Они падали на дно, пережидая мины, но все-таки доволокли пулемет до запасной позиции, Андрей выхватил у Васильева коробку, сам - потому что Веня, отшвырнув дымящуюся пилотку, тряс рукой, - крикнув Васильеву: «Назад! Забрать все!» - вдернул в приемник ленту, дважды коротко стукнул по головке рукоятки и припал к прицелу.
До вечера они отбили еще две атаки. Их еще несколько раз бомбили, до вечера их позицию все время обстреливали из минометов и пушек.
В роте боеспособных осталась половина даже не от числа штата, а от того числа, которое было, когда они садились в понтоны.
Но до вечера в их позицию на прямую наводку подкатили две сорокапятки, сзади них вырыли свои круглые окопы минометчики и разложили на брустверах в виде ожерелья мины, похожие на тупоголовых короткохвостых рыб, им подбросили патронов и гранат, так что держаться было можно.
День они выстояли. Впереди была целая и не короткая, предосенняя ночь.
Солнце шло на закат, посвежело, с Днепра тянуло сыростью, раненые немцы, которые не могли сами отползти от их окопов, тише стонали, чтобы не привлекать к себе внимания. Те из них, кто мог, наверно, уже ползли к своим, а те, кто не мог, ждали, что, как только стемнеет, их вытащат.
Пришел ротный. Он сел на край пустого ящика от патронов. Голова у ротного была перевязана. Бинт с левой стороны промок до верхнего витка, но кровь все-таки засохла, бинт здесь стал твердым и, наверное, мешал ротному, ротный время от времени осторожно оттягивал бинт с этой стороны и морщил нос. Но даже под пороховой копотью и грязью, которая получилась оттого, что пыль, осевшая на лицо, смешалась с потом, было видно, что ротный здорово побледнел.
- Пулемет?
- В порядке.
- Лент?
- Шесть. - Они опять набили все ленты и сейчас сидели, и ели консервы и сухари. - Патронов осталось мало.
- Собери. Найди. Людей?
- Трое.
- Так! - сказал ротный. - Атылатов, ты жив? Молодец!
Веня промолчал.
Веня сидел на бруствере, свесив в окоп ноги. Нехорошее лицо было у Вени - сосредоточенное, хмурое, даже какое-то угрюмое. Сложив ладони лодочкой, он держал их на коленях. Иногда он приоткрывал ладони и смотрел внутрь их. Потом снова складывал плотно, вздыхал, смотрел на лес, обиженно оттопыривал губы, опять хмурился. На ротного он даже и не посмотрел.
- Слезь! - приказал ротный. - Подстрелят!
Веня съехал в окоп и сунул в карман то, что держал в ладонях лодочкой - прямоугольный клочок ткани с красной полоской, нашивку за ранение, полученную им от «милых людей» санбата.
- Дай людей, хоть одного, - сказал Андрей ротному. - Васильев не успевает набивать ленты.
- Посмотрим, - ответил ротный. - Убитых похоронил?
- Нет еще. Сейчас доедим и…
- Давай, давай! Не затягивай. Писаря! - крикнул ротный по цепи.- Писаря ко мне!
- Дай легкораненых. Пусть сидят и набивают, - настаивал Андрей.
Ротный на это, конечно, согласился.
- Этих дам. Скажи санинструктору, что я приказал.
Писарь притащил три большие лопаты. Одна лопата была совковая. Писарь нашел их в деревне.
- Займитесь! - приказал ротный. - Я подежурю.- Он передвинулся поближе к пулемету. - Метров за полста в тыл. Поглубже!
- Документы? - спросил писарь.
- Возьми сам, - ответил Андрей, и писарь, проворчав: - Не могут даже документы у людей собрать, - отошел к Барышеву и Ванятке, и начал шарить у них в карманах, вынимая документы и все остальное.
Лопаты глубоко уходили в песок. Они работали без передышки и за какой-то час вырыли узкую длинную могилу.
- Аты-латы, два солдата, - грустно сказал Веня, когда они с Андреем несли Барышева. Веня шмыгнул носом. Они осторожно опустили Барышева на руки Васильеву - Васильев стоял в могиле - и пошли за Ваняткой. - Как два брата…- Когда они втроем ссыпали на Барышева и Ванятку землю, Веня больше ничего не говорил.
Андрей пошел к санинструктору. Санинструктор рвал солдатские полотенца на полосы, скатывал полосы в короткие бинты и заталкивал их в свою санитарную сумку. Было ясно, что полотенца он забрал из вещмешков убитых. Полотенца были почище и погрязней, но это сейчас не играло никакой роли.
- Чего тебе? - хмуро спросил санинструктор. - Кажись, на этот раз нам не выбраться. Вот.
Санинструктор показал ему листок, на котором он записывал фамилии тех, кому оказывал помощь. Санинструкторам и санитарам за какое-то число раненых, которых они вытащили из боя или просто перевязали и отправили в тыл, полагались награды. За столько-то раненых - медали, за столько-то - ордена. Последним в листке под числом 27 стояла фамилия самого ротного.
- Легкораненых, когда будут, направляй ко мне. Набивать ленты. Ротный приказал.
- Так что, их за штаны держать?! - всплеснул руками санинструктор.
Любой легкораненый имел право идти в тыл, то есть добираться до Днепра с задачей ночью проскочить его на пароме или понтоне, затем как можно быстрее уйти от берега и заявиться в ГЛР. Где-нибудь километров за тридцать от Днепра, где уже не достанут не только фрицевские мины, но и снаряды, где вообще-то фрицы и бомбят уже редко…
Санинструктор выглянул из своего окопчика и посмотрел в тыл, в лес, куда следовало добираться раненым, куда они и добирались. Большое рябоватое лицо санинструктора было озабоченным, а глаза так и бегали.
- Хоть за штаны! - процедил Андрей.- Расчета нет, понял, нет? И если никто не будет набивать ленты, фрицы нас перестреляют. Или ты спрячешься за свою сумку?
Санинструктор встал. Санинструктор был крупным дядькой, крупным и хорошо упитанным. Что ж, санинструктору полагалось снимать пробу с ротной кухни: сверху пожирней, со дна погуще.
- Иди ты знаешь куда! -санинструктор угрюмо посмотрел ему в глаза. Глаза у санинструктора больше не бегали. Он оглядел свое хозяйство: сложенные в окопной нише гранаты, диски к ППШ - дисков было штук пятнадцать, да и гранат хорошая кучка. Еще в нише лежали начатые и нераспечатанные пачки патронов и к карабинам, и к автоматам, словом, санинструктор, отправляя раненых в тыл, забирал у них боеприпасы, оставляя раненому лишь минимум: ну, магазин, ну, парочку гранат, и собрал тут неплохой арсенал. Словом, санинструктор правил свое дело как полагалось.
Санинструктор дернул очередное полотенце, и оно лопнуло в его руках, как старенькая марля.
- Налибоков! Налибоков! - позвал санинструктор.
Из тупичка, примыкавшего к траншее шагах в пяти от них, выполз на четвереньках Налибоков. Левая нога у него была в ботинке и обмотке, а правая толсто замотана бинтами и полотенцами.
- Чо? - упираясь ладонями в землю, Налибоков смотрел на них снизу вверх. Лицо Налибокова было бледным, то ли от потери крови, то ли от только что пережитого, проступившая на полотенце кровь еще не успела побуреть.- Чо, робяты?
Санинструктор кивнул на Андрея:
- Он тебя сейчас заберет. Оттащит к себе. Устроит. Будешь набивать ленты.
Налибоков моргал, соображая, но руки-то у него были целы, руки были целы - короткие сильные руки. Оттого что он упирался ими в землю, было видно, как под гимнастеркой надувались мускулы.
Санинструктор опорожнил чей-то вещмешок, переложив его содержимое в другой, мелькнули запасные портянки, пачки писем, перехваченные бечевкой, обмылок, бритва, чашечка и помазок, растрепанный и помятый томик Лермонтова, блокнот с какими-то записями, огрызки карандашей, еще что-то.
- На закорки его! - скомандовал санинструктор, и Андрей, присев пониже, подставил Налибокову спину, Налибоков взгромоздился на нее, сцепил руки у него под шеей, скомандовал: «Поехали», и Андрей так его и дотащил к пулемету. Санинструктор приволок мешок с патронами и гранатами и автомат Налибокова.
Жди здесь. Какая разница, где ждать до ночи? - объяснил он Налибокову, который все-таки вопросительно смотрел на него. - Все равно до ночи никуда. А тут - при деле. Меньше про боль думать будешь. Ясно?
Санинструктор приволок еще одного солдата, раненного тоже в ногу, углубил для них траншею, расширив ее у дна так, что оба раненых полулежали довольно удобно, сходил на свое место, приволок все хозяйство и устроился рядом с ранеными. Андрей показал, как надо набивать ленты, подтащил поближе оставшиеся патроны, дал им фляжку воды, полпачки махры и клок газеты.
