Теперь летопись уже была не нужна, и ее с готовностью вернули владельцам в моем лице. Завидев сокровище, я едва не грохнулся в обморок, и руки сами открыли доску, заменявшую обложку. Ого, да тут описаны события с начала одиннадцатого века. Быстро пробежав глазами страницу, я бережно, за уголки перевернул желтоватый кожаный лист, пахнущий запахом древних времен. Лишь на третьей странице вспомнил, что я всего лишь курьер, коему надлежит доставить груз из пункта А в пункт Б, и, смущаясь, все так же бережно закрыл книгу. Однако игумен не осерчал и даже улыбнулся. Видать, здешние бояре, кроме деловой переписки, почти ничего и не читают. Небрежно смахнув со стола шахматы, он поудобнее положил фолиант и раскрыл его на том месте, где я остановился.

– Любишь книги?

– Так и есть, отче. Нет на свете дороже сокровищ, чем знания, а летопись повествует о том, что было, открывая нам старинные тайны.

Узрев во мне товарища по тяге к истории, игумен оттаял и заговорил доверительно, даже по-дружески.

– Знаешь, Гавриил, я тоже не мог оторваться от летописи, когда взял ее в руки. И вроде бы в разных сводах об одном и том же пишут, но все по-своему. Как искренне черниговские летописцы восхваляют Олега, которого у нас иначе, чем Гориславичем, и не зовут.

Это верно, для соседей основатель династии черниговских князей олицетворял само зло в чистом виде. Отчасти они правы. Князь, приводящий кочевников на свою родную землю, симпатий не заслуживает. Но, с другой стороны, Владимир Мономах поступал точно так же. Ему было бы неудобно рассказывать, как он сжег Минск руками половцев. Святополк же, другой соперник Олега, по свидетельству современников, был жаден, туп и спесив. Олега же народ любил, да и полководец он неплохой. К тому же Гориславич старался проводить политику мирного сосуществования с половцами, и его наследники традиционно поддерживали дружбу с кочевниками.

– Отче, а о приключениях Олега в Византии тебе, – как же неудобно старому человеку тыкать, но так здесь принято, – приходилось читать?

В красках и в лицах я изобразил, как в Константинополе непоседливый князь устроил среди славянских наемников грандиозную пьянку, после которой буйные русичи ворвались к императору, изрубив мебель. В самого же Никифора Третьего они, показывая свою удаль, метали стрелы, пришпиливая красное императорское одеяние к стене. Басилевс шутку почему-то не оценил, и мастерство стрелков его в восторг не привело, так что Олег отправился продолжать бессрочную службу на Родос. Видимо, император здраво рассудил, что ежели неугомонный князь что-нибудь еще учинит, то разрушения ограничатся одним островом.

На Родосе Олег не скучал и быстро соблазнил дочку местного патриция, на которой, впрочем, пришлось жениться. Византийцы долго терпели Олеговы выходки, но новый император плюнул на все договоренности с киевским князем и сплавил пленника обратно в Тмутаракань. Правда, этот город уже заняли другие князьки, которые, собрав дружину, вознамерились выбросить бывшего градоначальника в море, откуда он приплыл. Однако не на того они напали. Горожане поддержали любимого правителя, а собравшись с силами, Олег вскоре смог осадить и Чернигов. Правивший там Мономах посидел недельку в осаде, пока его вдруг не осенило, что все конфликты следует решать мирным путем и что у Святославича действительно есть права на город. Озарение его, впрочем, продолжалось ровно до того момента, как он собрал войска, и после этого весь пацифизм знаменитого князя мгновенно улетучился.

Игумен с интересом слушал мои истории и также рассказал кое-что занимательное, почерпнутое из древних сводов. Мы еще долго обсуждали аспекты сравнительной историографии, пока монастырские служители почтительно, но прозрачно не напомнили о времени. Развернув миниатюрный складень, отец Афанасий начал готовиться к вечерней молитве, а я отправился искать ночлег.

Пробравшись в молодечную, я нашел свободную лавку и, стянув наконец доспехи, завалился отдыхать, укрывшись плащом. Несмотря на поздний час, народ спать не спешил, и свет по местным меркам горел ярко, так что даже читать можно. Все были чем-то заняты. Кто гладил кафтан сковородкой, наполненной углями, кто чистил доспехи и ставил у печки сушиться. Насаживали наконечники копий, точили топоры, чинили оперения стрел. Оставшиеся не у дел обсуждали возможные последствия поимки лазутчиков или просто что-то жевали. Мне тоже сунули кусок хлеба с мясом и еще один ломоть с теплой кашей. Отдельных тарелок не было, но оно и к лучшему. При отсутствии моющих средств и большого количества горячей воды, чистота посуды была бы сомнительной. Прожевав бутерброды, я закрыл глаза и задремал, сжимая в руках котомку с книгой.

До самого утра кто-то постоянно ходил, звенел и вполголоса переругивался, не давая мне выспаться. Ну да ладно, завтра отправлюсь на прежнюю поляну в лесу, активирую передатчик, сяду на пенек и вернусь домой. В крайнем случае, если там появятся какие-нибудь люди, заберусь в дальнюю чащобу, где меня никто не увидит, и включу передатчик номер два. Уловив сигнал, ученые начнут забрасывать в прошлое большую антенну, чтобы запеленговать направление, и быстро определят мои координаты. Затраты при этом, конечно, возрастут, но результат того стоит. Спасенную летопись сфотографируют и, тщательно упаковав, запрячут в прошлом, чтобы снова откопать через восемь веков. Тогда ее можно будет официально представить научному миру. С такими приятными мыслями я наконец-то крепко уснул.

Проснулся я, едва рассвело, но, несмотря на ранний час, в помещении уже никого не было, кроме меня. Остывший за ночь терем не располагал к сладкой дреме, и пришлось вставать сразу, не давая себе понежиться в постели. Проверив, что сокровище по-прежнему лежит в котомке, я первым делом сходил в одно весьма неприятное место. Хорошо еще, что холод приглушает все неаппетитные запахи в ватерклозете.

Вернувшись, я сразу начал собираться. Хотя на столе стояли еще теплые горшки, ароматно пахнущие пшенной кашей, но завтракать я не стал, чтобы сэкономить Службе на переброске, ведь каждый лишний килограмм обойдется в миллион евро, и поспешил натянуть доспех. Наручи на этот раз пристегнул сразу, а кольчужные рукавицы, на всякий случай, заткнул за ремень.

На улице, вернее, на площади, потому что улиц как таковых и не было, царил переполох. Несмотря на ранний час, все были страшно заняты, забыв о еде и отдыхе. К моему удивлению, почти все горожане были вооружены. Если вчера в кольчугах щеголяло только несколько стражников, то теперь практически все мужчины, имевшиеся в наличии, расхаживали в доспехах, а остальные были вооружены как минимум щитом с топором или луком.

Схимников нигде не было видно. Скорее всего, клирики выехали еще затемно, но они мне уже не очень-то и нужны.

Единственным стоящим без дела человеком оказался вчерашний рыжий парнишка, скучавший на крыльце, да и то, как выяснилось, он выполнял задание. Стоило мне выйти, как отрок тут же подскочил и поманил к лестнице, ведущей на стену, пояснив на ходу:

– Гавриил, тебя князь зовет.

Взобравшись на прясло[4], обращенное на север, я огляделся в поисках князя. Стоявший на полати Ростислав, как и все его люди, был полностью снаряжен к бою, как будто прямо сейчас собирался идти на рать. Вчерашние советники сгрудились вокруг владыки, поглядывая через забороло на заречный лес и что-то бурно обсуждая, толкаясь при этом бронированными локтями, звякавшими при каждом ударе. Заметив меня, князь удивленно вскинул брови, но вспомнив, зачем звал, просветлел лицом.

– Гаврила, не пешим же тебе идти, возьми двух коней половецких, – великодушно предложил городецкий князь. – Верховых. Сам выбери самых борзых, – произнес он это таким тоном, как будто дарил мне как минимум «Арктик-нефть», причем за просто так. – Егорка покажет стойло, куда их отвели.

Изобразив бурную радость, я согнулся в глубоком поклоне, скрывая улыбку. Ну, княже, щедрость твоя безгранична. За то, что я один с целой шайкой шпионов справился, мне аж часть их имущества подарили, хотя по-хорошему могли бы и все отдать. Однако неоднократные тренировки в медитации помогли мне подавить смех, и я даже членораздельно высказал благодарность.