Я остановилась перед статьей, висевшей чуть ниже всех остальных. Статья называлась так: «ХАНАБАД: ПОБИВАНИЕ КАМНЯМИ ЗАКОНЧИЛОСЬ БЕСПОРЯДКАМИ». К статье прилагалась черно-белая фотография каких-то мужчин и скрытых под чадрами женщин, сжавшихся возле чего-то похожего на баррикаду и державшихся за головы.

– Эти женщины – амазонки? – спросила я, отчаянно силясь понять хоть что-то.

Бабушка подошла ко мне, но при взгляде на вырезку лишь фыркнула от отвращения:

– Нет! Те женщины так же дурны, как все их мужчины! Но они лишь получили то, чего заслуживали. Ты посмотри на них!

– Но… – Я просто не знала, что и думать. – А что значит «побивание камнями»?

И тут вдруг по комнате пронесся сквозняк, и вырезки на стенах зашелестели, как листья на ветру.

Обернувшись, я увидела, что в дверях стоит моя мать, в молчаливом ужасе прижимая ладонь ко рту. Десять минут спустя появился отец с корзиной и, ни слова не говоря, содрал со стен все вырезки, не оставив на стенах ничего, кроме точек высохшего клея. Занимаясь этим, отец ни разу даже не взглянул на нас с бабушкой. Никогда прежде я не видела его таким бледным, таким расстроенным.

Бабушка спокойно наблюдала за тем, как тщательно собранный ею архив исчезает в отцовской корзине, ее лицо лишь становилось чуть более напряженным с каждой очередной содранной со стены историей.

И хотя прошло уже несколько дней после этого происшествия, взгляд бабушки все еще был полон обиды и негодования, и в воскресенье она весьма неохотно согласилась спуститься вниз и присоединиться к нам за ужином, как будто знала, что, если не сделает этого, ее вообще не накормят.

– Полагаю, вам нравится ваша еда, – сказала наконец мама, не упуская, как всегда, возможности указать своей свекрови на ее дурные манеры.

И бабушка с необычной для нее быстротой вдруг ответила сразу, но голосом, полным такой ненависти, что в комнате словно похолодало:

– Правило номер три: никогда не предполагай.

Понятно, что мама больше ни слова не сказала на эту тему, однако взгляд, брошенный ею на отца, был таким красноречивым, что у меня кусок застрял в горле. Позже тем же вечером я, как обычно, сидела на ступенях лестницы, слушая, как мои родители спорят в гостиной. То есть на самом деле это не было спором, потому что отец почти не участвовал в разговоре – время от времени он тяжело вздыхал, расхаживая по комнате взад-вперед.

– Это не может так больше продолжаться! – снова и снова повторяла мама со всевозрастающим отчаянием в голосе. – Мы должны подумать о Диане! Я уже просто не в силах выносить эту навязчивую идею! Бог знает, что она нашла в тех газетах… Винсент, ты просто обязан сказать хоть что-то!

Когда они наконец умолкли, я услышала знакомый скрип чердачной двери и поняла, что бабуля тоже их подслушивала. Замерзшая и несчастная, я отчаянно хотела подняться наверх и утешить ее, но боялась, что моя мать расстроится еще сильнее, если обнаружит, что меня нет в постели.

Ночью, когда я без сна лежала в темноте, мама вошла в мою комнату. Наверное, она решила, что я сплю, потому что мои глаза были закрыты, и наклонилась, чтобы поцеловать меня и прошептать едва слышно:

– Я никогда не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

И с этого самого момента я жила в постоянном страхе потерять бабулю. Может быть, скоро настанет такой день, думала я, когда я вернусь домой из школы и узнаю, что она исчезла, а мои родители откажутся сообщить мне, где она. Они могли решить удалить ее из моего мира, они могли решить избавить меня от ее влияния. По их мнению, молчание и неведение были панацеей от всех бед, и они не скупясь пользовались этим лекарством, когда считали необходимым, – во всяком случае, в отношении меня.

И это было их самой большой ошибкой.

Вися на веревке где-то под алжирской пустыней, я была так напугана, что, когда кто-то схватил меня за ногу, завизжала от неожиданности.

– Да это я! – прогудел Крэйг, подтягивая меня к земле и расстегивая мои ремни. – Привидения сегодня с утра что-то приболели.

Пока я изо всех сил старалась дышать ровно в этом холодном застоявшемся воздухе, Крэйг зажег фонарь. В призрачном свете я увидела, что мы стоим в каком-то зале, причем настолько огромном, что я не вижу его стен. Там и тут лежали полосы песка, должно быть просочившегося сквозь крышу до того, как все здание было поглощено пустыней.

– Как необычно… – испуганно пробормотала я; мне казалось, что мы продирались сквозь темноту невероятно долго. – Поверить не могу, что здание выстояло под давлением песка.

– Да, это похоже на чудо, – согласился Крэйг. – Но наши специалисты-минералоги найдут для тебя подходящее объяснение. Это как-то связано с концентрацией соли в песке. В зависимости от погодных условий из соли может образовываться своеобразная корка, и в данном случае, видимо, она послужила дополнительной защитой. Осторожнее!

Мы оба шагнули в сторону, чтобы дать спуститься Нику. Он так ловко управлялся с веревкой, словно вообще никогда в жизни не пользовался лестницами, и с явным удовольствием продемонстрировал нам невероятную координацию движений, странно контрастирующую с его драной одеждой и запущенной бородой.

– Ну как, все в порядке? – спросил он, ослепляя меня своим налобным фонарем.

Мужчины направились куда-то в сторону, а я была так ошеломлена увиденным, что с трудом поспевала за ними. Судя по тому, как именно звук наших шагов сначала замолкал, а потом возвращался слабым далеким эхом, здание было просто колоссальным, а его высокий потолок поддерживали десятки колонн.

– Это потрясающе! – сообщила я Крэйгу приглушенным респиратором голосом. – Должно быть, здесь было нечто вроде королевского дворца.

Я подошла к одной из колонн и рассмотрела ее, насколько это было возможно в слабом свете фонаря.

– Если бы здесь было больше света! А то с этими фонариками каши не сваришь… – Я отступила на шаг и показала на многочисленные полочки и крюки, вбитые в камень. – Посмотрите вот на это! Здесь вполне могло быть нечто вроде крытого рынка.

– Мы более чем уверены, что это был храм, – сказал Крэйг, поднимая повыше свой фонарь. – А все эти полочки и крючки, скорее всего, предназначались для подношений. Кое-что до сих пор лежит здесь. Маленькие урны, может, даже с человеческим прахом. – Он посмотрел на меня и лукаво улыбнулся. – Мы-то как раз надеялись, что это ты нам все объяснишь.

Мы пошли дальше по центральному проходу, и я, стараясь держаться поближе к Нику, чувствовала, как первоначальная неуверенность постепенно сменяется во мне предчувствием чего-то нехорошего. Если Крэйг действительно желал узнать побольше обо всех этих древних артефактах, думала я, ему бы следовало притащить сюда целую армию археологов, а не одного-единственного филолога.

По обе стороны прохода стояли высокие металлические светильники, и некоторые из них опасно накренились, а другие и вовсе были перевернуты. В конце прохода находилось высокое каменное возвышение с ведущими на него ступенями, на котором стоял огромный каменный трон. Зрелище этого единственного предмета обстановки – пусть даже весьма сурового и безликого – поневоле заставило меня подумать о тех людях, которые некогда здесь жили, и о том, что могло с ними случиться.

Крэйг заметил мою растерянность:

– Никто не знает, насколько велик этот комплекс. Мы пытались составить план подвального этажа, – Крэйг остановился, чтобы показать мне отверстие в полу, с узкими каменными ступенями, уходившими вглубь, – но парни не сумели этого сделать. Там, внизу, целый лабиринт пещер, и мы все малость одурели от… от вида тамошних обитателей.

Когда мы наконец догнали Ника, он стоял перед дверным проемом в конце главного храмового зала, направляя луч фонаря в темный угол другого, меньшего по размеру помещения и проверяя, насколько я поняла, нет ли там каких-нибудь неприятных тварей.

– Ну вот, пришли! – Крэйг также остановился на пороге и поднял повыше свой фонарь. – Внутреннее святилище. Что скажешь, док? Видела когда-нибудь что-либо подобное?