Пери со вздохом выглянула в окно. Скверная будет ночь — стены так и давят. Пери все хуже выносила замкнутые пространства, и это ее пугало. Частенько она спала в ветвях серебристого дуба в саду, на помосте, который выстроили другие летатели — спала и вслушивалась в движение воздуха. Там ей сразу вспоминалось время, проведенное на Райском кряже, с «Орланом». Еще бы она его не вспоминала, но это ее тревожило. Как будто зачатки дикости в ней растут и крепнут. Надо как-то примириться с этой своей стороной, с тем существом, в которое она превращалась в полете.

Пери вернулась в спальню. Надо уметь признавать поражение. Она натянула изолят для ночного полета — плотная, мягкая серая ткань не давала замерзнуть и отражала скудный свет луны и звезд, чтобы было видно другим летателям.

Пери взмыла в воздух и повернула к океану — там ей особенно нравилось летать. Море внизу было словно утыкано россыпью бриллиантовых булавок, там и сям виднелись рыбацкие лодки, не заслуживающие громкого названия «флотилия». Рыболовных флотилий больше не существовало.

Вскоре после того, как Пери взяли на работу в тренировочный центр, в Город вернулся Нико — один. И «Альбатрос» тут же подал на него в суд за публикацию исследовательских статей. Нико торжествовал. Напав на Нико на его же территории, «Альбатрос» совершил роковую ошибку. «Они не ожидали, что все зайдет так далеко. Думали меня запугать. Никогда, — говорил он Пери, — никогда не подавай в суд на того, кому нечего терять. Что они могут со мной сделать? Разве что запретят публиковать статьи — ну так все, кто хотел, давно сделали себе копии».

Когда судебный процесс набрал обороты, в «Альбатросе» сообразили, что совершили катастрофическую ошибку и теперь им не выпутаться. Самым скверным для «Альбатроса» было то, что на рассмотрение суда были вынесены мельчайшие подробности исследований, внутренней документации, махинаций, общения с клиентами и конкурентами — а поскольку процесс был открытым, все это стало достоянием публики. Нико и его сторонники стали суперзвездами в масштабах страны и всего мира, ведь именно они обвинили «Альбатрос» во всем, начиная со сговора с «Корвид-Микро-РНК» при установлении цен на препараты до подделки результатов при выявлении побочных эффектов процедур.

— Странная история, — сказал Нико, когда процесс шел уже около месяца. — Они сами подали на меня в суд — и тем не менее подослали ко мне человека, чтобы поговорить о тебе.

Пери уставилась на него.

— Они уверены, что ты прислушаешься к моему мнению.

— К чему я должна прислушаться?

— Само собой, их интересуете вы с Хьюго.

Само собой.

Нико сказал, что «Альбатрос» признал — пусть и в определенной степени — свою вину в том, что произошло с отцом Пери.

— Предлагают тебе компенсацию. Хотя ты ее и не просила. Они не называют это компенсацией, но на самом деле именно так все и обстоит. Тебе обеспечат весьма существенную поддержку во всем, чем тебе захочется заниматься, — в учебе, в любых проектах.

— Если я соглашусь, чтобы они изучали нас с Хьюго, — проговорила Пери.

«Беда в том, что мне и самой интересно».

— Да, — кивнул Нико. — Тебе надо понимать, как подействовали на тебя процедуры, которые проходил твой отец, это важно и для твоего будущего, и для будущего Хьюго.

— Нико, передайте им — я подумаю. Мне часто приходит в голову, что именно поэтому я с самого детства так страстно хотела летать. Надеюсь, дело только во мне, а не в том, что компания, которая ставила опыты на моем отце, имплантировала мне эту страсть…

Пери направилась на восток, от берега. Надолго ли ей хватит сил? Она постоянно тренировалась, расширяла свои возможности. Училась.

Беркут что-то затевает. Обращался к ней за помощью. «Ты стала знаменитой, — обронил однажды Нико. — В нужных кругах, среди осведомленных людей. Слышал, ты самый востребованный инструктор по полету в Городе».

А еще Нико сказал Пери — еще когда в первый раз пришел к ней после возвращения в Город, — что Сойка погибла. В ту ночь ее загнали в угол, заставили взлететь и принять воздушный бой с Диким. Беркут видел, как она упала. Искать ее тело они не могли — надо было спасаться самим. Одинокая, страшная смерть. Пери часто мерещилось, как с неба падает черная фигурка, вошедшая в штопор. Стоит поднять крылья под неверным углом, и их уже не выровнять, не добиться подъемной силы.

— Беркут возвращался, искал тебя, — сказал Нико. — Но ты уже улетела. Он рисковал жизнью, лишь бы тебя найти.

Может быть, Беркут отпугнул Диких и они поэтому не стали гнаться за Пери?

— Беркут перебил довольно много Диких, — продолжал Нико, — но их было так много, что он организовал отступление. Считал, что это он виноват в гибели Сойки, думал, что если бы лучше нас подготовил, беды не случилось бы. Я с ним не согласен — мы знали, на что идем. В общем, он возвращался за тобой. Думаю, тебе стоит об этом знать.

— А Шахиня? — спросила Пери.

— Мы не знаем, что с ней. Тешу себя мыслью, что она нашла себе территорию и нового самца. Хорошо, что Беркут не держал ее на привязи. А то и она погибла бы.

Впереди глотал звезды облачный дракон, извивы туши пятнали небо. Пери решила подняться выше облаков. Перед ней как будто протянулась широкая тропа прямо в небо. Пери все чаще воспринимала пространство именно так. Видишь тропу и летишь по ней, и неважно, какая тебе предстоит траектория, прямая или изогнутая. Вероятно, это было как-то связано с пробудившейся способностью смутно видеть ультрафиолетовые лучи, по крайней мере, при дневном свете. Пери чувствовала переливы цвета в небе; они влияли на ее маневры в полете, особенно в дальнем. И думала, что городские летатели их не замечают, поскольку им не нужно. Они не пользовались своими способностями. Летать на дальние расстояния им приходилось редко.

А вот Беркуту — часто.

— Я думаю о настоящих дальних полетах, — говорил он ей. — Мы полетим за океан. Как птицы летают в теплые края. Так еще никто не делал. Полетишь со мной?

Пери взмыла выше, чуть-чуть отклонилась к северо-востоку. Стоит ли соглашаться? Ох, как хочется снова полетать с Беркутом — больше всего на свете…

Пери развернулась, сверила курс по россыпи звезд и по ливневой завесе городских огней, которые она прекрасно видела с такого расстояния, и направилась с моря на сушу.

Она набрала скорость. Носиться ночью над городом было несказанно приятно — даже мурашки бежали по коже. Темнеющие башни небоскребов вращались внизу, и Пери казалось, что она парит высоко-высоко — их шпили задавали масштаб высоте полета. Потоки горячего воздуха над крышами и улицами подталкивали к небу. Она закружилась над самым высоким небоскребом — «Заоблачной цитаделью», — одним из немногих, который был ярко освещен даже по ночам. Это было здорово, почти как стекляшка: Пери упала в расщелину улицы вдоль стены небоскреба, мелькали мимо этажи, водопады света рушились в небо — только здесь можно было сполна насладиться скоростью.

Перелет, который планировал Беркут, мог состояться не раньше чем через год. Беркут уже начал собирать группу поддержки и продумывать логистику. К нему присоединятся летатели со всех земель, изо всех стран, над которыми они пролетят. Это будет исследовательская экспедиция, протест, испытание. Об этом заговорят во всем мире.

Пери резко сбросила высоту и разогналась, потом взмыла стрелой и перемахнула через «Заоблачную цитадель», — проверяла, хватит ли скорости. Затормозила, развернулась, снова сбросила высоту и запорхала, словно одуванчиковый парашютик на ветру. Ну, все. Она уже устала. Хватит выпендриваться. Пора домой.

— Если полетишь с нами, если у нас все получится, ты прославишься, — сулил ей Беркут. — Станешь первооткрывателем. Легендой. Такого еще никто не делал, никому и в голову не приходит, что это вообще возможно.

«А вдруг и вправду невозможно?» — подумалось Пери. И все равно перелет манил ее — пусть даже сияющим намеком на осуществление. Пери представляла себе, как они взлетают на закате, ориентируясь на полосы поляризованного света, протянувшиеся по небу, сверяясь с магнитным полем Земли, а потом летят всю ночь при луне, вытянувшись длинным широким косяком. Ритм полета на целые дни — вдох, крылья вверх, выдох, крылья вниз, и вот уже не остается ничего, кроме ритма и меняющегося света и облаков, тающих, словно островки соли, прозрачных, как рисовая бумага, и они рвутся в клочки, распадаются, перекипают и струятся, как кипящее молоко. Никаких мыслей, кроме движения света и стеклянного воздуха, оглаживающего крылья.