К концу перелета она одичает.
А может, и нет. Может, найдется золотая середина.
Придется им начинать без нее. Пери только сейчас начала проводить больше времени с Хьюго. Если она улетит в сверхдальний перелет безо всяких гарантий, что вернется, не получится ли, что она повела себя как Авис — взяла и исчезла? Для Хьюго это будет очень долго. И для Пери тоже. Хватит ей начинать все с чистого листа.
Столько всего предстоит сделать, столько всего узнать о безбрежной стихии полета. Они еще только начали. Пери совсем молода. У нее полно времени в запасе.
Вернувшись домой, Пери достала письма, которые вернул ей Зак.
Мой милый Хьюго!
Я пишу тебе эти письма, потому что хочу, чтобы ты знал, как все было, когда ты был совсем маленький. Ты же сам не помнишь. А я тогда все время была с тобой. Видела тебя, слушала тебя, знала, как ты живешь.
Милый Хьюго!
Ты обожал луну. По ночам, когда мы не спали и я кормила тебя и переодевала, если тебе было видно луну в окна, выходившие на восток, ты смотрел и смотрел туда без конца. Иногда ты смотрел в окно, даже если не видел луну. Интересно, у всех маленьких детей такая страсть к луне?
Милый Хьюго!
Ты часто просыпался так рано, что я кормила тебя в темно-синих предрассветных сумерках. Поев, ты снова засыпал, как будто ускользал от меня в глубокую прозрачную воду. Я тебя видела, но ты был не здесь.
Милый Хьюго!
Хотела тебе рассказать…
Пери убрала письма, вышла из дома и взлетела на ветви дуба. Сегодня она будет спать под открытым небом.
Эпилог
Урок летательского мастерства
В вагоне рельсовки Томас так и запрыгал на сиденье.
— Мы едем-едем-едем на Сахарный остров! Мы едем-едем-едем на Сахарный остров!
— Посиди спокойно, солнышко, — сказал я, поправил его золотистые крылья, чтобы не примять, и пристегнул ремень. Да, крылья у него самые красивые на свете. Похоже, нам с Лили повезло, что Томас успел стать одним из последних пациентов доктора Руоконен. Теперь она целиком посвятила себя научной работе — в основном исследует динамику полета насекомых. Говорит, насекомые «запрограммированы на полет». Они постоянно меняют форму и натяжение крыла, поэтому у них получаются маневры, какие птицам и не снились. Насекомые умеют летать и задом наперед, и вверх ногами. От души надеюсь, что передать все эти способности людям не удастся еще очень и очень долго. Люди-птицы — это еще ничего, но дожить до того, чтобы увидеть людей-насекомых, мне как-то не улыбается. Тогда проект «Человечество» уж точно будет закрыт.
— А я тебе не солнышко, — весело возразил Томас. — Меня зовут Стриж!
В последнее время он все чаще называл себя летательским именем. С одной стороны, оно не очень ему подходило, ведь стрижи черные, а не золотистые, с другой — благодаря выгнутым узким крыльям он когда-нибудь станет невероятно быстрым и ловким. Я немного почитал про стрижей и выяснил, что они рекордсмены среди птиц по скорости, обогнать их могут только сапсаны, и почти всю жизнь проводят в воздухе — на лету и пьют, и спариваются, и даже спят в полете. Что-то все это меня не порадовало.
Я дал Томасу банан — в этом возрасте мальчишки постоянно голодные, — и настроился на долгую дорогу до Сахарного острова. Я бывал там только один раз, в детстве, и остров остался в памяти как идеально прекрасный пейзаж — бирюзовая вода и белый, мелкий песок — и правда как сахар; такой мелкий, говорили мне, потрясенному ребенку, что им полируют огромные вогнутые зеркала для орбитальных телескопов.
Томас все ерзал и прыгал на сиденье, насколько позволял ремень, и пел с набитым ртом:
— Лети, мой Томми, на сосну, лети, мой Томми, на луну, лети до солнца и до звезд, лети в жару, лети в мороз!
Когда мы приехали, на Сахарном острове было безлюдно. Билет сюда стоил так дорого, что почти никому не по карману. Как всегда, на то, чтобы отстегнуть ремень и вытащить Томаса из вагона, ушла целая вечность. Теперь, когда у него появились крылья, возиться приходилось еще в два раза дольше — осторожно высвободить крылья, не помять и не поломать перья, пригладить их… Наконец мы спустились по дорожке со станции, извилистой, усыпанной белым песком, и двинулись в зеленый лес из высоких-высоких деревьев. Минут через десять впереди показались синяя вода и синее небо. Но до пляжа было еще далеко — мы очутились на краю обрыва метрах в двадцати над водой. Я присел и убрал у Томаса челку с глаз.
— Привет, — послышался низкий тихий голос. Пери. А потом тоненький писк:
— Том! Том!
— Хьюго, как ты вырос! — воскликнул я, обернувшись, и раскинул руки. Хьюго бросился ко мне, Пери не отставала от него. — Можно, я тебя поцелую? — Хьюго важно кивнул, и я поцеловал его в щеку. Хьюго с Томасом тут же сели и принялись играть в сложную игру с камушками — они сами ее изобрели. Я поцеловал в щеку и Пери тоже.
— Прекрасно выглядите, — сказал я.
— Спасибо, — улыбнулась Пери. — Как Динни?
— Хорошо. У нее все хорошо. Нет ли вестей от Беркута с компанией? Где они сейчас?
— Перелетают Индийский океан.
— Ничего себе. Сильно. А как Хьюго? Вид у него цветущий.
Пери помолчала.
— Нормально. Я должна отвезти его к Питеру к семи часам.
— Спасибо, что согласились полетать сегодня с Томасом. Вряд ли он понимает, как ему повезло, что его учит такая знаменитая летательница, как вы. Говорят, никто лучше вас не дает так остро почувствовать радость полета.
— Для меня это только в удовольствие, — ответила Пери. — Дело не в том, что я такой уж мастер. Просто настоящих летателей еще маловато.
Я улыбнулся.
— Я не спросила вас, почему вы все-таки решили дать Томасу крылья, — произнесла Пери.
— Мне удалось себя уговорить, — признался я. — Я все думал, что это откроет перед ним блестящее будущее, обеспечит успех в жизни, убережет от мест вроде Венеции. Но на самом деле, по-моему, все решило совсем не это. Думаю, все свелось к одному простому соображению: попробуй-ка скажи маленькому ребенку, что он не будет летать. Потому что ты ему не позволишь.
— Да, — кивнула Пери, болезненно скривившись. — Мне этот разговор еще предстоит.
— Ох, Пери, простите меня! Неужели ничего нельзя сделать?
— Не знаю. Питер пока не соглашается проконсультироваться у специалистов. Может, и вообще не согласится. Честно говоря, я не думаю, что Хьюго захочется летать. Это я виновата. Зато он может стать… забыла слово… исследователем пещер или кем-то в этом роде. — Она нагнулась к Томасу. — Томас, ты не покажешь мне свои крылышки? Я таких красивых никогда и не видела!
Томас встал, раскрыл крылья и горделиво повернулся — внутренняя сторона крыльев полыхнула на солнце зеленым огнем. Хьюго и ухом не повел — так и возился с камешками.
Пери шагнула вперед и обняла Хьюго.
— Поиграй немного с Заком, а мы с Томасом скоро вернемся, договорились?
Хьюго на нее даже не посмотрел. Пери поцеловала его в щеку, еще раз обняла и встала.
— Все будет хорошо, — шепнула она мне, взяла Тома за руку, и они шагнули на край обрыва. Я так и не привык к тому, какой Томас бесстрашный. «Наш Томми маленький храбрец», как поется в его любимой песенке. Вот и в этом он все больше отдаляется от меня. Мне по-прежнему приходилось преодолевать тошноту каждый раз, когда он на моих глазах бросался в воздух.
Они взмыли в небо, Пери летела вровень с Томасом, а потом закружила под ним. Крылья у него сверкали золотом. Он сиял под облаками, словно дневная звезда.
А Хьюго смотрел на них, не оборачиваясь, пока они не превратились в две точки — одну темную, другую сияющую.
