Так не пора ли раскрыть наидревних страстей суть плодоносную? Так не пора ли на самом гребне проститься с возлюбленной - освободиться, избыть, осознать, что избыл -- как избывает стрела тетиву, осознав ее - и над собою из бездны большим, чем есть ты, восстать?
(Элегии замка Дуино) [Перевод В. Топорова Цитируется по изданию: Райнер Мария Рильке. Стихотворения (1906-1926). Харьков, «Фолио», М., «АСТ», 1999.]
В ранней пратьяхаре даже мирские дела воспринимаются почти как священные ритуалы, а формальные ритуальные практики вызывают чувство подлинного откровения. Сам опыт становится более «религиозным» (от religare - связывать или объединять), так как наше искреннее внимание делается более постоянно сосредоточенным.
Длительная пратьяхара будет углубляться, открывая более мелкие градации эфемерных тонкостей в более непрозрачных и наводящих на размышления эротических намеках. Этот более утонченно живой, непостоянный мир самости и других каждый раз выглядит так, как будто переживается впервые. Мы видим как одни реакции, ощущения, или точки зрения превращаются в другие и снова в другие; одновременно, мы знаем, что ничего из этого никогда не случалось раньше. Мантра, которую вы повторяете, открывает множество изменений ритма и чувства; входящее и выходящее дыхание обнаруживает свои многообразные структуры и необъяснимый источник. Все это увлекает наше внимание, и медитация естественным образом углубляется.
Попробуйте спокойно сидеть и практиковать шипящее дыхание в одиночку или синхронно с партнером. Думайте: «Каждый вздох уникален, моя жизнь - это последовательность вздохов, таких как этот, и этот, и.».
Нам может хотеться задержаться, помедлить, приостановить поток, и говорить о нем, запечатлевать его, воспевать его. Однако, эта красота непостоянна, и мы должны освобождаться от нее, ибо она уже ускользает прочь, сменяясь новой. Мы входим в поток живого времени. Мы должны находить то, что Гераклит (утверждавший, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку) называл ek-stasis - свободой от статичной привязанности к этим чрезвычайно волнующим феноменам.
Когда мы входим в этот временной поток, наш слух становится более тонким. Мы начинаем слышать само слушание, безмолвный звук хлопка одной ладони; мы даже закрываем глаза, и видим свет самого видения; мы ощущаем чистое прикосновение в движении дыхания. Нечто, ощущаемое как основополагающая глубина, легко увлекает нас прочь от множества конкретных образов и мыслей, которые возбуждали бы нас эротическими желаниями.
Вместо этого, мы совершаем переход к концентрации, или дхаране - «стойкому точечному сосредоточению», почти непрерывному несхватывающему осознанию текучей эфемерности изменчивых тонкостей. Мы полагаемся на веру в отношениях с миром, и обнаруживаем новый вид неуловимой уверенности исходя из которой готовим свои мысли и планируем свои действия. Мы открываем для себя спонтанность веры:
.. не заботьтесь о том, как или что сказать, ибо в тот час откроется вам, что надо сказать, и говорить будете не вы.
(Мф 10: 19-20)
Через наше привычное чувство «познающей-говорящей самости» прорывается заключенный в нашем уме «разум», который предшествует языку. Поглощающие нас мысли ослабляют свою хватку, и наступающее безмолвие кажется экстатическим. Как советовал в христианской версии дхараны православный монах XIV в. Никифор Пустынник:
Ты знаешь, что наше дыхание - это вдыхание и выдыхание воздуха. Предназначенный для этого орган - легкие - располагается вокруг сердца, так что воздух, проходя через них, тем самым, охватывает сердце [Следует учитывать, что в православной мистике «сердцем» называется не анатомический орган, а психоэмоциональный центр, располагающийся посередине груди на уровне сердца. Это то, что в анатомии называется сердечным сплетением, а в йоге - сердечным центром (хридайя), по своей локализации соответствующим анахата чакре (пер.)]. Таким образом, дыхание - это естественный путь к сердцу. И поэтому, собрав свой ум внутри себя, вводи его в канал дыхания, по которому воздух достигает сердца, и заставляю свой ум, вместе с этим вдыхаемым воздухом, спускаться в сердце и оставаться там. Приучай его, брат, не выходить из сердца слишком скоро, ибо поначалу он чувствует себя очень одиноко в этом внутреннем затворе. Но когда он к нему привыкает, то, напротив, начинает испытывать неприязнь к бесцельному кружению снаружи..., потому ум, когда он соединяется с сердцем, наполняется несказанной радостью и восторгом. Тогда человек видит, что Царство Небесное воистину внутри нас (Kadlubovsky & Palmer, 1977, стр. 33).
Когда дхарана достигает полной глубины, человек полностью отдается любви к самой сосредоточенной преданности, и в нем, подобно медленно поднимающемуся солнцу, начинает появляться «внутреннее Царство». В этом непоколебимом сосредоточении открывается новое преддверие чуда - дхайяна, «стойкое постигающее внимание. Здесь постоянно уравновешенный бессловесный интеллект, освобожденный от понимания, волнения, и толкования, начинает непосредственно или интуитивно постигать нечто, касающееся души или сути вещей: абсолютную Таковость, Я есть Это, основополагающие учения, ТО ЧТО ЕСТЬ, чистое присутствие хайку, YHWH, мораль - или, буквально, образ действий - вещей.
Если дхарана представляет собой благочестивое внимание, подобное плавному, лишь изредка меняющемуся течению воды, то дхайяна (собственно медитация) похожа на спокойное течение священных масел - глубокое и густое, неподвижное в своем движении. В этой глубине человек начинает чувствовать: «Вот как все на самом деле! Здесь все начала и концы» Мы чувствуем основополагающее единство всего бытия, всего времени, и всех людей, которое разделяется на мучения и драму бытия.
Так, великое просветление Будды началось однажды, когда он просто с мучительным беспокойством наблюдал безмолвные усилия старика, который, то и дело останавливаясь, пробирался по шумной индийской улице.
Столь исключительное и подлинное сострадание пробуждает дхайяну к сути любящей преданности: постоянному следованию эросу как тайне, развертывающегося порой великолепными, порой трагическими изгибами и поворотами. Субъективное внимание и все объективное проявление уравновешиваются в своей совместном омфалическом источнике. Торжественная святость и перехватывающее дыхание блаженство этого соединения точно соответствуют помолвке для брачного союза, именуемой сабиджа-самадхи - «полное единение с сознанием-источником (с семенами будущих колебаний)».
После длительно развивающейся помолвки с бесчисленными часами тайных свиданий (тысяч часов в год, нередко на протяжении десятилетий) этот медитативный брак уничтожает все добрачные семена-колебания, и достигает завершения в нирбиджа-самадхи - «полном единении с сознанием-источником (без семян будущих колебаний)». В гигантском объятии открывается чистое сознание, постигаемое теперь как вездесущее, лишенная желания любовь, или према. Эта необычайная любовная песнь зажигает все спорящие противоположности, демистифицированные определенности, неоднозначности, и эфемерные тонкости. Строительные леса (этой книги) рушатся; открылась вся тайна сознания, любви, и бытия.
Наконец, после многих лет или жизней все углубляющейся близости в этом медитативном брачном союзе нирбиджа, рождается невинно-мудрое дитя каивалья - «естественного состояния». Это состояние полностью освобожденной эротической жизни представляет собой совершенно новое начало, не обремененное трудными и всепоглощающими процессами, которые его породили - чистую веру, «непорочно рожденный» дух, живущий без ограничений в близости самости-мира, где тайна глубже всего, ибо даже кажущийся предел смерти отступил перед бесконечной тайной. Как предельное эротическое освобождение, каивалья (наконец) является окончательным, хотя и редко достигаемым, «всем» в тантрическом варианте «дохождения до конца».
399. Поклонение Мне есть лестница, по которой достигается это состояние; из этого тебе может казаться, что Я - средство для достижения этой цели,
