется? — спрашивал Митя, наступая на священника. — В кулаках ваша правда?

— Остановитесь во имя господа! — призывал отец Серафим. И тут до него донесся отчаянный крик дочери:

— Отец, — отдай золото! Ты ведь сам учил меня добру!

Разъяренный дьякон раздавал удары направо и палево.

Илюша не выдержал и побежал к дерущимся. Он уцепился сзади за рясу дьякона, но тот рванулся с такой силой, что Илюша, точно котенок, отлетел и, скользя по каменным плитам, ударился спиной о железную створку двери. В это время в церковь вернулся, прихрамывая, Федя. Он, как гроза, пошел на отца Серафима, сжав кулаки:

— Что ты создал на земле, длинногривый фарисей? Землю ты пахал? Хлеб сеял? Живешь, как паразит, за счет чужого труда. Чье золото на иконах?

Отец Серафим, обессиленный, опустился на колени, он воздел руки кверху, точно призывал в свидетели самого бога. Две монахини поддерживали его под руки.

— Вы не проповедники добра, вы черное воинство! — кричала Аня, подбегая к священнику. Он отшатнулся, точно боялся пощечины. — Почему вы не кричите с амвона, что два миллиона людей погибло от голода? Почему дурачите народ, проповедуя любовь к людям? Молчите, черные вороны? Камни кричат, а вы молчите!..

Комсомольцы старались унять дьякона. Но ярость придавала ему чудовищную силу. Дьякон разбросал повисших на нем ребят и кинулся к Мите. Никто не заметил, когда он успел вынуть из кармана золотое распятие Христа и, схватив Митю за горло, он ударил его. Дьякона снова свалили. Он рычал, барахтаясь, пока комсомольцы связывали ему руки чьим-то ремнем.

С улицы через боковые двери прибежал суетливый дьячок. Он привел с собой толпу юродивых и богомольных стариков, юлил перед ними, тыча в комсомольцев пальцем:

— Вот они — богохульники! Видано ли дело — святую обитель грабить?

Дьякон хрипел, пытаясь встать со связанными руками. Изодранная риза свисала на нем клочьями, волосы растрепались.

Толпа церковных фанатиков двинулась на комсомольцев. Илюша бросился из церкви, чтобы бежать за дядей Колей Азаровым. В дверях он столкнулся с чоновцами, спешившими на помощь комсомольцам. Тетя Даша, расстегивая на ходу кобуру, кричала:

— Прекратить контрреволюцию!

У Илюши кружилась голова. Придерживаясь рукой за дверь, он вышел из церкви. На улице гудела толпа. Отовсюду неслись крики:

— Бей комиссаров!

— Братья! Не дадим на поругание святые иконы!

Из толпы летели камни. Один из них, отскочив от железных дверей, ударил Илюшу по ноге.

Какой-то мужик в поддевке вскарабкался на поповский забор и завопил, потрясая кулаком:

— Раньше за такие дела ноздри вырывали! Вечным мукам предавали!

— Бей их, сукиных сынов!

То здесь, то там в Толпе шныряли скауты. Илюша узнал Шурика Золотарева, Гогу и даже Поля. Они о чем-то сговаривались, а Шурик кидал камнями в красноармейцев, охранявших вход в церковь. Чей-то камень сорвался и угодил в икону, что висела над входом. Стекло разбилось, осыпав красноармейцев осколками.

— Надо верующих созывать!

— В набат ударить!

— Прогнать красноармейцев с колокольни!

Под натиском толпы красноармейцы укрылись в притворе. Нападающие заняли паперть. Илюша видел, как пятеро здоровенных мужиков взломали боковую дверь и стали подниматься на колокольню.

Толпа волновалась. Люди, задрав головы, смотрели на верхний ярус звонницы. Оттуда доносились голоса:

— Не подходи, а то шашкой рубану!

— Тащи его за шинель!

— Отойди, говорю, от колокола!

Вверху раздался выстрел, послышался треск деревянных перил. И все увидели, как с колокольни свалилось что-то тяжелое, глухо ударилось о землю, и толпа окаменела. На снегу лежало тело красноармейца с раскинутыми в сто-ропы руками. Изо рта текла струйка крови.

Все бросились врассыпную. В одно мгновение на улице не осталось ни души.

Потрясенный тем, что произошло, Илюша стоял, прислонившись к ограде церкви. Над дверями храма зияла пробоиной икона Спасителя. Брошенный камень оцарапал бесстрастный лик бога и надпись:

«Приидите ко мне все страждущие и обремененные, и аз успокою вы».

Илюша понуро брел вдоль улицы. Тяжелые, недетские думы тревожили сердце. Куда девался Степа? Видел ли он, как дьякон ударил Митю крестом? Знает ли, что с колокольни сбросили красноармейца? Неужели Степа потому не вышел из алтаря, что прятал от голодных ребятишек золото в подвалах? Оставив позади Васильевскую улицу, Илюша свернул на Татаринскую и очутился у городского кладбища. Сам не зная зачем, он поплелся на Калелую гору, где катались со Степой на лыжах, постоял, глядя на зимний бор, синеющий за Яченкой, на избы Подзавалья, еле видные в ранних мартовских сумерках.