Снова повернув излучатель, он обрушил адскую кару на подлетающую шестерку и с удовлетворением увидел, как витоны выплеснули свою энергию в видимые частоты и отправились к праотцам. Они могут сколько угодно плевать на лучи, падающие на них по сложной траектории Лиссажу — ведь природа сделала их неуязвимыми к солнечному излучению. Его они запросто переносят. Может быть, даже с удовольствием. Зато лучи, направленные по гиперболе, вонзаются им прямо в потроха!

На севере, у самого горизонта, собиралось огромное полчище витонов. Грэхем попытался достать их лучом, но, убедившись, что все его усилия безрезультатны, сделал вывод: они вне радиуса действия установки. На востоке снова загрохотали рукотворные вулканы. В воздухе стоял запах озона, жженой резины и мокрого цемента. Вокруг слышались выкрики, но из-за расстояния он не мог разобрать слов.

Он думал о воздушных силах Америки, прикованных к земле, — десять тысяч стремительных боевых машин не осмеливаются взлететь, пока существуют витоны, угрожающие подчинить себе мозг пилота и натравить брата на брата. Скоро все кончится, теперь уже совсем скоро. Небо запестреет крылатыми воителями, а внизу народ будет повторять сладчайшее для любой войны слово: «Наши!»

Пока Грэхем приканчивал только беспечных, ленивых или неосторожных, но теперь враг осознал грозящую ему опасность. Теперь он готовит массовую атаку, штурм, призванный раз и навсегда продемонстрировать всю мощь, на которую способны витоны, сплотившиеся воедино. Они бросят на него роты, батальоны, бригады — в таком количестве, что ему не отбиться. Хотят стереть его с лица Земли, которую считают своей вотчиной, а вместе с ним — и поляризатор. Да, конец близок, но к нёму вел длинный путь.

Оглядывая небо, он увидел эскадрон азиатских стратопланов, удаляющихся на восток в полной уверенности, что за ними сам Всевышний. Позади и ниже вспыхивали разрывы, сыпались искры. «Интересно, видели ли пилоты-фанатики, какая судьба постигла кое-кого из так называемых духов их предков?» — подумал Грэхем и пришел к выводу, что нет.

А ведь новость должна бы уже облететь весь мир, во всяком случае, Новый Свет. И до Европы подробности, наверное, уже дошли. Теперь, зная, что победу решает только время, а не сомнения, Европа должна выстоять. Может быть, какая-нибудь из других групп тоже добилась успеха Хотя какая разница — триумф Фарадеевской компании стал триумфом всего человечества.

Он прервал размышления, увидев, что далекая армада взмыла ввысь. Ее окружало гигантское фантастическое зарево, и было трудно поверить, что для обычного зрения, не прошедшего обработку, витоны совершенно невидимы. Надвигалось несметное полчище голубых светил, сверкающей стеной заслонившее весь северный небосклон, — наводящее несказанный ужас небесное воинство, родом не из рая и долго отвергаемое адом. Витоны приближались так стремительно, что глаз отказывался верить.

Грэхем еще только готовился принять бой, а небольшой участок голубизны в центре вражеского строя вдруг налился фиолетовым, перешел в оранжевый и начисто пропал. На какой-то миг он пришел в замешательство, потом вспомнил — Йонкерс!

— Старина Стив! — взревел он. — Все-таки добился своего. Задай-ка им жару, Стив!

Увеличив мощность, он прошил стремительно наступающую орду. Голубизна вспыхнула фиолетовым, оранжевым — и исчезла. Уцелевшее крыло отделилось от основной массы и обрушилось на Йонкерс. Некоторые шары, падая, меняли цвет.

Другое крыло мстительно устремилось прямо на Грэхема. Он знал, что сейчас произойдет, чувствовал по тому, как они все теснее сплачивают ряды, ускоряя полет. До самого последнего мгновения он давал им прикурить, поливая отборной руганью и смертоносными лучами. Как только витоны столкнулись, образовав убийственную смесь, он в четыре огромных прыжка добрался до ямы, обхватил шест и, увлекаемый силой тяжести, ринулся вниз.

С захватывающей дух скоростью скользя по шесту, он видел, как жуткая сверкающая голубизна мгновенно сгустилась и нависла над устьем шахты. Все небо превратилось в пылающий лазурный купол. И вдруг вспыхнуло нестерпимым блеском. В уже и без того поврежденные перепонки Грэхема ударил оглушительный треск — как будто космос разорвался на части. Шест заплясал, словно палочка в руках жонглера.

Грэхема, как перышко, стряхнуло с шеста; и он рухнул в содрогающуюся глубину. Шахта ходила ходуном от верха до самого дна, стены крошились, вниз обрушился смертельный ливень земли, камней, осколков бетона. Что-то большое, черное, пробив темноту, показалось в проеме и тяжело рухнуло прямо на беззащитное тело.

У Грэхема вырвался сдавленный стон. Сознание отлетало, как черная погребальная ладья, отплывающая в туманные моря.

Постель была удобной, такой удобной, что хотелось подольше протянуть этот сон. Блаженно повернув голову, Грэхем почувствовал, как ее пронзила острая боль, и открыл глаза.

И правда, он в постели. Грэхем пошевелил пальцами, ощупывая ее. Определенно, это постель. Он с изумлением оглядел белую простыню, изучил картину на противоположной стене Это был «Загнанный олень». Грэхем показал ему язык.

Рядом скрипнул стул. Сморщившись от боли, он повернул голову и обнаружил широкоплечую фигуру Воля.

— Добрый вечер, Рип ван Винкль, — с елейным радушием приветствовал его Воль. — Он указал на часы, потом на календарь. — Сейчас десять вечера, четверг. Целых три дня ты был глух, нем, туп и недвижим — словом, оставался самим собой.

— Да ну? — Грэхем фыркнул, но не так гневно, как обычно. Потом метнул взгляд в сторону картины. — Не ты ли водрузил здесь эту дрянь? Если ты, то не вижу здесь ничего смешного.

Воль обозрел картину, пытаясь понять, чем она не угодила приятелю. Наконец его осенило, и он загоготал.

С трудом сев, Грэхем оперся на локоть, не обращая внимания на дергающую боль в голове.

— Тащи сюда мои пожитки, безмозглый толстяк, — мне пора по делам.

— Ничего не выйдет. — Широкая ладонь Воля мягко уложила его обратно. — Нынче тот единственный случай, когда командую я, а ты повинуешься. — Он заявил это с неприкрытым злорадством, потом добавил: — Витоны сровняли с землей площадь диаметром пару миль, прикончили многих наблюдателей. Нам понадобилось двенадцать часов, чтобы обнаружить твою нору и откопать кусок фарша, в который ты превратился. Так что полеживай себе смирно, а дядюшка Арт расскажет тебе сказочку на сон грядущий.

Он достал Газету, развернул ее и с торжеством в голосе прочитал краткий обзор событий дня:

— Мэр Салливан утверждает: теперь город надежно защищен. «Электра» довела выпуск новых излучателей до тысячи штук в день. Еще две эскадрильи азиатских стратопланов приземлились в Бэттери Парк и сдались — Взглянув на приятеля, он добавил: — Это только местная хроника. Столько всего случилось, пока ты тут храпел, как жирный боров.

Грэхем сердито хмыкнул.

— А как дела у Кенига?

— Двое операторов погибли, когда Йонкерс принял на себя удар. Много наблюдателей, находившихся поблизости, тоже отправились на тот свет. А в остальном — все в порядке. — Воль снова уткнулся в газету. — Вот еще, послушай, — предложил он. — В Небраске выровнена линия фронта. Наши бронетанковые войска теснят слабеющего противника. В рядах азиатов вспыхивают восстания, по мере того, как наши передатчики продвигаются в линии фронта и поражают витонов прямо у них над головами. Азиатские пацифисты захватили короля Чунга и приступили к производству антивитоновских излучателей. Европейские вооруженные силы полным ходом двигаются на восток. Вашингтон ожидает, что, азиаты предложат перемирие и содействие в уничтожении витонов. — Он сложил газету и сунул ее Грэхему под подушку. — Можно сказать, война идет к концу — и все благодаря тебе!

— Черта с два! — кисло произнес Грэхем и снова приподнялся. — Отдавай мою одежонку. Я ведь не такой жулик, как ты, — одеял не таскаю.

Воль встал и с притворным ужасом воззрился на друга.

— Клянусь Богом, Билл, вид у тебя просто жуткий. Краше в гроб кладут. По-моему, тебе необходим врач. — Он направился к двери.