Литмир - Электронная Библиотека

Наконец подошла их очередь. Водитель дождался, когда опустят ворота, включил свет в салоне, загнал бронемобиль в шлюз и выключил двигатель. Некоторое время ничего не происходило, видимо, их внимательно разглядывали через объектив скрытой камеры. Затем из отверстий в трубах полился бензин. Ухнуло – взорвались пары. А потом загудело пламя, охватив все вокруг. Уже через несколько секунд стало заметно теплее, затем хлопнуло лобовое стекло по старой трещине – его композитная структура не выдержала неравномерного нагрева. Внешний слой раскрошился так, что стекло стало матовым, непрозрачным. В салон проникла тонкая струйка дыма.

– Сгорим! – запаниковал водитель.

– Заткнись! – прикрикнул на него отец и полез в «бардачок» за пистолетом.

– Боря, держи себя в руках! – попросила мама. – И вы, Сергей, не паникуйте! Всегда есть надежда!

Ей никто не ответил, но Кирилл вдруг совершенно отчетливо понял, что мама сказала фразу, в которую не верит сама. Возможно, впервые в сознательной жизни. На что можно надеяться в такой ситуации? Какая надежда может быть в такой ситуации? Если даже они не сгорят, как крысы в бочке, то что ждет их дальше? Только переход из бочки поменьше в бочку побольше, ничего другого! Шлюз бункера – это анизотропный портал. Туда можно войти, но уже никогда нельзя будет выйти наружу. Весь мир превратится в серые стены и гулкие бетонные коридоры, в стальные двери и дрожащий свет низковольтных ламп. О какой надежде тут может идти речь?

Под днищем рванул бензобак – да так, что машину приподняло на несколько сантиметров, а потом припечатало днищем к бетонному полу. Бронекапсула выдержала, но по металлическому лязгу стало понятно, что покрышки колес сгорели полностью, остались одни диски.

В стеклах от жара накапливалось внутреннее напряжение, и они, глухо ухая, покрывались мельчайшей сеткой трещин. Теперь ничего уже не было видно снаружи, кроме размытых сполохов пламени. Жарко стало, как в бане, дышать становилось все тяжелее. Но и огонь в шлюзе начал угасать. С гулом открылись внутренние ворота шлюза, снаружи раздался какой-то лязг, рокот мощного дизеля, после чего бронемобиль рванула вперед уверенная сила и со скрежетом поволокла по бетонному полу.

– Можно выбираться! – кто-то постучал снаружи в обшивку.

Водитель разблокировал замки, после чего можно было бы открыть двери, но их перекосило, открылась только водительская.

– Так, без паники! – распорядился уверенный голос снаружи. – Спокойно выбирайтесь. Все нормально, тут безопасно. Только к металлическим частям кузова не прикасайтесь, они горячие.

Следом за водителем вылез отец. Кирилл опустил спинку переднего сиденья, помог маме перебраться вперед, а когда она оказалась снаружи, сам покинул машину – точнее, то, что от нее осталось.

Он огляделся. Ангар больше всего походил на подземную парковку в супермаркете, но значительно уступал ей в размерах, примерно тридцать на тридцать метров. Пол с потолком соединялся не только посредством стен, но и бетонными колоннами квадратного сечения. На сером бетоне белой краской через трафарет были набиты номера секторов. Техники в ангаре было не много – три внедорожника «УАЗ» цвета хаки, два микроавтобуса той же марки, один БТР, им как раз и отбуксировали бронемобиль из шлюза, а также один пассажирский автобус серого цвета.

Все ближние сектора занимали семь дымящихся бронемобилей, включая автомобиль отца, а один горел жарким пламенем чуть в стороне. Трое солдат-срочников сбивали пламя из больших углекислотных огнетушителей.

– Не выдержал дезинфекции? – спросил отец у офицера с погонами майора.

– Нет, пытались прорваться вопреки инструкциям, – ответил майор.

Кирилл понял, что стояло за этой фразой, и ему сделалось совсем плохо. Мир менялся, и менялся стремительно. Но с этим, похоже, уже ничего нельзя было поделать.

У дальней стены, под присмотром вооруженных автоматами солдат, толпилось больше десятка гражданских – мужчин, женщин, четверо подростков примерно возраста Кирилла и одна девушка. Все они были до крайности перепуганы, у девушки на щеках виднелись потеки туши.

– Прошу вас присоединиться к другим прибывшим. – Майор указал на людей у стены.

– И чего будем ждать? – не скрывая иронии, спросил отец.

– Двадцать четыре минуты, – невесело ответил майор.

– Такая точность? – отец поднял брови.

– Эмпирически установленный инкубационный период вируса составляет двадцать четыре минуты. Если за это время ни с кем ничего не случится, значит, наша система обеззараживания сработала и вируса в ангаре нет.

– А если случится?

– Примерно треть людей погибнет, треть мутирует, а остальные попытаются от них отбиться. Но в бункер их уже не пустят.

– Их? – переспросил отец.

– Да. Тех, кто выживет.

– Вы с такой легкостью говорите об этом… – Мама передернула плечами. – Вы же сами тут.

– Я начальник химслужбы, сударыня, – отозвался майор. – Я это все придумал, мне и проверять.

– Вы просто мутантов, наверное, не видели, – осадила его мама. – И не дай вам Бог!

Майор предпочел заткнуться.

Кирилл так устал, что нервничать во время двадцати четырех минут карантина уже просто не было сил. Но даже тут страх заражения давал о себе знать, то и дело пробегая волной мурашек по коже.

Майор, несмотря на бравый вид, который он старательно на себя напускал, то и дело поглядывал на часы.

– Долго вы нас тут будете мариновать? – наконец спросил он в микрофон карманной рации. – Сорок минут почти!

Динамик прошипел в ответ что-то невнятное. Вскоре запирающий механизм лязгнул, открывая массивную герметичную дверь.

– Ну вот, господа! – майор с облегчением улыбнулся. – Добро пожаловать в бункер.

Кирилл выдохнул. Как бы там ни было, а все же удалось выкрутиться из очень сложной ситуации. И выжить. Тут, в бункере, в любом случае будет лучше. Это ведь не бронемобиль. Тут не кончится кислород в системе замкнутого цикла, тут не надо думать, сколько воздуха осталось в ресивере пневмосигнала, тут твоя жизнь не зависит от того, есть ли на дороге затор. Все эти ужасы остались позади. И это было хотя и маленькой, но победой.

Часть вторая

Без любви

Сразу после медицинского осмотра, проведенного пожилой тучной женщиной в белом халате, всех прибывших пригласили в учебный класс, заставленный старыми рассохшимися столами и фанерными стульями. Одну из стен почти целиком занимала допотопная школьная доска, изрядно поцарапанная мелом, другие были увешаны картонными плакатами, тоже старыми, стремящимися свернуться в трубочку, чему препятствовали деревянные рейки, на которых они висели. На плакатах были изображены схемы оружия, люди в защитном снаряжении и противогазах, жутковатые сцены оказания первой медицинской помощи.

Майор, встретивший всех в ангаре, представился Грохотовым, начальником химслужбы внутреннего гарнизона. Себя велел называть по-уставному – товарищ майор. Кириллу это с каждой минутой нравилось все меньше. Неожиданно для себя он вспомнил недавний разговор с Вадимом Семеновичем на полигоне. А ведь инструктор был прав: Кирилл совершенно не готов был к настоящей армейской подготовке, да и не хотел ее. В мальчишеских мечтах, конечно, все иначе выглядит, менее уныло, более героически, но Вадим Семенович ведь не о мечтах и фантазиях вел речь, а о самой что ни на есть реальной реальности. А реальность – она такая… Как эти пожелтевшие от времени плакаты на серых стенах. Недавняя обида на инструктора за то, что он не гонял Кирилла по полной программе, а обращался с ним, как с неразумным ребенком, быстро трансформировалась в благодарность. Вот только что теперь с самим Вадимом Семеновичем?..

Кирилл вспомнил то странное, ничем, казалось бы, не обоснованное чувство, когда после вызова по громкой связи Вадим Семенович шагал в сторону штаба. Что тогда заставило парня подумать о худшем? До чего же странно работает у людей интуиция! Из ничего не значащей, обрывочной информации она непостижимым образом формирует неясное ощущение, которому мало кто доверяет, но которое зачастую и оказывается самым верным. Потому и говорят, наверное, что именно с опытом у человека растет доверие к разного рода предчувствиям. Потому что они сбываются, и это становится очевидным…

14
{"b":"239230","o":1}