В 1918 г. резко активизировалась работа проблемных комиссий. Их прототипом была созданная в 1915 г. КЕПС (Комиссия по изучению естественных производительных сил России). Как правило, организатором научной части больших проблемных комиссий выступала Академия наук СССР. Эти комиссии были мобильными органами программно-целевого управления, и через них малочисленные еще ученые включались в обсуждение и принятие решений по всем вопросам жизни и развития страны, устанавливали личные контакты с руководителями всех сфер и уровней, с представителями всех социальных групп и народов.

С первых лет советского периода фигура ученого как носителя особого типа знания, языка и образа мысли присутствовала во всех важных делах страны.

Эта форма движения знания интенсивно использовалась и в годы войны. Совместно с военными организациями в АН СССР были созданы проблемные оборонные комиссии: например, Комиссия по научно-техническим военно-морским вопросам (председатель — вице-президент АН СССР А.Ф. Иоффе, ученый секретарь — И.В. Курчатов), Военно-санитарная комиссия (председатель — вице-президент АН СССР Л.А. Орбели), Комиссия по мобилизации ресурсов Урала на нужды обороны (председатель — президент АН СССР В.Л. Комаров).

В развитии знания в советском обществе были связаны в сеть вертикальные и горизонтальные каналы информации и авторитета. Когда надо было создать благоприятный социально-психологический климат для поддержки крупной научно-технической программы, то подключались ресурсы как государственного управления (советских, ведомственных и партийных структур), так и пересекающих эти линии по горизонтали общественных организаций (комсомола, профсоюзов, обществ). Так, в мировую историю вошла форсированная программа создания в СССР мощного авиастроения и авиации, начатая в 1923 г. Эта программа была типичной и может служить моделью советских «национальных проектов».

Скажем и об особом отношении к движению научного знания. Во всех научных державах становление научное сообщество вело интенсивную деятельность по просвещению населения и популяризации научного знания. Важной формой этой деятельности было создание научно-популярной литературы, авторами которой становились и крупные ученые, и писатели-популяризаторы. Поддержка науки в массовом сознании — условие существования национальной науки.

Академик Н.А. Морозов (в молодости народник) писал, что в русской интеллигенции 1880-х гг. сильна была выпестованная П.Л. Лавровым идея долга интеллигенции перед народом: «преобразовать науку так, чтобы сделать ее доступной рабочему классу». В следующем поколении эту идею пестовал большевик А.А. Богданов, ученый, философ и просветитель, «глубоко чтимый в кругах молодой социал-демократии» (по выражению А.В. Луначарского). Система распространения научных знаний в СССР стала складываться с конца 1920-х гг.114

Напомним те постулаты, которые были положены в основу доктрины реформирования науки. Она вырабатывалась в 1991 г. и вызвала резкую критику в среде специалистов-«консерваторов». Прежде всего возражение вызывала утопическая идея демонтажа научно-технической системы как одной из несущих конструкций советского государства. Ее предполагалось не реформировать, а подвергнуть революционной трансформации, как и другие матрицы советского строя (колхозную систему, армию, промышленность и т. д.).

В 1990-1991 гг. в команде советников власти господствовало мнение, что смена политической системы и приватизация промышленности приведут к формированию гражданского общества, которое примет от государства многие из его функций. Считалось, что сразу произойдет самопроизвольное превращение науки государственной в науку гражданского общества. Реформаторы исходили из постулата, согласно которому в России за короткий срок произойдет становление мощного частного сектора, который приступит к научно-технической модернизации хозяйства и возьмет на свое содержание научную систему России. Исходя из этого была принята стратегия невмешательства в процессы «самоорганизации» науки (разгосударствление).

Идея разгосударствления и передачи главных сфер деятельности государства под стихийный контроль рынка, оказалась несостоятельной в целом, но особенно в отношении науки и техники. Ни отечественный, ни иностранный капитал в России не смогли и даже не пытались заменить государство как главный источник средств и главного «заказчика» НИОКР. Эти надежды были совершенно утопическими и противоречили всему тому, что было известно о природе научной деятельности, природе частного капитала и особенностях связи науки с государством в России. Радикальный уход государства из сферы науки не мог не поставить ее на грань гибели. Огромная по масштабам и сложнейшая по структуре научно-техническая система России, созданная за 300 лет, была оставлена почти без средств и без социальной поддержки.

В 1992 г. большое число научных работников остались без работы. Их ситуация по сравнению с другими секторами экономики оказалась наиболее тяжелой. По данным Московской биржи труда, потребность в ученых составила в тот год лишь 1,3% от числа уволенных — почти 100 претендентов на одну вакансию.

О закрытии крупных НИИ в 1992 г. персоналу объявляли за два месяца. Но поведение сотрудников было иррационально — они не могли в это поверить. Они не искали нового места работы, приходили как обычно в лаборатории и продолжали ставшие бессмысленными эксперименты.

Ассигнования на гражданскую науку за 1990-1995 гг. снизились в 4,4 раза. С учетом того что безотлагательно требовалось финансировать поддержание материально-технической инфраструктуры науки (здания, энергия, коммунальные услуги), затраты на собственно продуктивную исследовательскую работу сократились примерно в 10 раз (рис. 1).

Рис. 1. Внутренние затраты на исследования и разработки в РФ, млрд руб. в постоянных ценах 1989 г.

Еще больше снизились расходы на обновление наиболее динамичной части основных фондов науки: приборов и оборудования. Если в середине 1980-х гг. на покупку оборудования расходовалось 11-12% ассигнований на науку, то в 1996 г. — 2,7%, а в 2006 г. — 6,6%. Таким образом, расходы на оборудование сократились в 15-20 раз. Коэффициент обновления основных фондов в отрасли «Наука и научное обслуживание» в 1998 г. составил лишь 1,7% по сравнению с 10,5% в 1991 г. В 2002-2004 гг. этот коэффициент составлял 0,9-1%. План государственных инвестиций на строительство объектов науки не был выполнен ни разу.

Ни разу не была выполнена 4%-ная норма выделения средств из государственного бюджета, заданная Федеральным Законом от 23.08.1996 № 127-ФЗ «О науке и государственной научнотехнической политике». В 2004 г. объем бюджетных расходов на гражданскую науку составил 0,28% ВВП и 1,76% расходной части федерального бюджета, в 2006 г. он вырос до 0,36% ВВП и 2,27% федерального бюджета. Все внутренние затраты на исследования и разработки составляли в 1995 г. 0,85%, а в 2006 г. — 1,08% ВВП.

Министерство образования и науки и часть научного сообщества возлагали надежды на помощь иностранных фондов, которые стали давать российским ученым гранты или даже просто оказывать небольшую материальную помощь. Гранты были очень малы и, как отмечали многие, имели целью «скупить идеи по дешевке». Большие затраты времени на оформление отрывали людей о работы. Главным негативным эффектом ученые считали то, что гранты побуждали к изменению тематики исследований, так что фронт работ не только сужался, но и видоизменялся в самых неожиданных направлениях, в основном в сторону более мелких и прикладных задач за счет принципиально новых и стратегических исследований. Уже в 1994 г. надежды на фонды иссякли. Опрос научных работников показал, что 2/3 респондентов выразили негативное отношение к зарубежной помощи российской науке. 32,2% ответили «Она больше выгодна Западу, чем нам»; 22,3% — «Она является замаскированной формой эксплуатации России»; 13,9% — «Сам факт такой помощи постыден и унизителен».