Впрочем, нынешний повелитель Гайбары был кем угодно, только не дураком. Караваны пропадали, Гайбара несла убытки, и воины конной стражи время от времени делали вылазки, пытаясь поймать Хайрама-Лисицу. Но в оазисе их встречала благословенная тишина.

В этот раз они собирались быстрее, чем обычно, но все же без спешки. Увязали в тюки «походный лагерь», запаслись водой и, покинув оазис, цепочкой двинулись на юго-запад. В горы. Шли быстро, и Кулл в полной мере сумел оценить преимущества собачьей шкуры и четырех лап вместо двух. На второй день его отвязали, а к исходу четвертого привязали опять. Сплошной песок сменился редкой, пожухлой растительностью, прятавшейся от солнца в основном по низинам. Потом как-то сразу выросли горы, до этого лишь смутно маячившие на горизонте.

— Здесь будем стоять до следующей луны, — отдуваясь, объявил Хайрам-Лисица, — пока доблестному Абад-шаану не надоест сторожить свою тень.

Кулла хорошо покормили, что его, впрочем, уже перестало удивлять, потом надели на него железную цепь и привязали к кольцу, вбитому прямо в каменную стену небольшой, но сухой и вполне обжитой пещеры. Видимо, здесь разбойники обычно пережидали облаву. Кулл невольно подумал, что кстати помянутый Хайрамом Абад-шаан дал бы себя высечь на площади, чтобы только узнать, где находится разбойничья стоянка. Но варвар был последним человеком, который сообщил бы ему об этом. И не потому, что оценил гостеприимство Хайрама. Просто не любил он Гай-бару, а конную стражу любил еще меньше.

Оставшись один, Кулл сразу же попробовал освободиться, но понял, что ни к чему хорошему это не приведет. Цепь была закреплена намертво, и Кулл не мог даже удавиться. Впрочем, он и не собирался. Разные мысли посещали его в эти долгие одинокие часы, все больше о том, как стать человеком и расправиться с лемурийцем, с Хайрамом и по возможности, а точнее по острой необходимости справедливого возмездия, наложить руку на сокровища разбойников. Вернее, сначала отомстить, потом стать человеком, а потом — сокровища, именно в таком порядке… или наоборот, Кулл запутался окончательно, чего ему хочется больше. О том, что он может никогда не вырваться отсюда, навеки остаться собакой, погибнуть по прихоти толстого предводителя разбойников, Кулл и мысли не допускал. Нельзя их ему допускать, такие мысли, так и взвыть можно от безысходной тоски.

Вечером его впервые не накормили. Кулл потоптался на месте, погремел цепью и лег. Умение терпеть холод, голод и боль было его неразменным достоянием, однако он не собирался терпеливо спускать издевательства над собой. Поэтому планы мести буквально роились у него в голове, один другого кровожаднее. Правда, поделиться ими было не с кем, а воплотить в жизнь немедля не представлялось никакой возможности.

Ночь, несмотря на это, в разбойничьем лагере прошла спокойно. А под утро прибыл тот самый маленький остроухий человек на смешной лошаденке с широкими неподкованными копытами и умными глазами.

Он бросил поводья одному из разбойников и прошел к костру, где Хайрам-Лисица отогревал замерзшие пятки. Они у него почему-то всегда мерзли.

— Принес? — буркнул Хайрам, не утруждая себя дружеским приветствием гостю. Мердек упал на колени, уткнулся лбом в землю, точнее почти в грязные туфли Хайрама, и зачастил, захлебываясь слюной и словами. — Что ты там бормочешь, Мердек? — недовольно прикрикнул Хайрам, испытывая сильное искушение ткнуть человечка ногой в его острую мордочку. — Она с тобой? — Мердек привстал и быстро закивал головой. Хайрам протянул руку. — Повелитель отважных воинов, досточтимый Хайрам, сын Ремиза и отец Керама, конечно, знает, как обращаться с Дыханием Смерти. — Хайрам-Лисица передернул плечами.

— Тебя еще на свете не было, когда отец мой, которого ты, шакал, взял мерзкую привычку поминать кстати и некстати, — предводитель повозился, устраиваясь на одеяле поудобнее, и продолжал, — рассказал мне о Дыхании Смерти и велел беречь его больше, чем мужчина нашего рода бережет свою жизнь.

— Отец повелителя был мудр, — проговорил Мердек с почтением. — И повелитель до сей поры поступал мудро, повелев хранить Дыхание Смерти вдали от своих шатров. Зачем эта страшная вещь понадобилась ему теперь?

— А это не твое дело, собака, — зевнул Хайрам, не спавший всю ночь, поэтому раздраженный сверх всякой меры. — Принес — так давай сюда.

Мердек поколебался мгновение или два, острый взгляд Хайрама, брошенный им из-под густых бровей, заставил маленького хитреца пошевеливаться.

— Будь осторожен, повелитель, — предостерег Мердек, протягивая бутыль. — С каждым разом Дыхание Смерти требует все больше и больше жертв. Аппетит его не насытит и целый город…

— Пошел прочь, — равнодушно отвернулся Хайрам-Лисица пряча под густыми бровями настороженный взгляд. «Дыхание Смерти», — подумал он с нежностью и с восторгом, как о любимой женщине. Хайрам осторожно погладил ладонью гладкое горлышко и отдернул руку, словно обжегся. Палец коснулся пробки. Дыхание Смерти. Дырявые шатры, убогая роскошь разбойничьего лагеря и вечный страх перед городской стражей. Такая жизнь была по-своему приятной, волнующей кровь, но она не могла продолжаться вечно. Рано или поздно все разбойники заканчивали одинаково. Их головы украшали городские стены Гайбары.

Нужно вовремя уходить. Взять большую добычу и уходить. Но для того, чтобы удовлетворить алчность старого Хайрама-Лисицы, добыча должна быть не большой, а огромной. Хайрам нашел себе такую добычу, теперь осталось взять ее. Для этого он послал в неблизкий и небезопасный путь Мердека. Для этого ему нужна была бутыль с Дыханием Смерти. Но для того, что он задумал, ему были не нужны слишком проницательные помощники, которые не могут держать язык за зубами.

«Надо проучить Мердека, — решил Хайрам. — А то в парне уже вода не будет скоро держаться, не то что Обряд Посвящения, — Слуга должен любить хозяина больше жизни и бояться его больше смерти, только тогда слуге можно доверять».

Утром Кулла опять не кормили, но в этот раз он не стал греметь цепью. Он понял. Его не забыли. Его морили голодом нарочно, чтобы разозлить, и, съешь демон их потроха, им это удалось! Он лежал у стены, положив большую голову меж передних лап, и размышлял, но не о бренности всего земного, а о том, как вцепиться в горло Хайраму-Лисице.

Неожиданно звонкую тишину подземных коридоров нарушили гулкие шаги и далекие голоса, и следом за ними пришел рыжий свет факела, рассеявший темноту. Кулл насторожился. У входа в его «клеть» возникли двое здоровенных разбойников, которые молчаливо и сосредоточенно волокли третьего, то ли мертвого, то ли в обмороке от страха. Разбойники доволокли его и, опасливо косясь на Кулла, пихнули внутрь, как мешок с верблюжьим дерьмом. Следом о камни звякнула сабля. Человек, слишком резво для недавнего покойника, вскочил на ноги и попытался было юркнуть назад, но его личная стража преградила ему путь и равнодушно и жестоко пихнула назад.

— Пусть он хоть объяснит, за что? — срываю щимся голосом крикнул Мердек. — Уж не за то ли, что слишком верно ему служил?

Стражи не ответили. То ли не знали, то ли не имели желания болтать с обреченным. Мердек схватил саблю, бросив на разбойников быстрый, оценивающий взгляд, но, как ни быстр был этот взгляд, стражи его заметили. Их оружие, как по команде, поползло из ножен, но не для того, чтобы помочь Мердеку в неравной схватке, а для того, чтобы сразу окоротить его, если он вдруг — чего на свете не бывает? — решит, что они более легкая цель. И Мердек понял, что недавние собратья по ремеслу его не выпустят.

— Давай, Мердек, убей голубого демона, — издевательски подбодрил его один из разбойников, — а за это Хайрам подарит тебе жизнь, свободу и халат со Своего плеча.

Мердек похолодел. Ему ли, правой руке Хайрама, не знать про халат… И если эти, ни на что не годные здоровенные олухи смеют так с ним шутить, значит, он и вправду человек обреченный.

Неожиданно к Мердеку вернулось присутствие духа. Он выпрямился. Одним быстрым, внимательным взглядом прикинул величину пещеры и длину собачьей цепи, взвесил на руке саблю и оценивающе посмотрел на своих охранников. И у двоих здоровых, вооруженных разбойников отчего-то вмиг пропало желание веселиться.