Он согласился сдать Ульм на другой день. Согласно с этою прибавочной статьей, 30 000 австрийцев, предводимые 16 генералами, прошли мимо меня утром 19 числа и сложили свое оружие, которое назначалось отправить во Францию. Многие из австрийских солдат, вышедших из себя, бросали свои ружья при выходе из города, вместо того, чтобы класть их в кучи, показывая этим негодование против своих предводителей. 40 знамен, 60 пушек и 3 000 кавалерийских лошадей были сверх того трофеями этого славного дела. В числе пленных генералов находились Кленау, Дьюлаи, Готтесхайм, два князя Лихтенштейна(19), о храбрости и дарованиях кототорых говорит каждая страница истории. В продолжение десяти лет я одержал много побед, но никогда еще не наслаждался подобным торжеством: целая неприятельская армия складывала у моих ног оружие, знамена и пушки. Став на возвышении, господствующем над городом и всем Дунаем, я мог насмотреться на эту чудную картину, обещавшую мне так много в будущности. Макк поместился с прочими генералами возле меня. Пока проходили их колонны, я их утешал в случайностях войны, и жалел об ослеплении и кабинета, пославшего их на погибель только для выгод Англии. Совершенно преданный мысли о высадке, я ничего не требовал от Австрии, говорил я; мне надобны были корабли, колонии, торговля. Какую же выгоду мог иметь император, отклоняя удары мои от державы, производящей все смуты на твердой земле? До сих пор все шло превосходно; но увлеченный моим предметом, я прибавил к этому некоторые угрозы против императорского дома.
«Все монархии оканчиваются, — сказал я, — император должен ужасаться мысли, что время падения Лотарингского дома(20) может скоро наступить».
Я мог бы гордиться после столь славного события, увенчавшего мои соображения; но не чувство гордости внушило мои слова. Я хотел заставить трепетать Вену и предписать ей законы. Я всегда был уверен в своем превосходстве, но гордость никогда не ослепляла меня. Во всяком случае, эта выходка, сделанная с извинительною целью, была неуместна, и я почувствовал, что мог бы обойтись и без нее.
Из всей армии Макка только корпус Кинмайера, эрцгерцог Фердинанд с 3 000 кавалерии и дивизия Елашича избежали совершенного поражения; последняя, вышедшая из Ульма по дороге в Фуссен, осталась прикрывать тирольские дефиле и вскоре была также окружена.
Эрцгерцог, предоставив Вернека на произвол судьбы, следовал прежде по дороге в Нюремберг, а потом бросился на Альтмюль и Донауверт, чтоб достигнуть дороги, ведущей в Хам. Он приказал своему арьергарду идти по дороге в Нюремберг, чтоб обмануть Мюрата, успел в этом и возвратился в Богемию с 2 или 3 000 конницы.
Потомству будут лучше известны соображения Макка и Венского кабинета; пусть оно судит их. Говорили, что Макк в своей армии имел сильных противников, что не выполняли его приказаний и что разбросали армию против его воли. Все это может быть справедливо; но может ли главнокомандующий согласиться сделаться орудием погибели своей армии? Когда его ставят между славою и бесчестием, между спасением государства и потерею его армии, он должен уметь сделать достойный выбор. Запертый в Ульме, Макк должен был, по крайней мере, попытаться выйти, чтоб последовать за Елашичем по дороге в Фуссен: он успел бы и позже сдаться без выстрела.
Таким образом, я уничтожил 80 000 армию без генерального сражения, как бы мановением волшебного жезла, потеряв с моей стороны всего 6 000 человек. Начало кампании было блистательно; но, чтобы решить успех ее, нам нужно было разбить русских, шедших усиленными маршами на помощь к своим союзникам. Еще до сдачи Ульма я направил Сульта на Ландсберг и Мюнхен; Ланн и Мюрат двинулись по тому же направлению, разбив эрцгерцога Фердинанда.
Несмотря на все наши успехи, мое положение делалось затруднительно. Прусский король (Фридрих Вильгельм III), приказавший 8 сентября двинуть 60 батальонов и столько же эскадронов на Вислу для встречи русских, получил известие о насильственном переходе наших войск через Аншпах; его десятилетняя политика вдруг рушилась; всеобщий крик мщения раздался во всем государстве. Берлинский кабинет предписал образовать 4 корпуса в Гофе, Гильдесгейме, Мюнстере и резерв в Берлине. Одна дивизия вступила в Ганновер, оставленный Бернадоттом и восстановила правление курфюрста; в тоже самое время я получил ноты, коими требовали от меня удовлетворения за насильственной переход через прусские владения. Однако же совершенное разбитие Макка немного усмирило этот воинственный порыв; я отчасти на это рассчитывал: я был уверен в успехе моих действий, с той минуты, как Макк остался в Ульме; я полагал, допустив движение моих войск через нейтральные владения, что всегда буду иметь довольно времени и способов удовлетворить Фридриха Вильгельма, если мой план удастся. Чтоб рассеять вновь собиравшиеся над нами тучи, было необходимее, нежели когда-либо, воспользоваться огромными выгодами и превосходством, которое они мне доставили над первой русской армией, предоставленною нашим ударам погибелью Макка. Кутузов(21) пришел с 40 000 в Браунау на Инне, где он принял колонну Кинмайера, которую Бернадотт и Вреде преследовали и разбили в двух сражениях. Генерал Мерфельдт присоединился к ней с несколькими подкреплениями и принял над нею начальство. Первое движение неприятелей было вперед на Хааг, но известие об Ульмской капитуляции не долго оставило их в приятном заблуждении возможности наступления. Окончив распоряжения об отправлении пленных во Францию и приказав приступить к работам для обеспечения Аугсбурга от нападений, построив на Лехе сильное мостовое укрепление, я прибыл 24 вечером в Мюнхен, и, пробыв там три дня, поспешил на Инн, с довольно основательной надеждой уничтожить Кутузова подобно Макку. Без сомнения я должен был ожидать здесь более сопротивления: но неравенство способов было так велико, чте я не мог сомневаться в результатах. Сульт и Мармон также направлялись к Инну; Ланн, освобожденный капитуляцией Вернека, свернул в Баварию; даже Мюрат, преследовавший остатки армии эрцгерцога Фердинанда до Нюремберга, обратился со своею обычной деятельностью через Нёймарк в Регенсбург и прибыл к Инну почти в одно время со мною.
Ожеро перешел Рейн в Гунингене 26 октября; я приказал ему и Нею вместе с баварской дивизией Деруа уничтожить корпуса, оставшиеся в Тироле. Когда все было готово к переходу через Инн, мы тронулись 28 октября 3 колоннами. Бернадотт, подкрепляемый Мармоном, перешел в Вассербурге и направился на Зальцбург, для обороны которого был оставлен корпус Мерфельдта. Даву встретил русских у Мюльдорфского моста, который они сожгли; он исправил мост и достиг Зальцы в Бурггаузене, где он также принужден был исправить мост, что дало союзникам два дня времени. Резервы Сульта следовали тою же дорогой. Ланн, находившийся на левом крыле, двинулся из Ландсхута к Браунау. Неприятель отступал на всех пунктах при приближении наших колонн, после нескольких выстрелов, понимая опасность вступить в генеральное сражение. Он оставил без выстрела Браунау, бастионные фронты которого не были даже вооружены, до того австрийцы были уверены, что они скорее займут Францию, нежели увидят нас под Веной. Браунау хороший пункт, могущий служить основанием действий, равно как и Зальцбург, который хорошо укреплен, несмотря на то, что окрестная местность им господствует. Мы с этого времени могли принять Зальцу и Инн за прекрасную операционную линию, потому что Бавария, Ульм, Ингольштадт и все пространство до Рейва были или в наших руках, или в союзе с нами.
Перейдя Зальцу и Инн, Мюрат с своею кавалериею составил авангард преследовавших войск; 29-го он имел стычку с apьepгapдом Кинмайера у Рида; 31-го произошло более важное дело при Ламбахе, где мы в первый раз сошлись с русскою пехотою; отряд, состоявший из 4 000 человек, держался по эту сторону Трауна, чтобы дать время обозам пройти дефиле. Дивизия Биссона атаковала их; 17-й линейный полк хотел отмстить за поражение при Требии и выполнил это со славою; но он встретил достойных противников; только после жаркого сражения, во время которого ранили Биссона, неприятель, начав отступление, был опрокинут со значительным уроном.
