– Бывает, – сказал старик. – Называй как хочешь: судьба, удача, дзен. Я-то попросту выражаюсь: нужда заставила. Ну, бей.

Молодой человек посмотрел на свой мяч, белевший в траве, и неслышно попятился.

– Нет, первым не хочу, – сказал он.

Двое других стариков тоже нашли в траве свои мячи и по очереди выполнили удары. Один замахнулся, ударил по мячу и в одиночку зашагал дальше. Второй замахнулся, ударил по мячу – и точно так же растворился в сумерках.

Парень смотрел им вслед.

– Ничего не понимаю, – сказал он. – Ни разу в жизни не играл такой форсом.

– По большому счету, никакой это не форсом, – отозвался старик. – Так, вариация. Они сейчас пойдут вперед, а на девятнадцатом «грине» встретимся.

Парень сделал удар – и мяч взмыл в серо-лиловое небо. Где-то ярдах в ста мяч упал в траву – а может, послышалось.

– Вперед, – скомандовал старик.

– Нет, – сказал молодой гольфист, – если не возражаете, я пойду с вами.

Старик кивнул, изготовился и запустил свой мяч в темноту. Дальше они двинулись в полном молчании.

Наконец парень, который вглядывался в подступившую ночь, признался:

– Впервые вижу, чтобы так играли. А кто эти люди, что их сюда привело? Кстати, вы-то сами кто? И последний вопрос: за каким чертом меня сюда принесло? Я тут ни пришей, ни пристегни.

– Пожалуй, – согласился старик. – Но со временем возможны перемены.

– Со временем? – переспросил парень. – Если я здесь лишний, какие могут быть перемены?

Шагая вперед, старик смотрел перед собой и больше не косился на своего молодого спутника.

– Зелен ты еще, – проговорил он. – Сколько тебе?

– Тридцатник, – ответил парень.

– Мальчишка совсем. Погоди, разменяешь десяток шестой-седьмой, тогда, может статься, и ты созреешь для партии в ночной гольф.

– У вас это так называется – «ночной гольф»?

– Именно так, – подтвердил старик. – Бывает, игроки тут появляются совсем поздно, часов в семь, а то и в восемь: просто возникает потребность сделать удар, пройтись, еще раз ударить – и так, пока сил хватит.

– А как вы узнаете, что созрели для ночного гольфа?

– Видишь ли, – пустился в объяснения старик, неторопливо шагая вперед, – мы, все как один, вдовцы. Нет, конечно, не в прямом смысле. Есть такое выражение: «вдова гольфиста» – так называют женщину, которая сидит дома, пока ее муж все воскресные дни, с утра до вечера, пропадает в гольф-клубе, а порой еще и субботу прихватывает, и среди недели норовит урвать вечерок: это дело так затягивает, что удержаться невозможно. Человек превращается в гольф-робота, а жена не может взять в толк, куда подевался ее муж. Ну а в нашем случае речь идет о вдовцах: жены сидят по домам, но дома эти холодны, никто не разжигает камин, обед готовится через пень-колоду, половина кровати пуста. Вдовцы.

Молодой человек переспросил:

– Вдовцы? Ничего не понимаю. Разве кто-то умер?

– Никто, – ответил старик. – Когда про женщину говорят «вдова гольфиста», это означает, что она сидит дома, пока муж играет в гольф. А я тебе толкую о «вдовцах-гольфистах», то бишь о тех, кто сбегает из дому, чтобы побыть вдовцами.

Немного поразмыслив, парень уточнил:

– Но ведь дома их кто-то ждет? В каждом доме есть женщина, верно?

– А как же, – подтвердил старик. – В каждом доме. В каждом доме. Да вот только…

– Что «только»? – поторопил молодой.

– Ты посмотри на это с другой точки зрения, – на ходу продолжал старик, вглядываясь в поле ночного гольфа. – Есть же какая-то причина, которая в сумерках гонит нас сюда, на фервей. Может, дома не с кем словом перемолвиться, а может, слова сыплются градом. Постельные разговоры затягиваются до бесконечности – а может, пресекаются на корню. В доме целый выводок детей, или всего один ребенок, или вовсе пусто. Повод всегда найдется. У кого денег куры не клюют, у кого хоть шаром покати. Как бы там ни было, этим одиночкам, которых ты здесь видишь, вдруг пришло в голову, что есть неплохое место, куда можно податься на закате дня, и место это – поле для гольфа: играй себе, сколько душе угодно, бей по мячу и отправляйся его искать, пока совсем не стемнело.

– Все ясно, – сказал парень.

– Так уж и все.

– Будьте уверены, – подтвердил парень. – Я вас понял. Прекрасно понял. Только не думаю, что меня самого когда-нибудь еще потянет сюда на закате дня.

Покосившись на него, старик кивнул:

– Похоже, ты прав. Если такое и случится, то не скоро. Годков этак через двадцать-тридцать. Слишком у тебя ровный загар, слишком пружинистая походка, и сам ты сейчас на коне – сразу видно. Приезжай-ка ты сюда в полдень, сыграешь настоящий форсом. А ночной гольф подождет.

– В потемках ноги моей здесь больше не будет, – сказал парень. – Это все не про меня.

– Будем надеяться, – ответил старик.

– Вот увидите, – сказал молодой. – Ладно, с меня хватит, дальше не пойду. Похоже, зафигачил мяч в самую темноту – рыскать тут без толку.

– И то верно, – заметил старик.

И они повернули обратно сквозь туманную мглу, неслышно ступая по траве.

Позади все так же двигались в разных направлениях одинокие игроки.

Возле здания гольф-клуба молодой человек посмотрел на старого, который казался совсем древним, а старый посмотрел на молодого, показавшегося совсем юным.

– И все же, на тот случай, если вернешься, – заговорил старик, – то есть если вернешься в сумерках, если надумаешь сыграть партию, которую начнешь с тремя другими игроками, а закончишь в одиночку, должен тебя кое о чем предупредить.

– О чем, интересно?

– Есть выражение, которое ни под каким видом нельзя произносить в разговорах с теми, кто бродит по вечерней траве.

– И какое это выражение?

– Семейная жизнь, – прошептал старик.

На прощание он пожал парню руку, повесил на плечо свою сумку с клюшками и ушел.

Вдали, над полем для ночного гольфа, сгустилась непроглядная тьма, и припозднившихся игроков было уже не видно.

Загорелый, ясноглазый парень развернулся, дошел до стоянки, сел в машину и нажал на газ.

– Есть такие люди, которые в принципе не способны пойти на убийство, – заявил мистер Бентли.

– Например? – спросил мистер Хилл.

– Например, я сам, а также множество мне подобных.

– Чепуха!

– Чепуха?

– Вы не расслышали? Любой человек способен на убийство. В том числе и вы.

– Да зачем мне это? Меня все устраивает: прекрасная жена, хорошая работа, безбедная жизнь – с какой стати мне кого-то убивать? – возразил мистер Бентли.

– А я смог бы вас толкнуть на убийство.

– Напрасно вы так думаете.

– Запросто.

Мистер Хилл задумчиво обвел глазами квартал небольшого городка, утопающего в зелени.

– Если у человека нет таких наклонностей, никто не сделает из него убийцу.

– А я сделаю.

– Не может быть!

– Сколько вы готовы поставить?

– Никогда в жизни не спорил на деньги. Не имею такой привычки.

– Черт возьми, есть же такая вещь, как джентльменское пари, – сказал мистер Хилл. – Ставка – один доллар. От доллара до десяти центов. Слушайте, неужели трудно поставить гривенник, а? Да будь вы хоть трижды шотландцем, да еще сомневающимся в своей теории. Разве вам жалко десяти центов, чтобы доказать свою неспособность к убийству?

– Странно вы шутите.

– Мы с вами оба шутим – и оба не шутим. А доказать я хочу лишь то, что вы ничем не отличаетесь от прочих. У вас есть встроенная кнопка. Если я сумею отыскать ее и нажать – вы пойдете на убийство.

Мистер Бентли непринужденно рассмеялся, обрезал кончик сигары, пожевал ее безмятежными пухлыми губами и откинулся назад в кресле-качалке. Пошарив в расстегнутом кармане жилета, он выудил десятицентовик и положил на стойку перил.

– Так и быть, – сказал он и, поразмыслив, вытащил еще одну монету. – Ставлю двадцать центов за то, что я не убийца. И как же вы собираетесь доказать обратное? – Он хмыкнул и удовлетворенно прикрыл глаза. – Сколько лет прикажете ждать у моря погоды?