Секунда, другая, третья… все это продолжалось секунды. Гора съеживалась на глазах, обволакивалась дымкой, превращалась в камешек, в светлый комочек, во вторую Луну, освещенную восходящим солнцем. Высунув голову, Гхор провожал ее глазами, словно друга, улетевшего в небо. И тут грянул удар. Грохот донесся до убежища Гхора. Воздушная волна закинула его в пещеру, в самый дальний угол. Потом с неба посыпались скалы, словно тупые молоты ковали землю, горы вздрагивали от каждого удара. А это были всего лишь песчинки, пыль, сдутая с улетевшего массива.

Тряслась земля, катились небесные скалы. Ошеломленный юноша осторожно ощупывал себя: на месте ли руки, ноги? И вот тогда, в пещере, он почувствовал, что неправильно представлял себе мир. До сих пор ему казалось, что горы — это подлинное, а все остальное — занимательные картинки в телевизоре. На самом деле горы были украшением, заповедником старой природы, а подлинные дела творились людьми равнины. Горы стояли временно, как декорации на горизонте равнины. А когда они стали мешать, равнина сбросила их с планеты за ненадобностью.

И ночью Гхор ушел на равнину — к истинным властителям планеты Земля. Ушел, оставив записку: «Прощай, мама, не сердись, я хочу посмотреть мир».

Уйти у него хватило решимости, но не хватило мужества, чтобы вступить в спор с матерью и настоять на своем.

Выше говорилось, что историки эры единства и дружбы выделяли целый век орошения планеты и за ним век осушения. В общих чертах это было справедливо. Но конечно, не надо себе представлять, что гидротехники начали свои работы в 101 году по новому летосчислению и завершили в 199-ом. Многие оросительные работы были выполнены еще в предыстории — во втором и первом тысячелетиях и еще того раньше, до начала европейского летосчисления. Но самые недоступные пустыни дожили и до конца века осушения. Последней была Такла-Макан в Центральной Азии.

Природа как будто нарочно отгородила этот край от влажных морских ветров. С севера — Тянь-Шань, на западе — Памир, на юге — хребты Тибета и Гималаи. На восток ворота открыты, но до океана три тысячи километров. Сто миллиметров осадков доставалось этой стране на весь год — в десять раз меньше, чем нужно в субтропиках.

Но, в конце концов, дошла очередь и до этой обделенной земли.

Инженеры предложили проект: проламывается юго-западная стена — горы Каракорум; пустынная впадина соединяется с долиной реки Инд. На Инд, правда, рассчитывать не приходится. Эта река не слишком многоводна и давно израсходована на орошение сухих степей Пакистана. Но инженеры намеревались использовать Инд только как естественный водопровод — подавать по нему талую воду антарктических айсбергов или опресненную океанскую, качать ее вверх по реке, по ступеням озер, с плотины на плотину.

Необходимые сооружения на Инде уже имелись. Плотины были построены еще лет двести назад, когда энергию падающей воды превращали в электричество. Позже, когда ядерная энергия вытеснила и черный и голубой уголь, гидростанции строить перестали. К чему плотины, если энергию мог дать стакан воды?

Именно такую портативную энергостанцию, заряженную стаканом воды, выдали на руки Гхору — рядовому землекопу стройки.

Он получил фотонную лопату, проучившись на курсах землекопов всего три месяца. Удивительного тут нет ничего. Ведь лампу умеет зажигать ребенок, ничего не ведающий о законе Ома, хотя десятки гениальных людей полвека потратили, чтобы изобрести эту лампочку. И фотонная лопата была проста в обращении. А в устройство ее Гхор мог и не вникать. Генератор фотонов находился в свинцовом кожухе под пломбой, рабочему запрещалось туда заглядывать. Его дело было копать лучами.

Никогда не забудет Гхор первого учебного выхода на стройку. Крылья доставили их на трассу будущего канала. Взрыв только наметил русло, проложил неровную трещину, выворотил скалы, накидал угловатые глыбы. В горах было не прибрано, словно в комнате после веселой вечеринки, когда гости только что разошлись. Приходилось подчищать русло вручную. «Вручную» означало ручными фотонными лопатами.

Инструктор расставил своих учеников цепочкой. Гхор оказался на правом фланге, потому что увереннее других чувствовал себя на круче. И инструктор начал с него:

— А ну-ка, парень, попробуй свалить этот камешек!!

Камешек тот весил, наверно, тысячу тонн. Слоистая рыжая скала нависла над руслом, вот-вот рухнет. Когда-то такие нависшие утесы называли «Пронеси, господи».

— Я ее повалю, как дерево, — сказал Гхор, — подрублю снизу, а потом срежу сзади наискось.

— Только осторожно, подлетай сбоку, под скалу не суйся, — напомнил инструктор.

Гхор расправил крылья, включил ранец на парение. Инструктор отошел в сторону, не стал мешать ученику прилаживаться.

Фотонная лопата не была похожа на древнюю ручную лопату, скорее, напоминала отбойный молоток, только носик у нее был широкий, треугольный. Гхор повернул выключатель — из треугольника брызнул свет. Потекли красно-огненные струйки. Казалось, скала живая и кровь бежит у нее из пореза. И бурый дымок повалил: камень и плавился, и испарялся частично. Гхор все глубже врезал лопату скале в горло. Когда дошел до отказа, перелетел с одного края на другой, потом перебрался на «затылок» утесу. Парил, опираясь на крылья, а сам пробовал скалу ногой. Нет, не поддается. Добрый час трудился. Вдруг каменный великан дрогнул. Топнул сильнее — скала сорвалась. Подпрыгивая резвым мячиком, давя камни и дробясь, покатилась в ущелье. И Гхору захотелось кричать во все горло, прыгать и петь, как на туше убитого слона. Этакое чудовище свалил, этакого каменного великана! Топнул ногой и повалил! Гхор — повелитель скал, Гхор — горы попирающий!

С первого дня он оказался лучшим в своей группе, потом стал лучшим из молодых рабочих, лучшим из землекопов участка. Его ставили в пример, награждали, назначили бригадиром, еще через месяц — инструктором. Чем объяснялся его быстрый успех? Пожалуй, в первую очередь биографией. Гхор был у себя на родине, он вырос в этом краю.

Пустыня Такла-Макан была последней целиной на материках планеты. Как и в героическом двадцатом веке, молодежь третьего тысячелетия жаждала подвигов, искала земли подвигов. Сюда, в пески и горы, стекались уроженцы благоустроенной Европы, благодатной Сахары, изобильной Австралии, причесанной Бразилии. Они мечтали об опасностях, о морозе и зное, хотя выросли в безопасных школах, гуляли по аллеям под присмотром воспитателей, купались в бассейнах. В пустыне оказалось опасно, жарко и тяжко. Нет, приезжие не сдавались, не падали духом. Но им было трудно, приходилось терпеть, пересиливать себя. Работа в горах требовала напряженного внимания — как бы не оступиться, не поскользнуться, не покатиться под откос. Напряжение утомляло, и зной утомлял. Приезжие посматривали на часы: скоро ли перерыв? Искали глазами, где тень, где холодок, чтобы перевести дух. Вот чем были заняты головы непривычных. А Гхор, равнодушный к зною и твердо стоящий на «горных» ногах, на работе думал о работе и после работы — не об отдыхе.

Вот почему раньше других он стал инструктором а раньше других рационализатором.

Среди предложений его оказалось одно важное.

Его бригада в то время работала на резке ледников. Лед старались не взрывать — бережно спускали в долину. Ведь вся стройка была затеяна, чтобы доставлять из-за гор антарктический лед для орошения, а тут свои льды рядом, зачем же их выбрасывать? Резка льда считалась трудной работой, обычно ученики проходили ее под конец. Фотонная лопата слишком много испаряла, работа шла в клубах пара, на очках росла изморозь — тыкаешь наугад… И вот однажды молоденькая девушка, гречанка родом, к снегам непривычная, вдруг обогнала всех. Но только Гхор хотел похвалить ее, поставить в пример, вдруг девочка бежит со слезами: лопата вышла из строя, отказал генератор лучей.

В другой раз у самого Гхора получилось так же: он показывал ученикам, как подрезать ледяной пласт. Все шло великолепно: разрез, как по ниточке, пар не мешает, очки прозрачные. И стоп! Заело. Генератор сдал.