Но восстановление «прежней экономической системы» — совершенно другая проблема. Понятно, что возврат к советским отношениям собственности невозможен («из кризиса не выходят, пятясь назад»), речь может идти только о развитии — уже с гораздо худшего стартового уровня, чем в 1990 г., но ничего не поделаешь — в тот год уже не вернешься. Если человек с развилки поехал не той дорогой и заметил ошибку через 50 км, почти никогда нет смысла возвращаться на ту же развилку, приходится искать «третий путь», чтобы приехать в нужное место или выехать на правильную дорогу.

А главное, травма ограбленного не залечивается тем, что у грабителя отнимут и вернут твою вещь, — грабежом она превращена, как зомби. Тут требуется сложный ритуал, и народ России еще не решил, как следует обойтись с грабителями. Возможно, даже наградят тех, кто уберег производство.

Для нашей темы важен тот факт, что культурная травма, нанесенная приватизацией, не растворилась в нефтедолларах, а «перекристаллизовалась». В 2011 г. Институт социологии РАН опубликовал большой доклад, подводящий итоги исследований восприятия реформы в массовом сознании — с начала реформ до настоящего момента. Большой раздел посвящен «социальному самочувствию» граждан, т. е. состоянию их духовной сферы. В докладе сказано:

«Рассмотрим ситуацию с негативно окрашенными чувствами и начнем с самого распространенного по частоте его переживания чувства несправедливости всего происходящего вокруг. Это чувство, свидетельствующее о нелегитимности в глазах россиян самого миропорядка, сложившегося в России, испытывало в апреле 2011 г. хотя бы иногда подавляющее большинство всех россиян (свыше 90%), при этом 46% испытывали его часто. …На фоне остальных негативно окрашенных эмоций чувство несправедливости происходящего выделяется достаточно заметно, и не только своей относительно большей распространенностью, но и очень маленькой и весьма устойчивой долей тех, кто не испытывал соответствующего чувства никогда — весь период наблюдений этот показатель находится в диапазоне 7-10%. Это свидетельствует не просто о сохраняющейся нелегитимности сложившейся в России системы общественных отношений в глазах ее граждан, но даже делегитимизации власти в глазах значительной части наших сограждан, идущей в последние годы» [31].

Более того, и авторы исследования [1] в повествовательной части приводят данные, говорящие именно о преобладании негативной оценки приватизации по критерию справедливости. И по своей интенсивности, и по количественным параметрам эта негативная оценка намного пересиливает положительные последствия (такие как, например, «ликвидация дефицита товаров» при резком сокращении их производства!).

В отчете написано: «Отношение населения к итогам приватизации носит неоднозначный характер… В “пассиве” итогов [приватизации] респонденты отмечают такие социальные и экономические проблемы, которые она вызвала или обострила: усиление расслоения граждан на бедных и богатых (79%); рост коррупции (70%); рост преступности (53%); рост цен на товары и услуги (41%); распространение бедности и нищеты (39%); бесправие наемных работников перед хозяевами и работодателями (36%); дальнейший уход товаропроизводителей в теневую экономику (28%).

Главным итогом приватизации, по мнению опрошенных, стало изменение общественного строя в России — не стало ни свободного, классического капитализма (только 3% идентифицировали подобным образом общественно-государственное устройство страны), ни социально ориентированного рыночного строя (5%), ни “народного капитализма” (2%). Тот общественный строй, который сложился в России, большинство респондентов определяет как олигархический капитализм (41%) и “криминальный капитализм” (29%), который не защищает интересы простых людей, а проводимая государством политика не отвечает интересам большинства населения страны (так считают 67% респондентов)» [1].

Заметим, что нельзя назвать «пассивом» такие последствия, как возникновение криминального капитализма. Это именно «актив» — острый и страшный. «Пассивных» результатов приватизации практически нет. Трудно обосновать вывод, что «отношение населения к приватизации носит неоднозначный характер», когда 75% считают ее грабительской, а 67% заявляют, что «проводимая государством политика не отвечает интересам большинства населения страны». Здесь под сомнение ставится уже не приватизация, а легитимность самой государственной власти.

Именно поэтому власти следовало бы объясниться с населением. Похоже, концепции такого объяснения до сих пор не выработано. Через десять лет после приватизации президент В.В. Путин сказал в «телефонном разговоре с народом» 18 декабря 2003 г.: «У меня, конечно, по этому поводу есть свое собственное мнение: ведь когда страна начинала приватизацию, когда страна перешла к рынку, мы исходили из того, что новый собственник будет гораздо более эффективным. На самом деле — так оно и есть: везде в мире частный собственник всегда более эффективный, чем государство».

Это объяснение не отвечает уровню и «качеству» возмущения, которое вызвала приватизация. К тому же именно «собственное мнение» президента о результатах приватизации, сложившееся в десятилетнем опыте, не было высказано. Говорилось, «из чего исходили» приватизаторы команды Ельцина в 1992 г. Они, в лучшем случае, исходили из ничем не обоснованного предположения — и ошиблись!

Этот вопрос в «телефонном разговоре» давал президенту хорошую возможность дистанцироваться от «дела Чубайса» и сказать слова, исцеляющие культурную травму общества, — ведь требовалась лишь символическая оценка, никто и не ратует за то, чтобы проводить национализацию.

Кроме того, речь шла не о том, что происходит «везде в мире», а о том, как «частные собственники» управились с хозяйством именно в России. Кстати, не только в России, но и нигде в мире частный собственник не является более эффективным, чем государство. Эффективность частного предпринимателя и государства несоизмеримы, поскольку они преследуют разные цели и оцениваются по разным критериям. У частника критерий эффективности — прибыль, а у государства — жизнеспособность целого (страны). Сравнивать эффективность частных и государственных предприятий по прибыльности в принципе неверно и потому, что в рыночной экономике государственные предприятия создаются именно в неприбыльных отраслях, из которых уходит капитал.

Исследование [1] дало очень богатый эмпирический материал, который позволяет формулировать большое число и методологических, и прикладных проблем. На поверхности лежат такие задачи:

— Должен ли социолог, составляя программу исследования и формулируя вопросы, использовать то знание о состоянии общества и идущих в нем процессах, которым еще не обладают опрашиваемые? Ведь опросы ставят разные цели: или оценить осведомленность общества (например, о доктрине приватизации), или выяснить отношение общества к социальному явлению. От этого зависит и тип вопросов, и трактовка ответов.

— В какой мере для социолога допустимо или обязательно информировать привлеченных к исследованию граждан о тех представлениях, которые сложились в научном сообществе об изучаемом предмете?

— Что даст более адекватное знание о мнении или позиции гражданина? Первый подход — побудить его вопросами социолога к тому, чтобы он сам осознал суть социального явления и его последствий (как например, приватизации) и высказал свое суждение. Второй подход — предварительно кратко изложить ему альтернативные взгляды на явление с аргументами «за» и «против», а потом предложить сделать выбор между этими вариантами.

Вопросы непростые. Данная социологом информация повлияет на мнение опрашиваемого, его ответ не будет импульсивным, «наивным». С другой стороны, допустимо ли «злоупотребление незнанием»? Ведь ответы людей, от которых скрыты сведения, позволяющие им сделать более рациональный выбор, влияют на поведение общества и самих этих людей. Не является ли сокрытие информации разновидностью манипуляции сознанием?