— Как ты не раз говорил, лишь сильнейшему позволено выжить, — невинно вставил Дарвин.

— А ты всегда говоришь: «То, что ты хочешь править миром, еще не повод вести себя как последний гад», — парировал Ночекрыл.

— Я просто надеялся… — начал Дарвин.

— На что?

— На небольшую славную резню.

— Тогда в добрый час, — хихикнул в ответ Ночекрыл.

Он был поистине могущественным колдуном — лучшим на Западе. Однако со времен Великой войны он уже несколько десятилетий скрывался, медленно восстанавливая силы. Он не мог позволить этой юной волшебнице остаться в живых — вдруг ей рано или поздно придет в голову как-то вмешаться в его планы?

Ночекрыл взлетел к вершине большой сосны, росшей прямо за домом. Он чувствовал силу Янтарки. Ему было неизвестно, где именно она прячется, но что источник силы где-то рядом, сомнений не возникало.

Он уцепился за ветку и повис по обыкновению вниз головой.

— Что мы тут делаем? — поинтересовался Дарвин.

Ночекрыл магическим образом усилил свой и без того несравненный слух и навострил уши. Поводя ими взад и вперед, он тщательно отфильтровал радиосигналы ближайших станций.

— Тихо, — прошептал он, подаваясь вперед, — я слышу мышей…

Но вернемся в нору полевок. Признание Бена произвело на ее хозяев очень сильное впечатление. Они сидели тихо-тихо и будто отдалились от него. Бен, которого вынудили открыть правду об ужасных вещах, творимых людьми по отношению к мышам, чувствовал себя не в своей тарелке.

Полевки упорно молчали. Наконец Бушмейстер вскричал:

— Эй, давайте же веселиться!

Он вышел на середину норы и запел:

Молодые полевки, судя по всему, очень любили эту песенку; они принялись скакать вокруг, прыгая и кувыркаясь, словно резвились на лугу, купаясь в утренней росе.

С этого момента они словно бы совсем позабыли о Бене. Всю ночь до утра они рассказывали сказки и пели песни и плясали вокруг Янтаркиного светоча. Это был настоящий веселый праздник, так не похожий на все, какие до сих пор видел Бен. Полевки играли в разные игры, гонялись друг за другом, а когда устали, сели пировать, чтобы потом начать все по новой.

Бен очень веселился, но вскоре его стало клонить в сон. Чтобы не уснуть без вечерней молитвы, он отыскал себе тихий уголок и принялся молиться тихо, но с большим жаром: «Спасибо тебе за все твои дары». Тут ему пришлось остановиться, чтобы припомнить все, за что нужно было поблагодарить. «Спасибо за эту нору, и корни, и теплые листья. Спасибо за эти полуфабри… бррр, за сушеные грибы, хотя они пахли довольно сомнительно и были все в полевочьей слюне».

Выразив должным образом благодарность, он решил, что теперь можно и попросить. Шмыгая носом, он взмолился: «Пожалуйста, пожалуйста, мне так плохо быть мышью. Если это должно было меня чему-то научить — ну типа, что нельзя скармливать друзей ящерицам, — то этот урок я уже выучил. Пожалуйста, можно превратить меня обратно в мальчика?»

С минутку он сидел тихо, надеясь, что Бог ему тут же и ответит, но ничего не произошло. Ни тебе горящих кустов, ни ангелов. Ни хотя бы намека, что ему делать дальше.

«А что, если я никогда больше не смогу превратиться в человека?» — подумал Бен. Может, не так уж плохо будет жить тут, на заднем дворе, под сосной в компании веселых полевок? Он останется рядышком с мамой и папой, фантазировал Бен, и, значит, будет не так страшно засыпать — даже без спасительного шлема и бейсбольной биты под одеялом.

Однако сейчас из другого угла норы до него доносился тревожный шепот: полевки держали совет и шептались с Янтаркой. Вербений и Бушмейстер рассказывали ей о подстерегавших в округе опасностях. Тут водились кошки и собаки, о которых было известно и Бену, но помимо них имелись и другие хищники — вздорный старый опоссум, вороны, сова, пара лисиц, по зиме спускавшихся с дальних холмов, норка, иногда наведывавшаяся из мельничной запруды, сосновые змеи, время от времени заползавшие в норы и пожиравшие целые семьи, и даже тарантул, скрывавшийся где-то в подвале дома.

Если бы Бен раньше знал об этих жутких тварях, он бы поостерегся ходить по собственному двору.

«Утром мне нужно будет найти какое-то оружие», — подумал он уже в полусне.

Он лег и прикрыл глаза, словно уже засыпал, убаюканный рассказами старого Вербения о том, как он чудом спасся от той или иной ужасной опасности, — а рассказывал Вербений с апломбом, достойным паука-кругопряда.

Ночекрыл улыбнулся и злокозненно захихикал.

— Что там происходит? О чем они говорят? — от волнения Дарвин едва не свалился у него с уха.

— В раю прибоя бьются волны, се шторм грядет на крыльях тьмы, — проскрипел Ночекрыл. — Как я люблю, когда ничего не нужно делать самому. Мальчишке, судя по всему, не нравится быть мышью.

Он искоса поглядел на клеща и задушевно спросил:

— Что ты будешь делать, милый Дарвин, если кто-нибудь даст тебе лимон?

— Поползу быстрее ветра, — ответствовал тот по некотором размышлении, — пока меня не расплющило.

— Да нет же, мелкий прожорливый гад, — оборвал его Ночекрыл. — Ты расквасишь лимон об рожу дающего и хорошенько повозишь по ней, пока у тебя не получится славненький розовый лимонад.

— А-а, я, кажется, понял, — сказал клещ, смущенный своей недогадливостью.

— А теперь тихо, — продолжал Ночекрыл, — они снова говорят…

— Итак, ты намерена довести это дело до конца? — спросил Вербений у Янтарки. — Ты всерьез хочешь предпринять опаснейшее путешествие в зоомагазин с этим человеком?

— Да, — твердо сказала Янтарка.

— Думаешь, ему можно по-настоящему доверять? — понизив голос, продолжал старый полевой мыш. — Он же все-таки человек. А что мы о них знаем?

— Не так уж много, — согласилась Янтарка.

— Он спас мне жизнь, — напомнил им обоим Бушмейстер. — Я думаю, он хороший человек.

— Как можно быть уверенным, что такое явление в принципе существует в природе, — возразила Янтарка. — Хороший человек, надо же…

— Посмотрите на него, — прошептал Вербений. — Ни малейших признаков, что он вообще им был. То, чем он был, и то, чем он станет, суть вещи разные. Сейчас это очень симпатичный мыш. Даже в чем-то благородный и аристократичный, я бы сказал.

— Ох, да. Замечательно, то есть я хочу сказать, ужасно симпатичный, — согласилась с ним Янтарка.

— Интересно, — продолжал старик, — это ты сделала его таким хорошеньким? Или он уже был красив в бытность свою человеком?

— Не знаю, — смутилась Янтарка. — Все люди кажутся мне гадкими. Эта их лысая кожа и все остальное… Я, честно сказать, особенно о нем не думала, даже когда он меня поцеловал.

— Он тебя поцеловал? — изумился Вербений.

— Ага, — сказала Янтарка. — Когда он это сделал, я заглянула ему в ноздрю. Жуткое зрелище.

Вербений тихонько хихикнул себе под нос, как хихикают только старики. Янтарка присоединилась к нему, но ее смех звучал скорее как у первоклашки.

Что-то зашуршало — это Бен перевернулся на другой бок. Янтарка внимательно посмотрела на него, гадая, не бодрствует ли он и не подслушивает ли тайно, что там о нем говорят. Но дышал он ровно и выглядел совсем как спящий.