— Господин имеет в виду невысокого,, толстого человека, который ездит на лошади саловой масти, носит зеленый, расшитый шелком халат, а за отворотом рукава прячет лепешку дурман-травы?

Едва Дзигоро начал говорить, как гайбариец насторожился. С каждым словом камелийца волнение его нарастало. Наконец он не выдержал и перебил:

— Да, это он! Куда провалилась эта грязная компания?

— Господин, я их не видел…

Лицо гайбарийца перекосила ярость. Он ястребом слетел с седла и скогтил Дзигоро за ворот:

— Ты что, оборванец, на солнце перегрелся? Или думаешь, что я не смогу развязать тебе язык?

Кулл почувствовал, как шерсть на его загривке приподнимается, а верхняя губа, подрагивая, ползет вверх, обнажая белые, похожие на сабли клыки. Словно по команде, гайбарийские стражники потянули свои скверные сабли из ножен. Сабли скверные, но три десятка!

Дзигоро осторожно обхватил запястья гайбарийца большим и указательным пальцами и отвел его руки без заметных усилий.

— Я не видел разбойника по имени Хайрам-Лисица, — повторил Дзигоро, — но я нашел клочки его одежды меж двух кустов, где худой человек прошел бы свободно. Масть лошади я узнал по клочку шерсти, а про дурман-траву догадался по запаху. Еще я видел неостывшие следы его шайки и прочел их. Они направились на юго-запад, в сторону гор, и если вы поспешите, вы их еще нагоните. Хайрам слишком тяжело нагрузил своих усталых коней.

Гайбариец был, видимо, из тех, кому ничего не нужно объяснять дважды. Он не стал расспрашивать Дзигоро, по каким признакам тот догадался, что шайка уходит в горы. Взлетев в седло, он махнул рукой, и вскоре, подняв тучи пыли, гайбарийская конная стража исчезла за горизонтом.

Кулл-пес лежал в сарае, за запертой дверью, и слушал, как наверху суетится хозяин таверны, легконогие девушки торопливо разносят кувшины с вином, а на вертеле проворачивался аппетитный кусок жаркого. В желудке заурчало. Еще никогда он не был так зол на свою «собачью» жизнь. Если бы не проклятый колдун, не лежал бы он сейчас в мерзком сарае, облизывая собственные лапы, а сидел бы наверху, рвал крепкими зубами сочное мясо, обсыпанное сухарями, заливал вином и ловил на себе восхищенные взгляды молоденьких служанок. Вот жизнь была! Кулл едва не взвыл от тоски, но вовремя сдержался. Камелиец пристроил его сюда за две монеты, убедив хозяина таверны, что «собачка смирная, не кусается». При этих словах Дзигоро шерсть на загривке у Кулла встала дыбом, но легкая, сухая рука мягким похлопыванием по спине напомнила ему, где он находился и как нужно себя вести.

Через небольшое оконце в стене, до которого он смог дотянуться, пес оглядел улицу. Мимо проходил всякий сброд, жаждущий только дешевой выпивки.

«И чего Дзигоро занесло в эту зловонную дыру?» — проворчал Кулл, провожая взглядом выползающего из таверны длинного туранийца. «Вот ведь налакался», — облизываясь, подумал пес. Жаль, но вкус вина давно позабыт, как сладкий сон из прошлой жизни. Бывший хозяин Гайбары прополз на четвереньках мимо собаки и упал в сточную канаву. Через минуту уши Кулла уловили смачный храп.

«Человек привык жить в дерьме. Он вообще ко всему привыкает…» — закончить философские рассуждения ему помешали.

Несколько всадников круто осадили коней возле таверны и неловко слезли. Варвар узнал в них знакомых наемников, когда те проходили рядом. Их приземистые фигуры и горбоносые физиономии, заросшие густой растительностью, были остались в памяти еще с первой встречи. Он вспомнил Керама и его потасовку со стражниками. Пес проводил людей долгим взглядом горящих глаз. Первый широко распахнул дверь, и из таверны вырвались звуки пьяных песен на разные голоса. Разношерстная толпа шумно гуляла, отмечая только им одним понятный праздник. Стражники скрылись за дверью.

«Уж не забыл ли Дзигоро про меня?» — мелькнула в мозгу пса шальная мысль, когда он отошел от окна, не в силах больше смотреть на эти пьяные рожи, и вновь улегся, лелея мечту о сытном обеде.

На улице послышались негромкие голоса. Скорее от скуки и чтобы заглушить голод, Кулл прислушался.

— Я тебе говорю, это тот самый. Сейчас зашел в таверну и сказал старому Самилу, что желает сделать запас в дорогу.

— А чудище, которое с ним?

— Да какое там чудище, простая собака, — фыркнул первый голос. — Пес заперт. И мудрец сказал, что он у него мирный.

Кулл впервые подумал, что у его теперешнего состояния есть и свои преимущества. Например, обостренный собачий слух оказался весьма кстати. Он затаил дыхание, стараясь не пропустить ни слова.

— И сколько, говоришь, лемуриец обещал за этого сморчка?

— Пять тысяч туранийских золотых.

— Пять… тысяч… золотых? — переспросил второй голос, — Да кто он такой, этот Дзигоро? Князь камелийский?

— Ну, у мага с мудрецом свои счеты, нам в них вмешиваться не стоит. Но если пять тысяч разделить даже на пятерых, уже по тысяче получится.

Голоса стихли.

Кулл приподнял лобастую голову. Лемуриец? Уж не тот ли это лемуриец, который натянул на него собачью шкуру? Хотат забери его потроха! Ведь Кулл же ясно помнил, как в ту злополучную ночь под его зубами хрустели кости, как лопнула жила в порванном горле мага и как Кулл долго сплевывал противную соленую кровь… Выходит, не добил! Как же он опростоволосился? Внезапно новая мысль обожгла его, как удар плети. Стражники сговаривались схватить Дзигоро и продать его хозяину Призрачной Башни.

Эту мысль Кулл додумывал уже на ходу. И свелась она к холодной ярости, которая перебила даже беспокойство за мудреца.

Щеколда отлетела с первого удара, и серая молния метнулась через двор и по лестнице наверх. Жалобно вскрикнула перепуганная девчонка-служанка, со звоном покатился поднос. Дверь выросла перед Куллом-собакой, и он не успел хорошенько обдумать, как преодолеть эту преграду, как та, сорванная с петель телом стражника, пролетела мимо и рухнула вместе с ним в придорожную пыль.

«Ух, Валка! Вот это удар!» — восхитился Кулл. А следом за первым по лестнице скатился следующий, и грохот падения утяжеленного кольчугой воина заглушил стоны его товарища. В дверном проеме показался Дзигоро.

— Ну, что, голубчик, заскучал? — Увидев своего друга, он мягко улыбнулся. Пес уставил на камелийца непонимающий взгляд. — Не желаешь миску похлебки? — неожиданно спросил он. При упоминании о еде у пса потекли слюни. — Заходи, — предложил Дзигоро, исчезая за дверным косяком. Кулл последовал за ним.

Внутри таверна пострадала незначительно. Пара сломанных стульев, перевернутый стол да несколько разбитых бутылок — обычное дело. А посетителям хоть бы что: сидят, пьют, как будто ничего не произошло. Только на полу не покряхтывает еще один стражник. Дзигоро принес откуда-то миску с царевом и поставил перед собакой.

— Ешь, — произнес он, взглядом указывая на еду. — На чужой стороне и свой пес — земляк.

Кулл оглядел присутствующих и, убедившись, что на его порцию никто не претендует, приступил к трапезе. Оглушенный стражник, издав протяжный стон, приподнялся на локтях в так близко от миски атланта, что ему пришлось зарычать.

— Кушай, не отвлекайся, — погладив пса по холке, произнес камелиец. Он уселся на скамью рядом, охраняя покой друга. Для здорового пса миска оказалась не так глубока, как ему хотелось. Вдруг он уловил далекий стук копыт. Лихой бег коней нельзя было спутать ни с чем. Пес встревоженно поднял уши, вопросительно посмотрел на Дзигоро. Тот явно тоже что-то услышал. Его брови сдвинулись, и без того узкие глаза вытянулись в одну тоненькую полоску.

«Интересно, — подумал пес, узнав в надвигающемся шуме ровный стук копыт, — куда это могут спешить туранийские воины?»

Подковы зазвякали совсем близко и наконец замерли совсем близко. С улицы донеслись крепкие туранийские словечки.

«Видно, заметили стражников», — догадался Кулл, уловив звон стали. Высокорослые воины Турании величаво, как истинные хозяева Гайбары, один за другим вошли в таверну. Их презрительные взгляды скользнули по посетителям и остановились на распластавшемся стражнике. Вперед выступил тураниец в красном плаще.