— Где-то что-то случилось, — невозмутимо прокомментировал Макноот.

Сопровождаемый Бэрменом, он направился в штурманскую рубку. Сверившись с картами, капитан связался по селектору с Пайком:

— Началась какая-то паника. Полеты запрещены. Нам придется повернуть на Закстедпорт. Это около трех дней пути. Немедленно ложитесь на новый курс: право семнадцать градусов, склонение десять. — Он положил трубку и проворчал: — Вот и рассыпался сказочный месяц на Терре… А Закстед я всегда не переносил — грязная дыра. Люди обозлятся, и я не могу винить их за это.

— Как по-вашему, что могло случиться, сэр? — спросил расстроенный и обеспокоенный Бэрмен.

— Одному Богу ведомо. Последний раз такую циркулярную рассылали семь лет назад, когда на полпути между Террой и Марсом взорвался «Звездный странник». И пока не закончилось расследование, ни одному кораблю не давали разрешения на взлет. — Макноот задумчиво потер подбородок и продолжал: — А перед тем такую же заваруху устроили, когда разом свихнулась вся команда «Сарбакана». Что бы ни случилось теперь, будьте уверены: дело серьезное.

— Может, началась война?

— С кем? — Макноот пренебрежительно махнул рукой. — Ни одна планета не располагает флотом, способным противостоять нашему. Нет, тут дело скорее всего в технике. Ну да что гадать — скоро все равно узнаем. Нас поставят в известность еще до прибытия на Закстед. Или сразу после.

Их и в самом деле известили. Всего шестью часами позже Бэрмен ворвался в капитанскую каюту с лицом, прямо-таки искаженным от ужаса.

— Что еще стряслось? — спросил Макноот, глядя на него во все глаза.

— Кор. ес, — еле выдавил из себя Бэрмен; руки его дергались, словно он стряхивал с себя невидимых пауков.

— Что «кор. ес»?

— Опечатка в вашем экземпляре ведомости. Надо читать «кор. пес».

— Кор. пес? — только и переспросил Макноот; в его устах это прозвучало, как ругательство.

— Смотрите сами, — Бэрмен шваркнул бланк радиограммы на стол и, хлопнув дверью, опрометью выскочил из капитанской кают Макноот уставился на радиограмму. Она гласила: «Терра, Штаб флота — „Торопыге“. В вашей ведомости под шифром В-1098 значится корабельный пес Горох. Срочно и подробно сообщите, при каких обстоятельствах и каким образом животное распалось на части под воздействием гравитационных полей. Опросите экипаж и сообщите, какие симптомы наблюдались в это время у людей. Чрезвычайно срочно и важно. Уэллинг, начальник аварийно-спасательной службы».

Запершись в каюте, Макноот принялся грызть ногти. Время от времени, скосив глаза, он проверял, много ли осталось до живого мяса, и снова принимался грызть.

Бывают писатели, прямо-таки созданные на утеху грядущим исследователям и биографам. За примерами далеко ходить не надо. Возьмем хоть Даниэля Дефо, прекрасно известного всем нам с младых ногтей. Что за судьба! Купец, шпион, политический деятель, журналист, писатель — причем не просто беллетрист, а человек, по сути дела, заложивший основы современной английской прозы-. Хоть роман о нем пиши, хоть классическое литературоведческое исследование — на все материала в избытке. И немудрено, что многие современные писатели, искренне заботясь о благе критиков, лихо измышляют авантюрные биографии, творя о себе прижизненную легенду. Как тут не вспомнить язвительный пассаж из романа Фрица Лейбера «Серебряные яйцеглавы»-. Помните? «Гаспар де ла Нуи мыл посуду в парижских ресторанах, работал стюардом на космическом лайнере, был ассистентом в подпольном абортарии (по заданию криминальной полиции), шофером такси на Монмартре, камердинером виконта, чьи предки участвовали в крестовых походах, лесорубом в сосновых лесах Французской Канады, изучал межпланетное бракоразводное право в Сорбонне, проповедовал гугенотство среди черных марсиан и служил тапером в публичном доме. Принимая мескалин, он мысленно перевоплощался в пятерых знаменитых французских сводников и воссоздал для себя все перипетии их бесславной карьеры. Он провел три года в психиатрической лечебнице, где дважды пытался избить медсестру до смерти. Великолепный аквалангист, он продолжил на Венере бессмертные традиции своего соотечественника капитана Кусто и стал свидетелем подводных оргий венерианских русалок». И это, заметьте, о человеке, чья жизнь была «уж слишком спокойна, слишком животно-безмятежна даже для писателя-профессионала». Каково, а? Впрочем, одно очень точное замечание здесь есть. Бели жизнь писателя-профессионала не будет пусть не слишком, но хотя бы более или менее спокойной, у него попросту не останется времени писать.

К превеликому моему сожалению, Эрик Фрэнк Рассел не озаботился обзавестись подобной фантастической биографией. И даже о реальной его жизни нам известно очень и очень немногое — прежде всего потому, что яркими внешними событиями она не была богата. Он родился в 1905 году в Англии, в 1937 году дебютировал как писатель фантастическим рассказом «Сага Западного Пеликана», опубликованным в американском журнале «Эстаундинг сториз», и продолжал заниматься литературной деятельностью до самой смерти, до 1978 года. Бесхитростная фабула, не правда ли? Однако тут мне приходят на память слова Юрия Олеши: «Человек жил, жил и умер. Вот самый фантастический сюжет». Вот и давайте поговорим о сюжете. Не о внешних, фабулярных событиях, а о внутреннем мире, мире мыслей и идей, в котором Рассел жил и который он сам творил с завидной активностью.

Один из первых переведенных на русский, язык рассказов Рассела был опубликован в десятом томе старой, шестидесятых годов подписной «Библиотеке современной фантастики» — любители жанра прекрасно помнят и ценят это по сей день не устаревшее издание. Но вот любопытная деталь: в справке об авторе категорично утверждалось: «Рассел Эрик Фрэнк — американский писатель-фантаст». Грешным делом, тогда я приписал подобную ошибку исключительно безграмотности составителя, этих справок. И только много позже до меня дошло, что в каком-то смысле он был глубоко прав: англичанин по рождению, Рассел в своем творчестве переамериканил многих американцев, взяв на вооружение и успешно используя торопливую, скачущую, порой кажущуюся рваной стилистику американской фантастической прозы тридцатых — сороковых годов. Это не было ни случайностью, ни прихотью. В самой Великобритании периодических изданий, специализирующихся на фантастике, в те ходы почти не было. И едва ли не всем, кто хотел подвизаться на поприще НФ, приходилось выходить к читателям при посредстве многочисленных американских журналов, а значит, и вступать в острую творческую конкуренцию с заокеанскими коллегами. Но только Рассел зашел в американизации своей стилистики так далеко.

Объяснялось это вовсе не врожденной восприимчивостью или способностью к стилизации. И даже не только влиянием более опытных американских коллег, хотя вряд ли сыщется начинающий писатель, не испытавший на себе чьего-то влияния, Так и Рассел — в значительной мере ранние его рассказы были написаны под Стэнли Вейнбаума (увы, российскому читателю он, по сути дела, не известен, переведены пока два-три его рассказа — хотя и блестящих, одна «Марсианская одиссея» чего стоит!). Однако подлинные причины куда глубже. В эти годы Рассел всерьез увлекся психологией — психологией как наукой. И хотя в отличие, скажем, от Альфреда Э. Ван Вогта, которому также были свойственны подобные интересы, впоследствии практически никто из героев Рассела не стал профессиональным психологом, однако так или иначе сталкиваться с решением зачастую весьма непростых психологических проблем приходилось многим из них. Вспомните, например, исключительно тонкий по психологическому замыслу рассказ «Немного смазки».

Из множества течений и школ, существовавших в то время в психологической науке, ближе всего Расселу оказался бихевиоризм; это направление родилось в США в 1913 году — заявочным столбом послужила статья доктора Дж. В. Уотсона «Психология как наука о поведении» — и к тридцатым годам приобрело достаточное распространение и популярность. Основоположники бихевиоризма полагали, что до сих пор вся психологическая, наука была чисто виталистической, поскольку выросла из философии, корни которой, в свою очередь, уходят в религию..