Переставший притворяться спящим чернобородый разрешающе кивнул своему напарнику, и юнец посторонился, пропуская меня. Впрочем, я не торопился беспокоить князя. Без документов, подтверждающих личность и полномочия, дергать власть имущих не стоило, все равно игумен скоро сам подойдет.

– Не к спеху, когда закончит сборы, тогда и поговорю с ним. Пойду пока на торг поглазею.

– Мы скажем, что его искали, – предложил отзывчивый паренек. – Звать-то тебя как?

– Гавриил… – Спасатели обычно оставляют родные имена, но «Владипут» в это время звучит несколько необычно. В моем времени, впрочем, тоже.

Многоопытный ветеран поинтересовался у меня более практичным вопросом.

– Лошадь далеко пала?

Вопрос отнюдь не праздный. Если я успел заколоть конягу прежде, чем он издох, то мясо пригодно в пищу. Не деликатес, но в пост даже княжьих воинов едой особо не балуют, так что дружинники и коня слопают за милую душу. Тайком, конечно. Да и шкура в любом случае лишней не будет. Но пришлось огорчить запасливого кметя.

– Далече пала, два дня добирался.

Чтобы избежать новых каверзных вопросов, я поспешно ретировался, отправившись, как и обещал, на торг. Посмотреть тут было на что, ярмарка сегодня удалась на славу. По последнему насту и еще крепкому речному льду сюда съехался народ с дальних окраин Черниговского княжества. Некоторые добирались за полсотни верст, если считать по прямой, а в объезд это два дня ходу как минимум. Везли все, что было нажито и добыто за зиму, спеша продать излишки натурального хозяйства до начала распутицы. Давешние попутчики, потрясая тощим кошельком, усиленно торговались за мешки с рожью. Продавец серебро брать отказывался, предчувствуя грядущие бедствия и влекомое ими повышение цен. Пришлось седобородому крестьянину отдать по бартеру беличьи шкурки, коробья солода да еще добавить ценного конопляного полотна.

Прочие участники стихийного рынка также расплачивались в основном вещами, умудряясь мгновенно просчитывать в уме их сравнительную стоимость. Я бы даже с компьютером сразу не сосчитал, можно ли, к примеру, отдать половину коровьей туши и меру овса за две бочки рыбы и полпуда пряжи, если учесть прогнозируемые виды на урожай и вероятность военных действий.

Рынок привольно раскинулся на льду, охватывая город полукольцом, и, шествуя между разложенными товарами, я обошел вокруг Городца. По пути заодно рассматривал укрепления, казавшиеся мощными, но на самом деле не способные выдержать серьезного штурма. Как известно по результатам раскопок, древние строители схалтурили, применив для постройки стен не только качественный дуб, но и обычную сосну. Ох, сэкономил удельный князь, строивший сей оборонительный узел. Однако понять его можно. Хотя дубы в этой местности встречались часто, но все пригодные для стройки деревья, росшие в округе, почти полностью извели на Козельский замок. Этот город, считавшийся по своему значению вторым в княжестве, обладал огромной по местным меркам крепостью. Дело в том, что княжество Черниговское тянулось от Днепра до Дона, а на севере даже доходило до границ современной Московской области. Но столица и большая часть населения находились на юго-западе, а восточная часть, покрытая лесами, была заселена слабо и городов не имела вовсе, если не считать укрепленные селища. Для контроля над столь обширной территорией и был основан Козельск, ставший своеобразной второй столицей Черниговщины. Княжить в нем обычно сажали старшего сына черниговского правителя. До постройки Городца Козельск оставался самым дальним городом княжества и являлся ключевым центром оборонительной системы этого края. Хотя население города было небольшим, но его детинец, достигавший почти километра в длину, не уступал по размеру черниговскому. Учитывая, что стоял он на высоком холме, прикрытом с трех сторон рекой, а с четвертой – каналом, крепость можно было бы назвать неприступной, будь она каменной.

Естественно, на строительство и периодическую модернизацию таких огромных стен требовалось очень много бревен, а годилось для этого далеко не всякое дерево. Требовалось прямое, высокое и достаточно толстое. А дуб – это не пирамидальный тополь. Пока он бревном станет, у людей пройдет несколько поколений. Вот и оказался Ростислав перед дилеммой. Доставлять подходящие бревна по воде с низовых земель слишком дорого, княжеская зарплата подобной роскоши не позволяет. Волочь полутонное бревно посуху за десяток верст через густые заросли – никаких лошадиных сил не хватит. Конечно, крестьяне могут дотащить что угодно и куда угодно, но кто же тогда вместо них будет землю пахать? Князь все-таки не фараон. Он должен помнить, что смерды с гриднями помимо строительной несут еще и кучу других обязанностей.

Поэтому, утешив себя тем соображением, что пропитанная смолой древесина хвойных пород меньше подвержена гниению, князь довольствовался эрзацем в виде сосен. Другого выхода все равно не было.

Правда, километрах в пяти отсюда дубовая роща еще осталась, но ее местные жители берегли. Хоть открыто об этом не говорилось, но там, под зелеными великанами, до сих пор приносились жертвы древним богам. Хотя прошло уже больше века с тех пор, как в здешних краях убивали миссионеров[2], но язычество лишь затаилось. Даже в «Слове о полку Игореве», не стесняясь, называли руссов Стрибожьими внуками. На местных горшках, украшениях и прочих изделиях, по-прежнему изображались древние обряды, тайком празднуемые не только в тринадцатом, но и в четырнадцатом веке, хотя смысл их потихоньку забывался. Конечно, по закону за моление в роще полагалось наказание, но это в стольном граде. А здесь, среди диких лесов и свободных людей, посадники с князьями старались не придираться по мелочам к своим подданным. Впрочем, что говорить о простолюдинах, если, к примеру, сами великие князья до сих пор пользовались не своими христианскими именами, а языческими. Например, нынешний великий князь Ярослав Всеволодович – сын Всеволода Большое Гнездо и отец Невского. Кто, кроме историков, знает, какое имя он и его отец получили в крещении? Лишь после татарского нашествия, когда понадобилось сплотить общество, с пережитками язычества стали бороться всерьез.

К тому же в глухом зажиздренском бору, который и поныне, в двадцать первом веке, тянется на десятки километров, еще имеется пещера со светящимся мхом, в которую раньше ходили на поклонение восторженные язычники, а теперь заглядывают любопытные туристы. Такой лес священен вдвойне. Здесь правят волхвы, и нужно иметь очень вескую причину, чтобы идти с ними на конфликт. Так что, пока население исправно платит налоги, дубопоклонников никто не трогает.

Вот так и получилось, что неблагоприятное стечение обстоятельств лишило Ростислава качественных стройматериалов, хотя, казалось бы, источников сырья вокруг имелось достаточно.

Рассуждая на тему выбора бревен для крепостицы, я пожалел, что не обучен различать породы древесины. Нет, конечно, когда дерево стоит с листьями и иголками, я не только дуб с сосной, но даже и вяз с осиной смогу отличить. А вот когда они уже ошкуренные, то для меня все одно.

Видать, проблема качественного строительства укреплений волновала не только меня, потому что кто-то за моей спиной выдал экспертное заключение.

– На углу бревна уже старые, подгнили совсем. А в этой стене вообще сосновые положили.

Эх, хорошо местным жителям, они с измальства в древесине разбираются, подумал я с завистью, но тут меня что-то толкнуло. А говорит-то эксперт не по-русски, а на заднепровском диалекте половецкого языка. Обернувшись, я, как и ожидал, увидел роскосые скуластые лица. Половцы, они же куманы и кипчаки. И какой горе-ученый придумал, что слово «половцы» означает рыжий, если по изученным погребениям достоверно известно, что куманы относятся к азиатскому антропологическому типу.

Окинув взором знатоков растительного мира, я убедился, что догадка оказалась верной. Так и есть, половецкие купцы. Наметанным глазом я мгновенно подсчитал количество гостей и их транспортных средств: три человека, двое саней, несколько лошадей. Естественно, все люди вооружены, чай, не на прогулку по бульвару вышли.