…Если бы 10-и услышал хоть краем уха, о чем беседовал с некоторыми из Игроков 12-б в его отсутствие, он вряд ли был бы столь невозмутим…
«Вот, мля, хренотень какая вышла! Попадос!» — 5-с сидел на песке, подставив безразмерно широкую спину мягким лучам только взошедшего солнца. Оно мягко грело его тело, выгоняя скопившийся за ночь озноб. Ночью опять прошел ливень, он свободно пробивал крышу, и Игроки опять вымокли насквозь. 5-с оглянулся: сине-зеленое прозрачное море, небо с остатками ночных туч, яркая зелень кокосовых пальм. Но весь этот мир казался 5-с каким-то нереальным, как за стеклом. Его разум не мог до конца вместить нынешнее положение вещей. И что-то, холодком живущее под сердцем, подсказывало, что оно и к лучшему. Реальность для 5-с была штукой непереносимо-убийственной. Никогда не видевший моря, не умеющий плавать, не умеющий обходиться без пищи более нескольких часов — он оказался на этом микроскопическом пятачке суши посреди океана. И стал заложником собственного тела — тела, на строительство которого потратил долгие годы и которым гордился. С утра у него закружилась голова и неприятно застучало сердце, а дальше будет только хуже. За два дня твердая, безвкусная, белая с черными скрипящими крошками скорлупы мякоть кокоса уже вызывала у него стойкое отвращение. Но больше не было ничего, чем можно было бы поддержать его такие безграничные (ТАМ, до Игры) силы. Сейчас их почти не осталось. 5-с был вполне вменяемым человеком и где-то даже понимал, что еще несколько дней — и с ним случится что-то страшное. Эта пленка, кокон, закрывающий от реальности его рассудок, скоро порвется. «Зачем я здесь?!» — спросил он себя риторически в тысячный уже раз. Сорок дней, через которые закончится Игра, — ему не выдержать. 5-с не понимал, как его сюда занесло и что он здесь делает, он отказывался вспоминать то обстоятельство, что он САМ пришел на отбор, что рвался изо всех сил, что редко чего-либо в жизни он хотел так сильно. «Это был не я».
Сутки назад, на второе утро Игры 5-с принял решение выходить из Игры. Ср (биип!) он хотел на все, никто не предупреждал, что будет ТАК. «Эх, вообще-то предупреждали…» — подумалось ему с тоской. Просто 5-с был человеком, не ведающим страха и поражений, и представить себе ситуацию, которая окажется сильнее его, просто не мог. Хотя именно такая ситуация была сейчас.
Раздались тихие шаги — 5-с обернулся. К нему, размахивая руками, приближалась 9-н, улыбаясь и глядя ему прямо в лицо. 5-с не удержался от гримасы. С момента высадки 9-н нисколько не изменила своим привычкам, оставаясь затычкой для дыры любой конфигурации. Ее чуть хриплый голос постоянно разносился над лагерем, перекрывая иногда даже командирские порыкивания 10-и. Ее, казалось, нимало не заботило то раздражение, которое она вызывала у окружающих. Сейчас 5-с нашел мужество признаться себе, что еще сильнее, чем этот неумолкающий треп, его раздражает бодрость и энергичность 9-н.
«Мне надо с тобой поговорить, — сказала она, опускаясь рядом. — Можно?»
Первое, что он увидел, на рассвете, когда открыл глаза после ночного тревожного сна. были резные ветви пальмы, черные на фоне бледного, незнакомого оттенка неба. В темной еще сельве кто-то отчаянно пропищал.
И… и на него обрушилась — молотом по голове — лавина запахов. Ощущаемые очистившимся от табачной копоти носом завораживающие звуки сельвы и — подкладкой под них — вечный шум прибоя, вся сверхщедрая яркость этого маленького мирка, который был частью Карибских островов (а не только местом Игры — он понял это только сейчас), — все это 1-с увидел, услышал, почуял.
Человеческие пять чувств оказались неподготовленными для передачи в мозг (в душу?) того мира, в котором они оказались по прихоти Богов и по своему чистому в неведении желанию. Потребовалось некоторое время на адаптацию — и теперь она закончилась. И впервые подумал: «Что же станет с нами потом, когда Игра закончится? Вся жизнь вокруг будет для нас, как больной зуб. Мы мутируем».
Постепенно дыхание и пульс, сбившиеся от обрушившегося на него водопада эмоций, пришли в норму, и это открытие стало блекнуть и уменьшаться в размерах. Когда из хижины (а он спал отдельно, в гамаке) стали выползать Игроки, все рассветные мысли окончательно съежились и уползли в темные глубины сознания. Сегодня им предстояло очередное испытание и, быть может, Совет. А значит, у него есть шансы вылететь из Игры. «Надо себя обезопасить», — инстинкт самосохранения занял на время всего его, без остатка. Игра вошла в него, он был Игроком — и это было единственно важным.
Вспышка чувств угасла и забылась (на время), но после нее осталось ощущение — пропало что-то важное, как будто в трюме корабля появилась течь, а команда пребывает в блаженном неведении, хотя сами скоро потонут.
Из Игрока стало по капле вытекать его прошлое, его прежняя сущность. Пока это выразилось только в том, что он с удивлением отметил, что совсем не грустит по дому, что еды бы побольше — и можно здесь оставаться до седых волос.
Солнце перешло зенит, и в лагере синих, вопреки воле и желаниям, настало затишье. Игроки лежали на песке, прикрыв головы разнообразными головными уборами, изредка заходя в воду, лениво, словно нехотя. Только 4-с неутомимо плескался в воде уже не первый час, чем в конечном итоге привлек внимание 1-с. Приподнявшись на локте, он стал рассматривать 4-с, его глаза, в которых всегда можно было увидеть настроение и отношение к человеку, сейчас были полуприкрыты, лицо непроницаемо. Хм, вот ни болта себе — родственничек. Соплеменник… А по-другому посмотреть, Иван-дурак, иначе не скажешь». Блаженно улыбающийся 4-с действительно выглядел дурашливо. Еще пару месяцев назад он здорово завидовал тем, кто летом ездит к Черному морю.
4-с скоро почувствовал на себе его взгляд и, резко повернувшись, поймал его. И улыбнулся еще шире. Выйдя из воды, он упал на песок и несколько раз отжался. Тогда стало видно, что его тело толстоватого увальня состоит из чистых мышц. Сейчас на него смотрело уже все Племя. Даже 3-а и 8-а, пытавшиеся раскопать норку краба, занятые этим, казалось, сверх всякой меры, скосили глаза в ту же сторону, к 4-с.
«Здоров, ой здоров… С таким мы будем — ха-ха-ха-ха дружить…» В этот момент 4-с поднялся и подошел к 1-с. Наклонился и, бросив быстрый взгляд в сторону старших Игроков (3-а и 8-а), неожиданно произнес: «Вот му(биип!)и, а?!» И снова улыбнулся. 1-с не успел среагировать, слишком такое заявление походило на волос в супе на фоне общей подчеркнутой лояльной вежливости и слишком это совпадало с его мыслями. Он только открыл рот, а 4-с уже отошел и завязал беседу с 6-е, которая лежала на песке, изящно выгнувшись. «От, коза какая! И главное, врубается ведь, что эти черные лоскутки на белом песке выглядят по-настоящему круто, для того и лежит на солнцепеке. Не жди, ничтожество, я не туповатый 4-с, я на твои титьки не поведусь…»
Так думал 1-с и додумался до того, что его беспокойное сердце еще больше ускорило ритм, настолько его раздражали поза, наряд, выражение лица и манера разговаривать 6-е. Мысль о том, с чего это так разоткровенничался 4-с, ушла в подсознание. Если бы ему кто-нибудь сказал, что 4-с проронил эту ругань не случайно, рассчитывая проверить его, 1-с, реакцию, он бы о-о-очень удивился.
«Раз, раз, раз, раз… Быстрее, быстрее. Давайте, сволочи, не тормозите, быстрей! Шевелитесь, шевелитесь!!!» — 1-с мысленно разговаривал со своими руками. До недавнего времени он любил себя, любил свои мышцы, был ими доволен. Но последний год у него шло все наперекосяк, он почти перестал есть, но скуривал по две пачки в день и не раз ловил себя на том, что, если бы не 2-а, он бы давно уже ездил по барыгам. В результате его мышцы ссохлись до карикатурных канатов. И, вынужденный ходить почти полностью раздетым перед незнакомыми ему людьми, он, и так психованный, раздражался еще больше. Утешением служило знание о том, что все равно он сильнее и выносливее большинства людей.
Но сейчас мышцы переставали слушаться, 1-с с отвращением чувствовал, что еще максимум полчаса работы — и руки начнет сводить. И неважно, что он сидит, согнувшись, уже не один и не два часа, хотя напарники его меняются. Он, 1-с, должен держаться дольше всех их, вместе взятых.
