– Да на стене! – Анимона снова взмахнула ложкой. – Они тут написаны. Что мы можем делать, а чего не можем. Ты разве их не видишь?

Одна из женщин вмешалась в их разговор. Она была старше подруг, и ее седеющие волосы были аккуратно убраны под шапочку.

– Это называется письмо, – объяснила она Мирине с полным искреннего сочувствия взглядом. – Все эти маленькие рисунки – на самом деле слова.

Видя замешательство Мирины, женщина зачерпнула из солонки немного соли и высыпала ее на стол тонким слоем.

– Когда мы говорим, мы пользуемся ртом, чтобы произносить звуки. Когда мы пишем, мы пользуемся руками, чтобы создать определенный рисунок. Но мы выражаем то же самое. Смотри… – Она начертила на соли два маленьких значка. – Вот. Кай-ми. Я могу это произнести, но я могу и написать это. Понимаешь?

– Что такое «кайми»? – спросила Мирина.

Женщина рассмеялась:

– Это я. Мое имя – Кайми. Мой отец был писцом. Поэтому и я научилась писать и читать. Правда, никто не собирался специально учить меня этому. – Она усмехнулась. – Только я отлично умею подслушивать. Смотри. – Кайми стерла собственное имя и вместо него трясущимся от волнения пальцем начертила другое: «Ми-ри-на».

Мирина зачарованно уставилась на рисунок. Но едва она протянула руку, чтобы коснуться его, как по комнате пробежал шепоток, и Кайми быстро смахнула соль.

В дверях обеденного зала стоял один из евнухов.

– Ешь! – Анимона испуганно склонилась над своей тарелкой, подтолкнув Мирину локтем. – Это Дайс. Не смотри на него!

Евнух неторопливо обошел комнату, ненадолго задерживаясь у каждого из столов, явно ища какой-нибудь повод для придирки. Не найдя ничего, Дайс наконец закончил обход и покинул столовую.

– Нам не положено знать алфавит, – наконец решилась заговорить Анимона и с укором посмотрела на Кайми. – Или впустую расходовать соль. Так сказано в правилах.

Мирина перевела взгляд со стены с черными значками на стол, на котором осталось несколько крупинок соли.

– Правила говорят, что нам не разрешается читать правила?

Анимона пожала плечами:

– Ну, все и так выучили их наизусть.

– Знаешь что? – Кайми высыпала на стол еще горсть соли, разровняла ее, не обращая внимания на шепоток, поднявшийся вокруг их стола. – Вот что я думаю. – Она изобразила несколько новых значков, и на этот раз ее длинный палец двигался гораздо увереннее.

– И что тут говорится? – с нетерпением спросила Мирина.

Кайми с горделивым видом показала на каждое из слов:

– «У Дайса – есть – титьки!»

И скоро уже весь обеденный зал тихо хохотал. С суровым видом сидела только Анимона.

– Мой дед был моряком, – сказала она Мирине, переходя на древнее наречие. – Он не мог тратить время на глупые игры. – Анимона склонила голову набок, всматриваясь в правила, написанные на стене храма. – Я знаю их наизусть, потому что часто слышу. Мы все знаем их наизусть. К чему уметь их читать?

Согласно этим самым правилам, еду подавали трижды в день в одно и то же время, а остальной день был расписан для других занятий. Встречи с паломниками, получение подношений от них, выслушивание их молитв… и каждый день, ровно в полдень, приветствовать всех пришедших к храму, то есть в основном бестолковых иностранцев, процессией, распевающей молитвы под торжественный бой старого барабана из воловьей шкуры.

– Что это они делают? – шепотом спросила Лилли, забыв об обете молчания, когда они с Мириной в первый раз стали свидетельницами этого представления.

– Ну, просто поют и танцуют, – прошептала в ответ Мирина. – Думаю, в благодарность за все подношения.

Но далеко не все паломники готовы были довольствоваться этим спектаклем. Некоторые начинали бурно протестовать, понимая, что не получат мгновенного результата, сделав даже самые щедрые подношения богине Луны. Многие ведь пришли сюда издалека, принеся на своих плечах надежды и чаяния целых деревень, и они отказывались покинуть храм, пока не увидят богиню собственными глазами.

– Послать за евнухами, – ответила Анимона, когда Мирина спросила ее, что следует делать в подобных случаях. – Нельзя допустить, чтобы чужаки проникли во внутреннее святилище. Они просто ничего не поймут.

Мирина лишь кивнула в ответ. Но она и сама ничего не понимала. После посвящения Мирина пыталась описать богиню Луны в ответ на просьбу Лилли, но поняла, что ей не хватает слов.

– Она выглядит как обычная женщина, только немного другая, – сказала Мирина. – Она намного выше настоящих людей, и она совершенно черная, только глаза белые, то есть белки глаз. И можно сказать, что она улыбается. Такой, знаешь, очень загадочной улыбкой.

Однако где-то в глубине души Мирина уже знала правду – жесткую, как косточка какого-нибудь фрукта. Богиня Луны, ради которой они проделали такой длинный путь, вообще не была живым существом. Она была сделана из камня.

И если Мирина не слишком ошибалась, этот неподвижный камень вряд ли когда-нибудь откликнется на их мольбы, как не откликались на них святой камень в их деревне или змеи в реке. О чем бы ни рассказывали грустные истории паломников и сколько бы люди ни делали подношений, день за днем, неделю за неделей, засуха не кончалась, а река не наполнялась водой. И к Лилли, бесконечно шепчущей молитвы, не возвращалось зрение.

Но богиня Луны, стоявшая на высоком пьедестале, продолжала загадочно улыбаться.

Алжир

В детстве у Ребекки была маленькая кудрявая болонка по имени Спенсер. Мы брали его с собой в наши долгие прогулки и тратили множество часов на то, чтобы вытащить репьи из пушистой шерсти на его животе. Мы как-то раз даже привели Спенсера познакомиться с бабушкой, надеясь на то, что он сумеет ее развеселить своей игривостью. Но наши надежды не оправдались.

– Это вообще не собака! – тут же взвилась бабушка, едва завидя своего четвероногого гостя. – Да вы только посмотрите на него! Он и не помнит, что когда-то был волком! Он думает, что мир вокруг него пушистый и битком набит печеньем! Собачонку же надо защищать, чтобы ее кто-нибудь ненароком не сожрал!

Ребекка побледнела, а я испугалась, что она вот-вот ударится в слезы, то есть сделает то, что больше всего не нравилось бабуле.

– И как его защищать? – быстро спросила я, становясь между ними. – С помощью лука и стрел?

Бабушка принялась расхаживать взад-вперед, что делала всегда, когда принималась обдумывать какую-нибудь стратегию.

– Стрелы, – напомнила она мне, – это оружие дальнего боя. Они хороши для искусного лучника и неожиданно появившейся цели. Но ты не искусна, а твой враг будет стремителен и непредсказуем.

Я покосилась на Ребекку и с облегчением увидела, что ее огорчение уже перешло в отчаянное любопытство.

– А как насчет ножа?

– Ножи, – продолжила бабуля, и ее слегка сдвинутые брови дали мне понять, что она расстроена тем, что я ничего не помню из наших с ней многочисленных бесед, – годятся для ближнего боя. Но ими могут воспользоваться лишь те, у кого достаточно сильные руки и сильное сердце. Так что я бы посоветовала никогда не выводить на прогулку эту… – она бросила взгляд на Спенсера, – пушистую штучку, не имея в руках хорошей палки. Хорошая крепкая палка длиной примерно с твою ногу и заостренная на конце. – Бабушка очень серьезно посмотрела на нас с Ребеккой. – Быть вооруженным – это не привилегия, малышки. Это ваша обязанность.

Ребекка никогда не воспринимала советы бабули всерьез. И когда бы я ни присоединялась к ней на прогулке, она лишь удивленно смотрела на палку, которую я отныне всегда брала с собой. Но однажды, когда мы вместе со Спенсером бродили возле леса, внезапно услышали неподалеку чей-то пронзительный крик. В нем было такое жуткое отчаяние, что мы решили выяснить, в чем же дело.