Однако и в 2000-е гг., несмотря на оживление в промышленности (до начала кризиса 2008 г.), общий выпуск кадров учебных заведений НПО продолжал снижаться (рис. 4). Число подготовленных рабочих по профессиям промышленности снизилось к 2008 г. до 189 тыс. человек [41].

Рис. 4. Выпуск квалифицированных рабочих в системе начального профессионального обучения в РСФСР и РФ, тыс.

М.К. Горшков пишет: «Ситуация с человеческим капиталом работников, занятых в российской экономике, характеризуемая тем, что большая их часть находится в положении либо частичной деквалификации, либо общей деградации, может рассматриваться как крайне опасная с точки зрения перспектив модернизации России. Тревожными тенденциями выступают также постепенная люмпенизация рабочих низкой квалификации, массовый уход молодежи в торговлю при игнорировании индустриального сектора, равно как и практическое отсутствие у большинства молодых людей шансов (куда бы они ни шли работать) на изменение их жизни и профессиональных траекторий» [4].

Сужается воспроизводство квалифицированных рабочих. Выпуск учреждений начального профессионального образования сократился с 1378 тыс. человек в 1985 г. до 508 тыс. в 2009 г. При этом выпуск рабочих для техноемких отраслей производства все больше уступает место профессиям в сфере торговли и услуг. Вот оценка социолога: «В итоге мы разрушили рабочий потенциал… Так, например, для формирования фрезеровщика, способного обрабатывать сложные поверхности турбинных лопаток, требуется, кроме времени на обучение, 7-8 лет практической работы. А фрезеровщики эти на заводе турбинных лопаток в Санкт-Петербурге были почти полностью “разогнаны” еще в начале 1990-х гг.» [19].

Эта тенденция набрала инерцию, и переломить ее будет трудно. Дискредитирована сама профессия промышленного рабочего — вот удар по основному производству России. Опрос школьников уже в сентябре 1993 г. показал, что выпускники 11 класса, дети рабочих (по отцу), не были ориентированы на социальный статус рабочего. Стать рабочим входило в жизненные планы только 1,7% выпускников. Большинство (51,9%) собиралось стать специалистом с высшим образованием.

К 2005 г. проблема нехватки квалифицированных рабочих встала во весь рост. Даже социологи, которые возлагают надежды на простую интенсификацию труда в промышленности с помощью приемов, отработанных на капиталистическом производстве Запада, забили тревогу: «Следует отметить, что начальный этап развития российской экономики столкнулся с невиданным дефицитом квалифицированных рабочих и инженерных кадров. Причем социокультурные причины кадрового дефицита по своему значению не уступают пагубным последствиям отсутствия у правительства реформаторов внятной политики по их подготовке. Можно согласиться с исследователями, которые отмечают, что “произошел сдвиг в системе ценностей: люди не хотят заниматься промышленным трудом, не хотят работать на производстве, они ищут более „чистую“ и выгодную работу”. Молодых людей прельщает работа в “светлых” офисах, а не в “серых” производственных помещениях» [21].

Очень кратко затронем особую проблему состояния общности промышленных рабочих в России — использование на предприятиях рабочей силы этнических мигрантов. Это сложная малоизученная проблема. Здесь мы ее только обозначим, поскольку эмпирических данных о масштабах и формах привлечения труда мигрантов именно в промышленности пока недостаточно. Сложность проблемы состоит в том, что сочетание в кризисной обстановке социальных и этнических факторов, к которым нередко примыкает и религиозный фактор, ведет к кооперативным эффектам и в самосознании, и в поведении людей.

Этнизация социальных групп (и наоборот) — важная сторона социальной динамики, которая может быть целенаправленно использована и в политических целях. М. Вебер не раз указывает на взаимосвязь этнических и социальных факторов как на важную, но зачастую недооцениваемую проблему политики. Переплетение социальных и этнических отношений может стать угрожающим в переходные и кризисные периоды.

Это наблюдалось и в России в ходе революции, когда социальные отношения (конфликты помещиков с крестьянами) принимали этническую окраску, как конфликт разных народов. Писатель М.М. Пришвин, либерал и патриот, записал в дневнике 24 мая 1917 г. в своем поместье: «Чувствую себя фермером в прериях, а эти негры Шибаи-Кибаи злобствуют на меня за то, что я хочу ввести закон в этот хаос». 28 мая он сделал такую запись: «Как лучше: бросить усадьбу, купить домик в городе? Там в городе хуже насчет продовольствия, но там свои, а здесь в деревне, как среди эскимосов, и какая-то черта неумолимая, непереходимая»153 [55].

Ни общество, ни государство в современной России к пониманию и регулированию процессов перехода социального в этническое не готово, и дефицит знания о них обостряется. Между тем, присутствие этнических мигрантов в составе промышленных рабочих будет расти. Они и в настоящее время составляют существенную часть контингента рабочих, хотя еще слабо интегрированную.154 Это потребует существенных изменений в экономической, социальной и культурной политике. Строго говоря, потребует пересмотра вся доктрина развития промышленности в среднесрочной перспективе. В настоящее время в России до сих пор отсутствует законодательное регулирование в области социальной защиты трудовых мигрантов.

Взаимные переходы социальных и этнических оснований консолидации сообществ наглядно наблюдаются сегодня в процессе интенсивного внедрения в «национальные» государства Западной Европы мигрантов из незападных стран. Даже во Франции, которая гордится своей доктриной и своим опытом объединения множества народностей в единую нацию французов, интеграция мигрантов последних десятилетий не удалась — происходила их геттоизация. Французская нация, ее социальный строй и государство не справились с задачей интеграции мигрантов в общество.

В России положение сложнее. Мы живем в особой системе жизнеустройства — глубоком кризисе социальных и межнациональных отношений, который в самом благоприятном случае придется еще преодолевать в течение не менее десяти лет. Это надо понимать и в своих действиях по разрешению сиюминутных проблем стараться не подорвать возможности разрешения проблем фундаментальных.

Часть кризиса состоит в том, что ряд постсоветских республик и регионов РФ погрузился в социальное бедствие, которое вытолкнуло оттуда массы людей в поисках заработка. Когда в русской среде оказываются приезжие русские или похожие на них чуваши, этого почти не замечают. Появление общины с Кавказа или из Средней Азии, людей с иными культурными особенностями и стилем поведения, вызывает стресс даже независимо от сопутствующих факторов, таких как экономическая конкуренция с местными работниками, преступная деятельность «чужого типа» и пр. Возникает общая почва для конфликтов.

Вторжение «иных» сверх критической массы всегда вызывает болезненную реакцию. Но она многократно усиливается, если и местная общность переживает кризис. Тогда даже благодушных иностранных туристов не хочется видеть. А ведь из районов социального бедствия приезжают люди в далеко не лучшем состоянии: настороженные, испуганные. Большинство из них пострадало от зверской эксплуатации со стороны работодателей.

Их самосознание определяют термином «гиперэтнизм», т. е. перевозбужденная этничность. Она отличается от традиционного этнического сознания в местах постоянного проживания в своей этнической среде. Это новое, непривычное и плохо изученное состояние социальных групп мигрантов.