Для меня всегда оставалось загадкой, почему моя мать – истинная американка – никогда не могла избавиться от страстного желания попасть в особняк Моузлейнов, даже после того, как столько лет она тщетно участвовала волонтером в благотворительных делах миледи в надежде на признание, столько лет тщательно подстригала те двадцать футов живой изгороди из лигуструма, что отделяли самую дальнюю часть барского парка от нашего капустного огорода… и все впустую.

К тому времени, как я перебралась в Оксфорд, чтобы получить докторскую степень, я была твердо уверена в том, что мы с мамой давно уже не забиваем себе голову этой ерундой. И лишь через год я поняла, в чем состояла тайная цель частых маминых визитов и настойчивых просьб изучить все чудеса Оксфорда.

Мы начали с того, что обошли каждый из колледжей университета. Моя мать никак не могла насмотреться на готические квадратные дворики и крытые аркады, так не похожие на все то, среди чего она выросла. Когда она думала, что я ничего не замечаю, то наклонялась, чтобы подобрать и спрятать в сумку маленькие сувениры: мелкую гальку, свинцовый карандаш, забытый на каменной ступени, веточку тимьяна в саду целебных трав… И была крайне смущена, осознав, что после стольких лет я все еще почти ничего не знаю о том, что происходит в ее внутреннем мире.

Завершив осмотр колледжей, мы начали посещать концерты и разные мероприятия, включая даже самые странные спортивные состязания. У моей матери внезапно пробудился неестественный интерес к крикету, потом к регби, потом к теннису. Конечно, оглядываясь назад, я должна была бы понять, что все эти внешне импульсивные порывы были частью ее тайного замысла.

Джеймс.

По каким-то причинам мне никогда не приходило в голову, насколько продуманными были наши передвижения по городу и как упорно моя мать заранее рассчитывала наши маршруты и держалась их, невзирая на погоду… Пока однажды она не схватила меня за локоть и не воскликнула таким тоном, словно была крестоносцем, увидевшим наконец священный Грааль:

– Это он!

Это и в самом деле был он. Он выходил на Брод-стрит из книжного магазина «Блэквелл», держа в руках стопку книг и чашку кофе. Я бы ни за что его не узнала, если бы не моя мать, но ведь я и не потратила последние десять лет на то, чтобы наблюдать за процессом его взросления, глядя в бинокль и читая статьи в желтой прессе. Для меня Джеймс Моузлейн оставался все тем же принцем-подростком из зачарованного леса, а человек, вышедший из книжного магазина, был абсолютно взрослым, высоким и атлетично сложенным, хотя и совершенно не готовым к ожидавшей его засаде.

– Вот так встреча! – Моя мать ринулась через Брод-стрит и очутилась перед Джеймсом быстрее, чем он успел заметить ее приближение. – А я и не знала, что вы в Оксфорде! Вы, наверное, даже не помните Диану…

Только в этот момент моя матушка заметила, что меня нет рядом, и быстро обернулась, выражение ее лица мигом все объяснило. Я никогда не была трусихой, однако ужас от внезапного осознания того, что вот его, именно его мы так долго искали, едва не заставил меня развернуться и сбежать.

Хотя Джеймс не мог видеть яростной гримасы моей матери, он уж точно заметил не только, как резко она махнула рукой, но и мою реакцию. Только какой-нибудь отморозок не понял бы все в мгновение ока, но, к чести Джеймса, надо сказать, что он приветствовал нас обеих с безупречной сердечностью.

– И как вам нравится в Оксфорде? – спросил он меня, все еще балансируя чашкой кофе, стоявшей на книжной стопке. – Простите, не расслышал, как вас зовут?

– Диана Морган, – ответила за меня моя матушка. – Как леди Диану. Вот, я запишу… – Она порылась в сумке и извлекла листок бумаги, не обращая внимания на то, как я пихала ее под локоть. – А ее колледж, само собой…

– Мама!

Я сделала все, что могла, чтобы не дать ей записать заодно и мой номер телефона, и она сильно сердилась на меня, когда я уволокла ее прочь с места преступления.

Неудивительно, что после этого от Джеймса не было ни слуху ни духу. И по всей вероятности, я бы никогда больше с ним не встретилась, если бы не Катерина Кент. Как раз перед Рождеством нынешнего года она пригласила меня на прием в Музей Ашмола, организованный, как оказалось, в честь недавнего пожертвования музею неких древних артефактов из коллекции Моузлейнов.

– Идем! – сказала она, увлекая меня прочь от изысканной скульптуры египетской богини Исиды и таща сквозь толпу избранных. – Хочу тебя кое с кем познакомить. Эти Моузлейны – люди весьма полезные.

Будучи женщиной очень нетерпеливой, Катерина довела до совершенства искусство прямиком приступать к делу и настигать избранную жертву.

– Джеймс! Это Диана. Чрезвычайно талантлива. Она хочет знать, кто реставрировал твою Исиду.

Едва не подавившись шампанским, Джеймс повернулся к нам. Он выглядел таким соблазнительно-красивым в костюме и галстуке, что все мои детские фантазии разом вспыхнули в моей голове.

– Прекрасная скульптура, – поспешила сказать я. – Тот, кто ее нашел и привез в Англию, должно быть, навлек на себя проклятие фараонов…

– Мой предок. Первый лорд Моузлейн. – Джеймс смотрел на меня так, будто начисто забыл нашу первую встречу, а его улыбка заставляла даже предположить, что я как раз из тех женщин, с которыми он и надеялся встретиться этим вечером. – Мирно скончался в собственной постели в возрасте девяноста двух лет. По крайней мере, нам хочется так думать. – Он пожал мою руку и не слишком торопился ее выпускать. – Рад знакомству.

– Вообще-то… – Я с неохотой отобрала руку. – Вообще-то, мы уже встречались с вами в прошлом году. Перед книжным магазином «Блэквелл».

Еще не все слова сорвались с моих губ, а я уже поморщилась от собственной предательской честности. Понадобилось всего несколько секунд для того, чтобы колесики в голове Джеймса повернулись как надо, и это был не слишком приятный для меня процесс.

– Верно, – медленно произнес он. – Верно, верно, верно…

Но то, что было написано в его глазах, лишало меня всякой надежды.

И потом, во все последующие месяцы, когда бы мы ни встречались за кофе – по велению Катерины Кент, – Джеймс всегда начинал с вопроса: «Как поживает ваша матушка?» – и это сразу устанавливало общий тон разговора и напоминало мне о том, почему кофе никогда не превращался в обед. Конечно, Джеймс был внимателен и даже иногда кидал на меня такой взгляд, от которого меня бросало в дрожь. Но в общем и целом он продолжал обращаться со мной с неизменной любезностью, словно я была неприкосновенной девственницей, которую он поклялся защищать.

Возможно, всему виной было бестактное поведение моей матери. А возможно, отчасти в этом было виновато происхождение Джеймса и то, что, как однажды выразился мой отец, он родился с серебряной ложкой в заднице. Голубая кровь и все такое. Я могла как угодно распускать хвост, сыну лорда Моузлейна никогда и в голову не пришло бы, что мы принадлежим к одному биологическому виду.

Меня отвлекла от застольных мечтаний чья-то рука, убравшая тарелку с нетронутым первым блюдом. Джеймс сидел рядом со мной, склонив голову, как в молитве, и проверял свой телефон, прикрыв его накрахмаленной салфеткой. Осторожно сунув руку в сумочку, я достала фотографию мистера Людвига и протянула ее Джеймсу.

– Что скажете об этом?

Джеймс чуть подался вперед, чтобы получше посмотреть.

– Примерный возраст?..

– Я бы сказала, дней десять, – пошутила я, – судя по согнутым углам и потрепанным краям. Что же касается самой надписи… остается только гадать.

Джеймс прищурился, явно заинтригованный:

– Кто дал вам это?

– Таинственный незнакомец, – ответила я намеренно драматическим тоном, – который сообщил, что снимок является доказательством того, что амазонки действительно существовали…

– Что это такое? – Катерина Кент потянулась ко мне, чтобы выхватить фотографию из моих рук и всмотреться в нее при свете свечи. – Где это снято?

– Понятия не имею.