«Уморила мужа! – раздался за плечом знакомый голос. – И как тебе не стыдно, Эльза!»
Я дернулась, вырывая руки из холодных ладоней супруга, и… проснулась.
– И не стыдно дрыхнуть в такой день? – стягивая с меня одеяло, проворчала Хайда.
Такой – это день иллары[23]. Собираться в храм после безумных сновидений, естественно, не хотелось, но и проигнорировать церемонию было никак нельзя. Вообще, проверка на одержимость калфами уже лет триста была всего лишь формальностью, но попробовал бы кто-то не явиться в положенный день без уважительной причины. В детстве я ужасно боялась проходить сквозь кольца каменного змея. Мне казалось, что они вот-вот начнут сжиматься и раздавят меня в своих холодных тисках. А огромные огненные глаза с угольными полосками зрачков, пронизывающие ярким светом у самого выхода, заставляли худенькую малышку, которой я тогда была, испуганно зажмуриваться и жаться к отцу.
Страх с годами уходил, но неприязнь оставалась. Из рассказов Грэга я знала, что регулярность иллары вовсе не блажь жрецов, а насущная необходимость. И что кольца каменной твари образуют специальное поле, уничтожающее любую заразу, а поток света позволяет дежурному магу вовремя обнаруживать значительные повреждения кокона. Но желания посещать храм эти знания мне не добавляли.
– Что-то узнал? – прошептала я встретившему меня на центральной площади супругу, едва успев шагнуть из та-шипа на мостовую. Дома Брэмвейл со вчерашнего вечера не появлялся и вид имел несколько помятый.
– Потом поговорим, нетерпеливая моя, – с широкой улыбкой, адресованной проходившей мимо пожилой паре, тихо ответил муж.
– Потом ты опять сбежишь на работу или к любовнице, – процедила сквозь зубы я, не менее широко улыбнувшись лэй Варс, славившейся своей любовью к сплетням.
Эта долговязая блондинка с водянистыми глазами была готова сожрать меня без соли и приправ в любой день недели, и давать ей дополнительный повод распускать слухи было совсем ни к чему. В чем-то я Огасту понимала. Пусть и косвенно, но в разрыве ее помолвки три года назад была моя вина. Ее женихом Риландом, оказавшимся редким занудой, я была увлечена всего-то четыре дня, но кузен Люрвиг выбрал именно это время, чтобы «в страшной тайне» поведать своим болтливым друзьям об особенностях моего дара. То есть о том, что он не действует на тех, чье сердце занято. Пожалуй, именно тогда меня и стали ненавидеть и опасаться представительницы слабого пола. Временное помутнение рассудка мужей, нареченных и просто поклонников мне прощали – ведь никто из нас не выбирал, чем именно наградит его кровь Повелителей, и не был властен над этим «сувениром». Но как простить невольное обличение во лжи и крах иллюзий? Кому же охота со стопроцентной уверенностью убедиться, что все слова о любви – откровенная ложь?
– Сегодня, дорогая, все мое внимание будет исключительно твоим, – вырвало меня из плена печальных мыслей обещание мужа. Грэг привычно предложил мне руку, и мы пошагали к похожему на пасть входу в храм.
– Ловлю на слове! – сообщила я напоследок, перед тем, как нацепить на лицо приличествующую мероприятию торжественную мину.
Честно говоря, я немного опасалась, что всевидящие очи каменного змея высветят какой-то изъян. Ведь заклинание, по словам Грэгори, все же было активировано, хоть и не оставило заметного следа на моей энергетической оболочке. Но не мог же обычный, хоть и сильный чародей, равняться с магией Повелителей, которой был пропитан каждый кирпичик в храме. Однако все прошло как обычно, если не считать синяков, оставленных на предплечье мужа моими судорожно сжимавшимися пальцами.
Библиотека в Брэм-моле была не чета тетиной. В ней хранились не только романы и сборники вышивок. Несколько полок занимали купленные Грэгори учебники по шипостроению – мальчишкой он мечтал выплавлять лучших в мире каменных коней. Два стеллажа радовали глаз ровненькими рядами кожаных обложек с трудами по ботанике, принадлежавшими бабушке мужа. Но моим любимым был самый дальний шкаф с пыльными потрепанными томами. Там прятались собранные еще прапрапрапрадедом Брэмвейла легенды и сказки. Не те, что можно было приобрести в любом магазине, а старые – полные чудес и волшебных созданий. Истории, в которые верили еще до сошествия Великого Змея и прихода Повелителей.
Желтоглазых было всего-то две сотни, но наш мир они изменили раз и навсегда. Канули в небытие войны и эпидемии, загаженные навозом улицы и свечи. На смену ездовым животным пришли шипы для богатых и громоздкие многоместные стрелы[24] для бедноты. Вот только вслед за желтоглазыми Владыками из разлома, образовавшегося там, где упал принесший их небесный Змей, на поверхность выбрались калфы. Сперва Повелители справлялись с бестелесными хищными тварями при помощи огнедышащих крылатых чудовищ, а потом отобрали восприимчивых к магии людей и поделились с ними кровью.
Старый мир был примитивнее, но разнообразнее и… свободнее. Пусть чародеи были только в сказках, а смертность от болезней – неимоверно высокой, зато каждый мог выбирать, чем ему заниматься и где жить. Короли прошлого не отличались добротой и щедростью, но любой слуга, накопив денег, мог стать владельцем крохотной лавочки, а любой аристократ – увлечься разведением лошадей или вовсе ничего не делать. Теперь же родившийся в первом круге не имел права заниматься торговлей, а во втором – стать поваром. Разве справедливо, что Грэг, буквально бредивший шипами, был вынужден стать охотником лишь потому, что, на свою беду, оказался слишком сильным магом? Разве правильно подвергать детей третьего круга проверке кровью еще в младенчестве, даже не давая им шанса отказаться от сомнительного дара?
До замужества я могла уехать куда угодно, а Брэмвейл с четырнадцати имел право проживать лишь в одном из двадцати городов, цепью окружавших разлом. Обеспечивать безопасность – долг перед обществом? Расплата за полученные способности? Но разве он о них просил?
Листая старинные книги, я часто задавалась этими вопросами, но ответов, естественно, не находила. А делиться подобными рассуждениями не рискнула бы даже с друзьями, если бы они у меня были. Уж слишком отличалось мое мнение от общепринятого. Никто уже и не помнил, что не всегда нами правили бессмертные желтоглазые, безразличные ко всему, кроме такого же желтого металла. И что вместо шахадов[25] были страны с разными обычаями, языками, законами.
– Опять в картинки уткнулась? – бурчала Хайда, буквально впихивая мне в руку пирожок. – Как маленькая – все сказки тебе подавай! Лучше бы за своим питанием следила.
– Для этого у меня ты есть! – улыбнулась я. Иногда, увлекшись чтением, я действительно забывала поесть. Нетерпеливо ожидая Грэгори, которого все-таки вызвали на работу прямо со ступенек храма, книжку я выбрала по-настоящему интересную, чтобы надежно отвлечься и не коситься на дверь каждую минуту.
– Ты есть, – ворчливо передразнила кайра, наливая настой ромашки в мою любимую пузатую кружку. – Я-то есть, а вот мужа скоро не будет. – Я привычно отмахнулась от слов Хайды – стращать меня разводом, если «за ум не возьмусь», было ее любимым делом. – Машет она! Вроде взрослая девка, а дура дурой! Такой мужик пропадает, э-э-эх…
– Мужик не жалуется.
– А чего ему жаловаться? Жена дурная, так на стороне умная найдется да к рукам приберет.
Обычно я не обращала внимания на подобные причитания, но в тот момент что-то в словах кайры меня вдруг задело. Неприятное чувство было новым, незнакомым… Интуиция? А что, если…
– Ты сейчас о ком-то конкретном говоришь или просто туманными намеками пугаешь? – отложив надкушенный пирожок, поинтересовалась я.
Хайда немного помолчала, поправила кружевной воротничок своего строгого платья и, отводя взгляд, мрачно сообщила:
