С тех пор все его силы были отданы журналистике. После окончания института он возвращается на Челябинский тракторный, но теперь уже сотрудником газеты «Наш трактор». А затем служба в Советской Армии, фронтовые годы… И снова работа в газетах — в дивизионной, корпусной, армейской. О жизни военных журналистов уже немало написано, и в данном случае, может быть, она ничем не отличалась от других. Однако не могу удержаться от того, чтобы не привести всего лишь два фронтовых эпизода.
Многим участникам тех событий памятен контрудар фашистов под венгерским городом Секешфехерваром. Врагу удалось смять наши передовые позиции. Журналистские пути-дороги привели Якова Ершова именно на этот участок. Машина, в которой находились начальник политотдела армии и корреспондент армейской газеты, едва успела проскочить мост через реку, как фашистские самолеты разбомбили переправу. Основная часть политотдела армии оказалась отрезанной от войск, которые вели напряженные бои. И пришлось журналисту исполнять одновременно и функции инструктора политотдела и поставлять материал в газету…
Но вот наши войска отбросили противника, стремительно пошли вперед. Разве может отстать от них газетчик?! Ведь надо успеть побывать на передовой, встретиться с людьми, побеседовать с ними и вернуться в редакцию, написать и сдать материал в набор. Для этого использовался любой транспорт. Однажды Яков Ершов вместе с другими товарищами поехал на редакционной машине на очередное боевое задание. Возвращались ночью. Шофер неуверенно петлял по скользкой дороге. И вдруг — удар. Передние колеса машины провалились в глубокую яму. Сидевшие в кузове полетели на землю. Когда огляделись, увидели напротив еще одну машину. Водитель ее, подойдя, грустно усмехнулся: «Стою одним колесом на мине. Жду саперов. Тут весь участок заминирован». А у журналистов в блокнотах материал для очередной полосы в газете. Пришлось оставить машину и двинуться вперед пешком, как мы тогда часто шутя говорили, форсированным маршем. Успели вовремя. Наутро газета вышла со свежим оперативным материалом. На другой день прибыл и шофер с редакционной машиной. Когда его спросили, почему он так неаккуратно ехал, оказалось, что у парня самая настоящая «куриная слепота». Ночью он не видел.
И так ежедневно. Обычная корреспондентская работа: походы и бои, артобстрелы и бомбежки, рассказы о героях живых и павших, репортажи с переднего края, с линии огня… И где-то в глубине души — поиски своей темы, того, чему можно было бы посвятить свое творчество целиком, в чем проявилась бы самобытность писателя.
В этой связи примечательна встреча, происшедшая на фронте. Газетчик и командир подразделения беседовали о только что закончившемся бое. Разгоряченный майор характеризовал своих солдат: и тех, кто, выдержав бой, остался жив и сейчас готовился к новой атаке, и тех, кто отдал свою жизнь во имя победы, кто, как горячо убеждал майор, больше всего заслужил право быть упомянутым в газете. Только поздним вечером за ужином разговор вдруг перекинулся совсем на другую тему — о детях. И майор рассказал о мальчике, бежавшем вместе с отцом из занятой фашистами Феодосии и укрывшемся в старокрымском лесу. Майор вовсе не одобрял того, чтобы мальчишки участвовали в боях, но что же было делать с пацаном, если в городе его все равно загубили бы фашисты.
— Он был у нас в партизанском отряде разведчиком, — говорил майор. — Мы старались беречь его. Но разве уследишь. Все время просился в бой. Единственное, что его иногда удерживало, — это страсть к рисованию. Как он рисовал! До сих пор простить себе не могу, что не настоял, не отправил его на Большую землю…
Этот разговор запал в душу журналиста, запомнился на годы, не давал покоя. Но надо было еще пройти по полям сражений до дня победы, побывать в Венгрии, Австрии, на Дальнем Востоке, прежде чем удалось попасть в Крым, в Феодосию, побродить по старым партизанским стоянкам в старокрымских лесах. Прошли годы в упорных творческих поисках, во встречах с людьми. Среди них были бывший командир бригады Восточного соединения партизан Крыма Александр Куликовский, бывший командир комсомольско-молодежного отряда Алексей Вахтин, феодосийский подпольщик Николай Богданов. Каждый вспоминал какую-нибудь черточку, дополняющую облик мальчика-художника.
В 1958 году в Крымиздате вышла повесть Якова Ершова «Витя Коробков — пионер, партизан». Военный журналист нашел свою тему. С тех пор он пишет только о детях, только для детей. И в этой теме его привлекают прежде всего истоки мужества, любви к Родине.
Героя своей новой повести «Ее называли Ласточкой» Яков Ершов также увидел на фронтовых дорогах. Как-то в редкую минуту откровенности Яков Алексеевич рассказывал мне о том, как возник замысел повести, где были увидены ее основные герои. И опять мысленно перенеслись мы с ним во фронтовую землянку, где при тусклом мерцании светильника, сделанного из гильзы зенитного снаряда, молодой солдат рассказывал журналисту армейской газеты о своих чувствах, вынесенных из только что закончившегося боя. И не столько полные опасности эпизоды боя волновали солдата, сколько его неожиданная встреча со своей землячкой, со своей школьной подругой, невесть как оказавшейся в этом городке у самой границы, за тридевять земель от родного дома…
Поскольку солдату не спалось, а журналисту на передовой вообще спать не полагается, то и просидели они за интересной беседой всю ночь напролет. И все, что помнил парень о себе и о своей школьной подруге, легло в ту ночь в блокнот военного корреспондента. Тема для очерка вырисовывалась очень заманчивая, и ее автору очень хотелось блеснуть перед коллегами необычностью фактов и таинственностью событий. Поэтому с необычайной энергией принялся он за уточнение деталей и установление подлинности происшедшего. И привели его журналистские тропы в разведуправление фронта. А там сказали, что девушку они такую знают и в районе того населенного пункта она бывала, когда он находился еще за линией фронта. Все это так. Но писать об этом пока рановато. И лучше для пользы дела вообще забыть об этом эпизоде…
Забыть так забыть. А все же в блокноте сохранилась та, нигде не использованная запись, и ждала она своего часа много лет. И хотя трудно в творчестве проводить прямые параллели, но если говорить откровенно, то день рождения повести о девушке-разведчице надо исчислять с той памятной фронтовой ночи и с той не пригодившейся тогда записи в блокноте.
Когда открылись фронтовые архивы, замысел повести был уже готов. Работа в архивах, новые встречи с людьми позволили лишь уточнить, что у Ласточки на фронте было много подружек. Вот почему теперь можно безошибочно сказать, что у героини повести «Ее называли Ласточкой» много прототипов. И хотя сама Надя Курзенкова создана воображением писателя, она неожиданно, как это часто бывает с литературными персонажами, обрела вторую жизнь и начала действовать, помогая нашим современным девчонкам и мальчишкам воспитывать характер.
Когда повесть вышла в свет, в издательство пошли письма. Повесть понравилась. Почему? Я пытался задать этот вопрос писателю. В ответ он только пожимал плечами: так уж получилось. И опять отсылал меня к откликам читателей: дескать, посмотри, может быть, там что-нибудь найдешь.
Перебирая стопки писем, я заметил, что на повесть «Ее называли Ласточкой» откликнулись не только школьники, но и взрослые. И тогда я вспомнил чье-то изречение, ставшее довольно распространенным, что та книжка для детей хороша, которая нравится и взрослым. А об этой читатели писали совершенно определенно и оценку давали ей единодушно высокую. Вот хотя бы письмо от Г. И. Рыжкова из Туапсе. Хочется привести его полностью:
«Недавно соседка принесла мне маленькую книжонку. Признаться честно, я не обратил на нее особого внимания. Ведь для детей. А мне уже полсотни лет. Но так как читать было нечего, я решил взглянуть на первые страницы книжки „Ее называли Ласточкой“. Взглянул, да так без отрыва, залпом, с большим интересом прочел всю повесть. Не мог удержаться, чтобы не написать о своем впечатлении. Я не критик, чтобы с тонкостью анализировать художественное произведение. Но как читатель, могу сказать, что повесть вызвала у меня и у многих моих товарищей большой интерес. Правда, подходя строго, я мог бы сказать, что кое-где пейзажи нарисованы слабо, есть растянутость в главах, но, несмотря на эти погрешности, читается повесть легко и увлекательно. Героев ее видишь, как живых. Чувствуется, что автор глубоко проникает в судьбы, переживания людей».
