Но, может, с Роландов почему-то берут в казну слишком много?
Я пошел в налоговое управление. Инспектор выслушал меня и сказал, что иностранцу не просто разобраться в системе шведского налогообложения. Но он, инспектор, готов подтвердить, что налог с Роландов берут правильно, по закону. Если годовой доход семьи двадцать пять тысяч крон, то налоги отнимают двадцать семь процентов заработка. А если пятьдесят тысяч крон — тридцать восемь процентов. Больше трети заработка!
Святой Петр как бракодел
Так вот, значит, где жил Эсайас Тегнер, великий шведский поэт, современник Пушкина! Небольшой, в четыре окна, желтый домик с крутой черепичной крышей. Он стоит на одной из центральных улиц университетского города Лунда, до которого от Мальмё полчаса езды.
В юности Тегнер служил писарем судейского чиновника, много разъезжавшего по деревням. Скрипя гусиным пером, Эсайас записывал не столько долги крестьян, сколько старые легенды.
Юноша читал до боли в глазах. Особенно волновали его древние саги — сказания о подвигах скандинавских воинов. Эсайасу казалось, что эти сказочные герои живы и в лунные зимние ночи бродят по снегам спящей страны.
Чтение сделало юношу знатоком литературы. Однажды чиновник написал своему приятелю:
«У Эсайаса Тегнера, который живет у меня и работает писарем, слишком хорошая голова и способности, чтобы идти дорожкой простого чинуши».
Замкнутый, застенчивый юноша сидел над книгами по двадцати часов в сутки. Перед ним открылись двери старейшего Лундского университета. Тегнер окончил его первым среди лучших. Он остался при университете библиотекарем, постепенно дослужился до профессора, стал получать большое жалованье — 60 бочек ржи и ячменя: в те времена ученым платили натурой.
В домике, в просторном кабинете, где были только стол, кресло, книжные полки и клетки с канарейками, Тегнер написал знаменитую «Сагу о Фритьофе». Это поэма о жизни древних скандинавов, поэма о любви храброго Фритьофа и прекрасной Ингеборг. Сага быстро стала известна всей Европе. Томик Тегнера можно было купить в книжных лавках Москвы и Петербурга.
После выхода «Саги о Фритьофе», когда имя Тегнера стало знаменем шведской поэзии, в жизни поэта произошел перелом.
Профессорам университета обычно не хватало их ячменно-ржаного жалованья, и они одновременно служили в церкви священниками, пасторами. Это было гораздо доходнее. Тегнер тоже имел пасторский сан, но свое время отдавал не церкви, а поэзии.
Неожиданно его повысили, сделав епископом. Он попал в самую гущу духовенства — по его словам, «пропитанного полным невежеством и свинством». Тегнер пытался что-то сделать, принести какую-то пользу. «Мне удалось, — пишет он другу, — сместить ряд отчаянных пьяниц, и то после целого ряда всяческих волокит и крючкотворств. В наше время легче низложить короля, чем спившегося попа».
Епископская мантия в конце концов погубила талант поэта. Тегнер постепенно превратился во врага всего нового, стал говорить, что народу не нужны школы. Год поэт провел в сумасшедшем доме и потом еще пять лет медленно угасал в провинциальном городке…
Если бы я точно придерживался маршрута Нильса Хольгерсона, то не смог бы побывать ни в Лунде, ни в портовых городах юга страны. Гусиная стая направилась из Сконе на северо-восток, и, когда гуси летели вдоль побережья, паренек видел только военный порт Карлскруна. Затем стая повернула к большому острову Готланду. Странно, что Нильсу не понравился город Висбю на этом острове. Мальчуган нашел его бедным и одичавшим. Сейчас этого не скажешь: тут полно приезжих, потому что Готланд — самое солнечное место в Швеции, а развалины Висбю, серые башни с бойницами и остатки крепостных стен вдоль берега вызывают много воспоминаний не только у шведов.
Висбю, средневековый город на острове Готланде.
В средние века на улицах Висбю слышалась немецкая, арабская, русская речь. Торговые гости из Новгорода приплывали сюда на кораблях, набитых мехами, пенькой, воском, и недаром одна из городских улиц до сих пор называется Новгородской. Бывали тут и русские иконописные мастера — их приглашали разрисовывать стены храмов столицы торговой Готландской республики. Она существовала на острове до тех пор, пока высадившаяся с кораблей датская конница, а позднее набеги морских пиратов не заставили спустить флаги над башнями Висбю.
С Готланда гусиная стая вернулась на материк и опустилась в той части Швеции, которую называют Смоландом. Вот что рассказывает легенда об этом уголке страны:
Когда бог был очень занят сотворением Вселенной и как раз трудился над черновой отделкой будущей Швеции, к нему пришел святой Петр. Посмотрев на божью работу, Петр подумал, что творить разные страны не очень сложно, и предложил богу: отдохни, мол, а я пока за тебя поработаю, потворю.
— Сумеешь ли? — усомнился бог.
Но святой Петр не без досады ответил, что надеется сделать все не хуже господа бога.
Бог сказал:
— Ладно, попробуем. Для начала доделай то, что мною тут начато. А я пока займусь местами поюжнее.
И бог отправился творить соседнюю Сконе, оставив святому Петру доделывать Смоланд.
Вернувшись, бог глазам своим не поверил. Кажется, трудно было испортить то, что он довольно удачно начал, но святой Петр ухитрился это сделать. Он нагромоздил посредине Смоланда высокое плоскогорье из камней, думая таким образом приблизить его к солнцу. Правда, сверху это каменное безобразие было присыпано землицей, но первый же дождь наполовину смыл ее, оставив лишь тяжелую глину.
— О чем ты думал, когда делал все это? — воскликнул бог.
Святой Петр стал извиняться. Но переделывать его работу богу было уже некогда — ведь требовалось создать еще много других стран.
Эту легенду сочинили, наверное, обитатели Сконе: свой-то край, соседний со Смоландом, они считают весьма удачным божьим творением…
Шведская спичка
Смоланд действительно бесплодное, каменистое плоскогорье, и каждый, кто побывает здесь, может убедиться, что святой Петр не слишком-то старался, делал все как попало, лишь бы поскорее.
Жители Смоланда пытались было сеять ячмень и рожь на песках и глине, но не могли прокормить себя. Они покидали родные места и разбредались кто куда в поисках работы и хлеба. Тот же, кто остался на этой скудной земле, нашел чем заняться: в умелых руках даже здешний кварцевый песок стал сокровищем.
На полянках темных боров смоландцы понастроили кустарные стекольные заводики. Здоровыми легкими лесных жителей через длинные трубки стали выдувать из раскаленной массы вазы и кувшины. Сначала смоландские изделия покупали плохо. Но шведы умеют придать вещи добротность и красоту. Пришло время — и смоландские вазы стали ставить рядом с изделиями знаменитых венецианских мастеров.
Я был на одном небольшом стекольном заводе. Здесь сохранили все так, как было в глубокую старину: никакой техники, никаких усовершенствований.
— Мы выдуваем стекло тем же способом, какой был известен при египетских фараонах, — с гордостью сказала хозяйка завода.
Позвольте, но чем же тут гордиться? Рабочий берет расплавленное стекло концом длинной трубки и сильно дует в другой конец, чтобы получился стеклянный пузырь. Пока этот пузырь не остыл, он мягок, податлив, и стеклодув искусно придает ему форму изящной вазы. Но попробуй-ка подуй в трубку целый день!
Так почему же, вы думаете, на заводе чураются машин? А потому, что смотреть, как работают машины, современному человеку не интересно. Он видит машины всюду. Посмотреть же, как работали еще при фараонах, — другое дело.
