Всем известно, что комиссия приговорила принца по его собственному признанию, ибо он в 1793 году входил с оружием в руках во Францию. Всякий также знает, что мне вовсе не было известно о том, что он вверял судьбу свою моему великодушию, ибо мне сказали об этом и о письме, которое он хотел мне писать, уже по исполнении приговора, который, согласно с военными законами, был исполнен до закрытия заседания. Мне совершенно не были известны печальные подробности, сопровождавшие это несчастное происшествие; достаточно уже и того что на меня пала ответственность за самое событие… Я был увлечен вероломными наущениями, ложными доносами, силою обстоятельства. Рассматривая это дело, как дело государственное, я мог допустить даже преступление, ибо оно распространило страх в приверженцах возврата прежнего образа правления, прекратило внутренние беспокойства и дало трем миллионам французов, столь высоко возведшим меня, непреложное доказательство вечного моего разрыва с Бурбонами.
Процесс Моро и заговорщиков, к которым он был причислен, производился с большею торжественностью и продолжался еще несколько месяцев. Прочие преступники не заслуживали подобного снисхождения. Они все были старые заговорщики, от которых надобно было очистить Францию. Мы в этом успели, потому что с того времени они более не появлялись.
Пишегрю был найден удавленным на своей постели; разумеется, сказали, что это сделалось по моему приказанию; но к чему мне было спасать этого преступника от неизбежного приговора? Он был не лучше других, и для его осуждения существовали судилища. Я никогда ничего не делал без цели.
Много рассуждали об этом происшествии и о том, что я должен был предпринять в такую решительную минуту. Всякий рассуждал, согласно со своими видами: одни хотели, чтобы я докончил уничтожение республиканской гидры, остался бы консулом и приготовил Бурбонам цветочное ложе для их возвращения. Другие хотели, чтобы я соединил выгоды революции с моими, и остался бы на всю жизнь консулом; это бы утвердило, по их мнению, свободу в республике и дало вместе с тем правлению приличную твердость.
Такие доводы хороши для школьников. Избирательное правление всегда порождает смуты; оно даже достойно порицания там, где допускаются к избранию одни только законные династии. Как это было в Польше или Германской империи. Но в государстве, царствовавший дом которого в изгнании в чужих краях, избирательное правление было бы верхом безумства. Как, в самом деле, избежать, чтобы всякое избрание не породило междоусобные войны, в которую вмешались бы и чужеземцы? Мы могли бы почесть счастьем, если б отделывались при каждом консуле потерею провинции, колонии или части прав народной независимости. Если б Англия по смерти Кромвеля осталась избирательным государством, то Людовик XIV и Стюарты покорили и раздробили бы ее.
Разумеется, если бы это касалось только до меня, то я очень легко мог бы остаться властелином и в звании консула; но тут дело шло о благе Франции, и я слишком ее любил, чтобы оставить в ней избирательное консульство; я лучше призвал бы Бурбонов. Тысячи томов написаны о правилах правления и учреждениях, наиболее приличных государствам; но мы немного подвинулись вперед со времен Ксенофонта(12).
Эти прения вероятно еще долго будут занимать мир, от того что их поддерживают одни без убеждения в своих собственных словах, другие без надлежащего познания дела. Одни, проповедуя неисполнимые теории, все запутывают в пустой надежде увеличить, как они называют, свободу народа: дело без сомнения достойное всякого уважения, но весьма не определительное, и которое каждый хочет определять согласно со своими выгодами и страстями. Много пустых голов даже твердо уверены в возможности народного правления, или чистой демократии.
Другие предлагают допустить аристократическое правление, или учреждением патрициев в республиках, или влиянием высшего дворянства в монархиях. Они имеют своих якобинцев, которые, под видом защиты народных прав против трона, защищают только свои феодальные привилегии на счет королевской власти. Таковы были: Стокгольмский сенат, польские сеймы и даже французский парламент. Наконец, третьи проповедуют неограниченное правление, или от того, что они к нему привыкли при ведении дел, или от того, что они привержены к власти, которую со временем надеются захватить в свои руки. Однако ж кажется, что история и рассудок могли бы привести различные теории на счет правления к простейшим выражениям и вероятно мои слушатели пожелают, чтоб я им развил мысли мои на счет этого предмета, в то время, когда я приобрел некоторую опытность в правлении.
Демократия может только там назваться господствующей, где народ непосредственно избирает своих предводителей, и где они поочередно опять вступают в класс народа. Она никогда иначе не существовала, как только по названию и в малых государствах; даже в Риме она существовала временно. Везде народ, возбужденный честолюбцами, подпадает, но по прошествии нескольких лет, под владычество аристократии.
При теперешнем положении Европы ни одна большая держава не могла бы существовать, как демократическая республика; даже и небольшие швейцарские кантоны едва удерживаются, и стоит только знать, что там происходит, чтобы постичь глубокий смысл стихов Корнеля(13): Mais quand le peuple est maitre on n'agit qu'en tumulte, La voix de la raison jamais ne se consulte; Les honneurs sont vendus aux plus ambitieux, L'autorite livroe aux plus sediticux, и проч. [Когда управляет народ, владычествует беспорядок; голос рассудка безмолвствует; почести продаются честолюбивейшим; а власть предоставлена дерзости бунтовщиков, и т. д.].
Пример Соединенных Штатов, приводимый идеологами при всяком случае, есть в глазах рассудительного публициста лучшее доказательство, что республиканское правление истощает способы народа, или обращается в ужасное диктаторство. Американские штаты так слабы, что имея 10 миллионов жителей, они со стыдом были свидетелями взятия и разорения своей столицы одной английской дивизией, прибывшей морем! Подобный позор мог быть только следствием системы, не допускающей в республиках учреждения сильной регулярной армии, и старающейся сколь возможно более противиться мерам правительства.
Республика не может избегнуть этой опасности, иначе, как через учреждение неограниченной власти, какую имел, например комитет общественного благосостояния; но ни один благоразумный человека не пожелает этого своему отечеству вместо умеренной, но твердо основанной монархии. Американские штаты под правлением более твердым сделались бы уже обладателями Америки по крайней мере до Панамы. Притом же, их ни в чем нельзя уподобить Франции. Нации, имеющей соседями слабых ирокезов или европейские колонии, отдалённые от центра своих действий и силы двумя тысячами лье моря, нечего опасаться, каково бы ни было её управление: она, всегда будет сильнее своих соседей. Соединенные Штаты, перенесенные в центр Европы, не существовали бы десяти лет после мира 1783 года. Нравы народа, совершенно юного, трудолюбивого, занимающегося земледелием, не имеющего ни низшего, совершенно бедного класса, ни дворянства, ни предрассудков, ни опасных соседей, могли способствовать к развитию демократических начал. Все данные были совершенно отличны во Франции; нельзя создать римлян и спартанцев из старой безнравственной монархии.
Аристократия имеет ту выгоду, что она сосредоточивает власть в руках людей более искусных, более безопасных, нежели необразованная чернь; но аристократия всегда должна быть исключительно себялюбива и ревнива. Монарх о6лагораживает заслуги простолюдина; аристократия их отвергает: Бернский или Венецианский патриций более горд, нежели герцог или гранд Испанский. Кроме того, под аристократией понимается всегда избирательное управление, коего члены временны и переменяются. Большая держава не может быть избирательной: она неминуемо погибнет. Сколько внутренних войн родилось в Германии за избрание императоров? Какие были последствия избирательной системы в Польше, которой попеременно давали королей Франция, Россия и Швеция? Из этого следует, что наследственное монархическое правление есть единственное, приличное большому государству, единственное, которое в состоянии твердой рукой держать бразды его, доставить ему внутреннее спокойствие и постоянно следовать мудрой системе во внешней политике.
