— Выродок ушастый этот Аста Зангаста! — взревели вдали ригелиане, доводя свою эпическую поэму до победного конца.

Раздались удары, выстрелы, звуки потасовки, яростные вопли. Двадцать охранников в полном вооружении промчались мимо окна Лиминга, спеша к невидимой свалке. Гомон продолжался полчаса. Потом постепенно утих. Повисшая вслед за этим тишина была почти осязаема.

Во время прогулки весь тюремный двор оказался в полном распоряжении Лиминга: больше никого из пленников не было. Мрачный и озадаченный, он слонялся взад-вперед, пока не наткнулся на Марсина, стоящего на карауле.

— А где остальные? Что с ними приключилось?

— Они нарушили дисциплину и потеряли уйму времени. Теперь их задержат в мастерских, пока они не выполнят дневную норму. Сами виноваты. Они нарочно затянули начало работы, чтобы уменьшить выработку. Мы даже не успели их пересчитать.

Лиминг ухмыльнулся ему в лицо.

— Кое-кому из охранников не поздоровилось?

— Было дело, — признался Марсин.

— Но не сильно, — подсказал Лиминг. — Ровно настолько, чтобы они почувствовали, что их ожидает. Вот и пораскинь мозгами!

— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что сказал, — пораскинь мозгами. — Потом добавил: — Но с тобой-то ничего не случилось. Призадумайся и на этот счет!

Он лениво удалился, оставив Марсина в тревоге и недоумений. Потом шесть раз обошел двор, напряженно размышляя. Внезапное нарушение дисциплины, допущенное риге лианами, несомненно взбаламутило всю тюрьму, — теперь суматохи хватит на целую неделю. Он ломал себе голову, чего они добивались. Может быть, они пошли на это, чтобы хоть как-то развеять отчаяние и тяготы жизни взаперти. От одной зеленой скуки можно решиться на самые безумные выходки.

На седьмом круге он все еще терялся в догадках, как вдруг случайная фраза Марсина обрушилась на него, как удар дубины: «Мы даже не успели их пересчитать». Черт возьми! Вот вам и повод для утреннего тарарама. Хоровое общество решило увильнуть от переклички. И причина их стремления избежать обычной процедуры могла быть только одна.

Снова отыскав Марсина он пообещал:

— Завтра кое-кто из охраны пожалеет, что родился на свет.

— Вы что, угрожаете?

— Просто предсказываю будущее. Передай мои слова дежурному офицеру. Это поможет тебе избежать неприятностей.

— Ладно, передам, — сказал Марсин, заинтригованный, но все же благодарный.

События следующего утра доказали: он был прав на сто процентов, предполагая, что ригелиане — слишком трезвый народ, чтобы навлечь на себя синяки и шишки, не имея на то веских причин. Противнику понадобился целый день, чтобы прийти к аналогичному выводу.

Через час после рассвета ригелиан выгнали во двор, барак за бараком, группами по пятьдесят человек, вместо обычной нескончаемой колонны. Их пересчитали по пятьдесят, что было не сложно. Но даже столь простая арифметика отказала, когда в одном из бараков обнаружилось всего двенадцать человек, причем все как один слабые, болезненные, раненые, словом, ни на что не годные.

Разъяренные охранники ворвались в барак, чтобы выволочь тридцать восемь недостающих. Но их там не оказалось. Дверь была в целости и сохранности, оконная решетка невредима. Охранники долго метались в панике, пока кто-то из них не приметил; что одна из плит в полу чуть-чуть сдвинута. Они подняли ее и обнаружили глубокую яму, от которой отходил тоннель. Один из охранников весьма неохотно спустился в яму, залез в тоннель и вскоре благополучно выбрался наружу, на порядочном расстоянии от стены. Стоит ли говорить, что тоннель оказался пуст.

Завыли сирены, по всей тюрьме затопали сапоги охранников, офицеры заорали противоречащие друг другу приказы. Словом, вся тюрьма превратилась в дурдом. Ригелиане получили сполна за то, что сорвали вчерашнюю перекличку и тем самым дали беглецам дневную фору. Заработали сапоги и ружейные приклады. Изувеченных и потерявших сознание оттаскивали в сторону.

Всю ответственность за побег свалили на старосту из провинившегося барака — высокого хромого ригелианина. Его схватили, допросили, приговорили, поставили к стенке и расстреляли. — Лиминг этого не видел, зато отлично слышал хриплые выкрики: «На караул… целься… огонь!» и последовавший за ними залп.

Он, как памятник, расхаживал взад-вперед по камере, сжимая кулаки. Живот скрутило, как будто там угнездился змеиный выводок. Про себя он крепко ругался. Его разбирало одно желание, одна пламенная мечта: свернуть шею какой-нибудь зангастанской шишке. Глазок открылся и тут же захлопнулся: плюнуть надзирателю в глаз Лиминг не успел.

Суматоха не утихала. Распалившиеся охранники обыскали все бараки подряд, проверяя двери, решетки, полы, даже потолки. Офицеры выкрикивали кровожадные угрозы в адрес мрачно сбившихся в кучки ригелиан, если они мешкали, выполняя приказ.

На закате солдаты наружной охраны приволокли семерых измученных, вывалянных в грязи беглецов. Прием их ждал короткий и суровый: «На караул… целься… огонь!»… Лиминг бешено забарабанил в дверь, но глазок не открылся и никто не подал голоса. Через два часа он сделал из оставшейся проволоки последнюю спираль. Полночи он провел, во всю глотку выкрикивая в нее страшные угрозы. Никакой реакции.

В середине следующего дня им овладела глубокая безысходность. Он прикинул, что у ригелиан на подготовку побега ушел почти год. И вот результат: восемь трупов и тридцать один человек пока не пойманы. Если им удастся держаться вместе и не растерять друг друга, то тридцать один человек — достаточная команда, чтобы захватить любой корабль вплоть до истребителя. Но, полагаясь на собственный опыт, он знал, что их шансы на успех ничтожны.

Ведь такой крупный побег переполошил всю планету. Теперь в каждом космопорте выставят сильную вооруженную охрану и не снимут до тех пор, пока не поймают последнего из них При удаче беглецы смогут продержаться на свободе довольно долго. Но все равно они привязаны к планете и в итоге обречены на поимку и последующую расправу.

А пока их товарищи расхлебывают кашу, которую они заварили, да и его собственные планы оказались под угрозой. Нет, он ничуть не против побега. Пусть им повезет. Вот только случился бы он месяца на два раньше или позже.

Лиминг мрачно заканчивал обед, когда за ним явились четверо охранников.

— Вас срочно требует комендант.

Вид у них был злой и подавленный. У одного на чешуйчатой башке красовалась повязка, у другого глаз совсем заплыл.

«Не могли выбрать лучшего времени», — подумал Лиминг. Ведь комендант взовьется, как ракета, при первом же намеке на любое возражение. Попробуй поспорить с начальственным олухом, доведенным до белого каления, — одни эмоции, никакой логики, слова не даст сказать. Весь вымотаешься, пока чего-нибудь добьешься.

Четверка повела его по коридору — двое спереди, двое позади. Левой, правой, левой, правой, бух, бух, бух — это наводило на мысли о церемониальном шествии на гильотину. Казалось, за углом, в треугольном дворике, поджидают священник, топор на веревке, плетеная корзина да деревянный ящик.

Все вместе они ввалились в ту же комнату, что и в прошлый раз. Комендант сидел за столом, но младших офицеров поблизости не наблюдалось. Кроме коменданта, в комнате был только пожилой господин в штатском, занимавший кресло по правую руку. Когда пленник вошел, старикан устремил на него острый, пронзительный, изучающий взгляд.

— Это Паллам, — представил его комендант с таким неожиданным радушием, что Лиминг даже опешил. Потом добавил с оттенком благоговения: — Его направил к нам сам Зангаста.

— Психиатр, как я полагаю? — предположил Лиминг, подозревая ловушку.

— Ничего подобного, — спокойно ответил Паллам. — Меня в основном интересуют различные аспекты симбиоза.

Волосы у Лиминга так и зашевелились. Ему вовсе не улыбалось, чтобы его допрашивал ученый. У таких типов, как правило, цепкий, совсем не военный ум и скверная привычка испортить хорошую байку, обнаружив в ней противоречия.